Король Матиуш Первый. Антось-волшебник - Януш Корчак

На другой день Матиуш объявил: он отказывается от пищи и от прогулок, пока ему не предъявят бумагу с печатью. Он хочет знать, что с ним намерены сделать. Дольше сидеть в тюрьме он не желает.

В полдень его вызвали в канцелярию. Но Матиуш отказался: он не двинется с места, пока ему не предъявят бумагу с печатью. Хватит испытывать его терпение! Хватит играть в прятки! Он хочет знать правду!

Начальник тюрьмы негодовал: Кампанелла не только не обиделась на Матиуша, но ещё стала его защищать. Мало того, выразила желание посмотреть, как он живёт. А Матиуш жил очень плохо. Камера сырая и тёмная, по стенам ползают пауки и клопы. Вместо кровати – соломенная подстилка на полу. В углу – таз и кувшин с водой. Даже стула нет. А королева принесла большой букет белой сирени. Как тут быть?

Надзиратель притащил из квартиры начальника тюрьмы мягкое кресло и вазу – точно такую же, какую вчера разбил Матиуш. Оказывается, было две одинаковые вазы: одна стояла на столе, другая – на пианино. «Хорошо бы он разбил и вторую вазу! – втайне мечтал начальник тюрьмы. – Тогда королева увидит, как трудно с ним ладить, и поймёт, почему его держат в тёмной камере».

Но к великому огорчению начальника тюрьмы, Матиуш встретил Кампанеллу очень любезно. Поблагодарил за цветы, но поставил их не в роскошную вазу, а в простой глиняный кувшин. Ободрённая таким приёмом, Кампанелла незаметно вынула из кармана пальто коробку шоколадных конфет. Она спрятала их, не зная, в каком настроении будет Матиуш.

– О нет, спасибо! Конфеты вызывают у меня неприятные воспоминания о моей первой реформе.

Кампанелла сообщила Матиушу, что необитаемый остров для него уже выбрали. И хотя гнев Матиуша понятен, быстрей никак было нельзя. Король Орест не виноват – он сопровождал Кампанеллу из вежливости. Печальный король очень хотел приехать, но Бум-Друм и Молодой король не позволили. Бум-Друм подружился с Молодым королём. Бумага с печатью и подписями королей ещё не готова. Кампанелла приехала сообщить Матиушу, что о нём не забыли и он скоро сможет уехать. А пока…

– Если ваше величество позволит, я каждый день буду вас навещать.

Вместо ответа Матиуш поцеловал доброй королеве руку.

– К сожалению, больше четырнадцати минут мне не разрешают быть у вас.

– Понятно, этикет.

– Нет, тюремные правила…

Стало ли Матиушу лучше оттого, что его перевели в чистую светлую комнату с кроватью, столом и стулом, разрешили гулять в тюремном саду и каждый день его навещала Кампанелла, а еду приносили с кухни самого начальника тюрьмы?

Нет, ему было по-прежнему тоскливо. По-прежнему давили тюремные стены. Пожалуй, ему стало даже ещё хуже. В тёмной камере была надежда, что в будущем его ждёт перемена – необитаемый остров. А теперь он уже ничего не ждал.

И в самом деле, чего ждать? На острове будет всё то же, что и здесь. Ну, может, комнату и мебель дадут получше и гулять по берегу моря, конечно, приятней, но тоска и одиночество останутся всё равно.

Как ему первое время не хватало часов! Казалось, день пролетит быстрей, если знать, сколько времени. Самообман! Теперь он видит, как медленно ползут стрелки, как бесконечно долго тянется час. Как в тюрьме бесконечно долог день!

– Матиуш, чем я могу тебе помочь? – спросила Кампанелла, видя, как тот с мрачным видом, заложив руки за спину, взад-вперёд ходит по камере.

– Узнайте, жива ли моя канарейка?

Не помню, говорилось ли, что у Матиуша в красивой позолоченной клетке жила канарейка. Матиушу подарили её в день рождения, и он очень к ней привязался. Но когда в парламенте кто-то назвал его желтопузой канарейкой, он охладел к птичке, хотя она была не виновата. Теперь он вспомнил о ней, и ему захотелось иметь её здесь. Хоть одно живое существо будет с ним не четырнадцать минут, а постоянно.

Кампанелла ничего не ответила: ей строго-настрого запретили сообщать узнику о том, что происходит в стране. Но, вернувшись к себе, тотчас отправила телеграмму Молодому королю:

Прошу разрешения сообщить Матиушу о судьбе его канарейки и отнести её в тюрьму. Напоминаю вашему величеству, что я говорила на заседании, как необходимы детям деревья и птицы.

Телеграмма не на шутку разозлила Молодого короля.

«Хуже нет связываться с бабами! – ворчал он про себя. – Сегодня – канарейка, завтра – собака, послезавтра – ещё что-нибудь! То камера сырая, то Матиушу темно, то, видите ли, он нервничает, то плохо выглядит… Как будто у нас других забот нет, кроме как ублажать этого мальчишку».

Король разрешил, но с оговоркой: «Надеюсь, это будет последняя просьба и последняя уступка Матиушу. Корона обязывает доброе сердце вашего величества считаться и с государственными интересами».

Молодой король вежливо намекнул Кампанелле, что по горло сыт её глупыми просьбами.

Матиуш, конечно, не подозревал, какие трудности приходится ей преодолевать. Как тяжело отвечать ему: «Нельзя. Не разрешают».

Так, например, ни газет, ни книг принести не разрешили. Упоминать о Бум-Друме, Фелеке, Клу-Клу и Печальном короле тоже.

Король Орест наябедничал, что Кампанелла проболталась Матиушу о дружбе Бум-Друма с Молодым королём, и ей здорово досталось. Её строго-настрого предупредили: если она ещё раз проговорится, её немедленно вышлют из столицы Матиуша, а её место займёт не король, а губернатор из Залива Кенгуру, известный своей жестокостью и неприязнью к Матиушу…

– Вот, Матиуш, твоя канарейка!

Кампанелла называла его по имени, а он не знал: то ли напомнить ей, что он король, то ли делать вид, будто он этого не замечает.

– А вот фотография твоей мамы, – тихонько шепнула Кампанелла.

Даже не взглянув на фотографию, Матиуш положил её на стол и занялся канарейкой. Почистил клетку, хотя она была чистая, налил в блюдечко воды, хотя оно было слишком велико и не пролезало в узкую дверцу. Потом просунул между прутьями клетки хлеб и кусочек сахара. И время от времени украдкой поглядывал на часы. «Скорей бы прошли четырнадцать минут!» – думал он.

Кампанелла тоже с тревогой смотрела на часы. Это было её последнее свидание с Матиушем в тюрьме. Пора было ехать на заключительное заседание королей, чтобы подписать бумагу о ссылке Матиуша. А ей хотелось кое о чём спросить его.

– Матиуш, мне надо с тобой поговорить. Оставь канарейку, будешь с ней возиться, когда я уйду.