Мальчик со шпагой. Трилогия - Владислав Крапивин

— Этого Грачёва… его же повесить мало! — сжимаясь от отвращения, тихо сказал Серёжа. — Если кто-нибудь котенка или голубя мучает, за это и то могут под суд отдать… Даже в газетах про это пишут. А тут…

Наташа что-то ответила, но он уже не слышал. Странное чувство он испытывал. Первый раз в жизни. Какую-то смесь жгучей жалости и ярости. Но ярости не такой, когда хочется крушить, ломать, кидаться на врага очертя голову. Наоборот, голова сделалась ясная, и стало тихо и пусто вокруг.

…Никогда-никогда ни один взрослый человек не ударил Серёжу. И никогда Серёжа не знал, что такое страх перед возвращением домой. Всякое бывало: и двойки, и записи в дневнике, и порванные штаны, и утонувшие в реке ботинки, но дом всегда оставался добрым. Это был его дом — свой, надежный. И не могло там случится такого, чего надо бояться…

Но вот в комнатах, где он жил с отцом, с Маринкой, с тетей Галей, где когда-то ходила и пела мама, поселился этот хлипкий плешивый дядька с бесцветными глазами. Такой тихий и вежливый на вид. Он поселился там, и комнаты, где раньше дружно жили хорошие люди, стали местом страха и боли. Почему? Кто позволил? Откуда берутся эти люди вроде Грачёва?..

Вернулись Генка и Стасик.

Генка озабоченно взглянул на Серёжу.

— Что с тобой? Ты какой-то… натянутый.

— Думаю, — зло сказал Серёжа. — Про то, что зря дуэлей сейчас нет. Обидно: живет на свете какой-нибудь скот и ничего с ним не сделаешь.

— На дуэлях иногда и скоты побеждали, — возразил Кузнечик.

— Не верю.

— А Дантес?

Их перебила Наташа. Сказала, что Стасику пора домой. Если он задержится, ему попадет не меньше, чем за дневник.

За окнами уже густели сумерки.

— Может, нам самим дождаться его Нелю Ивановну и поговорить с ней? — предложил Кузнечик.

— Да откуда вы взяли, что она сюда вернется? — спросила Наташа. — Наверняка она распустит ребят у завода, а сама уедет домой до собрания. Сейчас еще шести нет, а собрание в восемь… Да и не будет она никого слушать. Вы ее знаете?

Серёжа вспомнил Нелли Ивановну: молодую, с громким, раздраженным голосом, с желтым тюрбаном прически. Когда она шла по коридору, тюрбан колыхался, а каблучки стучали отчетливо, как дятел в утреннем лесу.

Стасик опять подозрительно притих и заморгал.

— Проводите его домой, — сказал Серёжа. — Я знаю, что делать.

— Не пойду я, — заупрямился Стасик.

Мучаясь от жалости и злости, Серёжа сказал как можно мягче:

— Ты иди. Я сделаю так, что все будет хорошо.

Стасик нерешительно моргал.

— Иди. Я тебе обещаю, — очень твердо сказал Серёжа.

— Ты что придумал? — шепотом спросил Генка.

Так же шепотом Серёжа ответил:

— Пока ничего. Главное, пусть он уйдет, иначе опять начнет реветь. Помоги Наташке его увести, а то он по дороге может ей концерт выдать. Потом вернетесь, и мы что-нибудь придумаем.

Серёжа правильно рассчитал: Генку не пришлось уговаривать идти с Наташей, это он всегда готов. И хорошо, что ушел. Не надо ему лезть в это дело. Завтра Кузнечику на вечере выступать, и неприятности ему ни к чему.

Серёжа знал, что идет на громкий скандал, но не колебался. В нем уже звенела «система отсчета»: девять, восемь, семь…

Он вернулся в Стаськин класс. Пошатал дверцы витрин. Они были, конечно, заперты. Серёжа спустился на первый этаж и отыскал гардеробщицу тетю Лиду.

Тетя Лида владела богатейшей коллекцией ключей, про это знала вся школа. Когда терялись или портились ключи от классов, мастерских, от шкафов и ящиков, все сразу шли к тете Лиде. Иногда к ней прибегали несчастные люди, потерявшие ключ от квартиры.

— Тетя Лида, во втором классе шкаф заело, — сказал Серёжа. — Наверно, кто-то запер, а ключа нет.

Тетя Лида, притворно ворча, вытащила громадную звякающую связку.

— Какой шкаф-то?

— Давайте ключи, я сам подберу. И сразу принесу. Чего вам наверх ходить…

Нужный ключ нашелся быстро. Серёжа распахнул обе витрины. Из правой достал дневники с двойками. Потом «пятерочные» дневники равномерно расставил в обеих витринах. Стало редковато, но ничего. Серёжа отцепил бумажные ленты. Правую он отложил, а левую аккуратно, по сгибу, разорвал пополам. На одной половине осталось: «Мы ими», а на другой «гордимся». Эти половинки он опять приколол над витринами.

Дневники тех, кто «тянет назад» и ленту с черной надписью он положил в портфель. А куда их было девать?

После этого Серёжа запер дверцы и отнес ключи.

Больше в школе делать было нечего. Серёжа зашагал к Наташиному дому, чтобы встретить друзей.

Он повстречал их на углу Октябрьской и Пристанской. Генка и Наташа спешили назад, в школу.

— Ты куда? — удивился Кузнечик. — А дневник?

— Все в порядке. — Серёжа хлопнул по тугому портфелю.

Наташа удивилась:

— Она отдала?

— Я ее не видел. Поэтому не спрашивал.

Наташа опустила руки и широко открыла глаза.

— Ты сумасшедший, — сказала она печально. — Ты представляешь, какой крик поднимется?

— Приблизительно представляю, — сказал Серёжа.

— Мы скажем, что вместе это сделали, — решительно вмешался Кузнечик.

— Зачем? Не надо, — возразил Серёжа.

— Надо. Вдвоем легче отвечать.

— Да за что отвечать?! — вдруг разозлился Серёжа. — За то, что пацаненка из беды выручили? А такие выставки устраивать, чтоб ребят лупили, это правильно?

— А ты думаешь, теперь его не тронут? — спросила Наташа. — Нелюшка увидит, что дневник пропал, еще больше разозлится. Такого отцу наговорит, что хуже будет.

— Не дневник, а дневники… И не наговорит она, — сказал Серёжа. — Я пока не могу понять, отчего это, но думаю, что не наговорит…

— А как тебе завтра влетит, понимаешь? — спросила Наташа.

— Ну… влетит. По крайней мере никто меня пальцем не тронет. Не то что Стаську.

8

На следующий день Серёжа пришёл в школу пораньше. У дверей учительской он дождался Татьяну Михайловну. Она сразу обеспокоилась:

— Ты меня ждешь, Серёжа? Что случилось?

— Я хочу вас попросить… Передайте, пожалуйста, вот эти дневники Нелли Ивановне, учительнице второго «А».

— Так… Значит, это ты?

— Я.

— Зачем ты это сделал?

Серёжа вздохнул и приготовился рассказывать.

Мимо них в учительскую прошагала завуч второй смены Елизавета Максимовна. Из-за двери донесся ее трубный голос:

— Татьяна Михайловна! Можно вас на пять минут?

Татьяна Михайловна досадливо оглянулась на дверь.

— Ты меня подожди, — попросила она. — Или нет, иди в класс. А на перемене все мне расскажешь. Хорошо?

Серёжа кивнул.

Но дожидаться перемены не пришлось.

Едва начался урок и Серёжа поднял руку,