Мальчик со шпагой. Трилогия - Владислав Крапивин

бизань. Паруса остервенело захлопали. Грота-гик угрожающе замотало. Федя бросил два швартовых конца. Словко и Рыжик потянули их, два суденышка сошлись бортами посреди волн с пенными гребешками, Ударились, но кранцы смягчили толчок. Рыжик задал швартов за мачту, под грота-гиком, Словко — за крепкую утку бизань-шкота.

Теперь «Зюйд» и моторка составляли как бы одно целое. Хлипкое, но все же целое. Этакий катамаран, который не разорвать, не опрокинуть.

— Олег Петрович, вы сможете перебраться в катер? — спросил Словко. Он почему-то чувствовал себя виноватым. — Или вам помочь?

— Смогу, смогу, голубчики. Я ведь еще не совсем… — Он тяжело перевернулся на бок, встал на колени, ухватился за швертовый колодец. Виктор Максимович бросился было поддерживать, но Московкин сцепил зубы, рывком перевалил себя к правому борту, лег на него, сполз в моторку на руки Феде. Вытянулся там на сланях. Федя подложил ему под голову клеенчатую спинку от сиденья.

— Спасибо, мои хорошие… — выговорил Олег Петрович.

Смолянцев сделал движение (может, инстинктивное) — тоже к моторке.

— Виктор Максимович, вам пока нельзя, — бесцветным голосом сказал Словко. — Я не удержу судно без вашего веса.

Тот замер, широко расставив ноги и опершись о бортовую палубу.

— А? Да я, собственно… Хорошо. Надо — значит, надо. Так сказать, вместо балласта?

Словко не ответил, потому что выражение было точным.

— Отваливаем? — спросил Федя. И тут же озабоченно посоветовал: — Словко, спусти лишнюю парусину.

Словко это и сам знал. Он уже отдал бизань-фал и теперь отшнуровывал съехавший вниз передний край паруса от мачты. Потом выдернул из вертлюга штык-болт, освободил гик, начал наматывать на него парусину. Бросил свернутый парус в кокпит — туда, где недавно лежал Олег Петрович. Рыжик тем временем, получив команду от Словко, убирал кливер. Ему приходилось труднее. Кливер был поднят на штаге, идущем от самого верха грот-мачты к ноку метрового бушприта. Рыжику пришлось встать на бушприт и, балансируя, отцеплять от натянутого троса проволочные ползуны. А яхту мотало. В своем надутом жилете Рыжик был похож на оранжевого птенца, который только что вылупился из яйца и неуверенно топчется тонкими коричневыми ножками на жердочке.

Словко кинулся на нос — подстраховывать. Принял у Рыжика собранную в ком влажную мякоть паруса, туго обмотал ее шкотами, бросил назад, на свернутую бизань. Помог Рыжику спрыгнуть в кокпит.

— Молодец! А теперь давай в катер!

— Чего! — У Рыжика округлились глаза. Словко и не думал, что у него могут сделаться такие глазища. Но повторил твердо:

— Давай в катер. Я управлюсь один.

— Нет… — выговорил Рыжик, цепляясь за мачту.

Тогда изумился Словко:

— Что «нет»? Балда! Я приказываю.

— Все равно нет. Ты не справишься в такой ветер… Я не пойду…

— Я кому сказал! — гаркнул Словко.

— Не пойду…

И Рыжик заплакал.

Говорят, придуманы компьютеры, которые могут решать за секунду столько задач, сколько атомов в земном шаре. У Словко, наверно, столько же задач мелькнуло в мозгу — с одним вопросом: что делать-то? И едва ли ответ был правильным (с компьютерной точки зрения). Словко плюнул и сказал:

— Черт с тобой… Федя, отваливай! — Он сам размотал оба швартова и добавил уже вслед: — Мы пойдем на Язык, ищи нас там!..

Капитан

1

Это решение Словко принял потому, что ветер вдруг сильно зашел. Вернее, на полминуты он вообще стих. А потом вдруг засвистел с новой силой, уже с другой стороны, с северной. Вернее, с норд-веста. С хлопаньем перебросило грот, огрев по плечам гиком ни в чем не виноватого Виктора Максимовича. Такие смены ветра на Орловском озере не были редкостью. Словко надеялся, что теперь будет дуть ровнее и норд— вест даст возможность без больших трудностей добраться до Языка — в бейдевинд. Правда, всех изрядно похлещет, но, как говорится, из двух зол…

— На стаксель! — велел он заплаканному матросу, не добавив обычного «Рыжик». Чтобы понял он, не выполнивший приказ, что капитанский гнев никуда не девался.

Рыжик бросился к шкотам, выбрал их. Сел на левый борт, откинулся и все еще вздрагивал — то ли от недавних слез, то ли от холода (видать, рубашка и майка под жилетом не очень-то грели). А ведь и в самом деле — какой холод нагнало! Будто и не было жары. В небе теперь суетливо крутились уже не белые, а серые клочья, они то и дело загораживали солнце, собирались в плотные пепельные груды. Ветер был наполнен холодной моросью.

«Называется — вторжение циклона, — хмыкнул про себя Словко — Надо бы одеться. Ох как надо…» — И… не стал.

Он выбрал гика-шкот, прошел немного полным курсом, привелся до полного бейдевинда. Помахал концом шкота ушедшей уже далеко моторке: все, мол, в норме. И привелся к ветру сильнее, до крутого бейдевинда. Сразу ударило горстями крупных капель. И еще — целой охапкой. Впрочем, они казались теплыми — по сравнению со стремительно накатившимся холодом.

— Однако, — попробовал пошутить Смолянцев. — Эти водные процедуры не были предусмотрены протоколом.

— Многое не было, — сказал Словко. — Сядьте на левый борт… пожалуйста.

Смолянцев без возражений сел.

Лишенный трети парусной площади, «Зюйд» все-таки бежал резво, а кренился меньше. Все было бы неплохо, но мешала толчея волн. По инерции они все еще шли с юга, а встречный ветер пытался гнать их назад, ставил на дыбы. Волны делались крутыми, беспорядочно метались, как люди в потерявшей направление толпе. Но при этом каждая ухитрялась швырнуть в «Зюйд» порцию хлестких брызг и пены (они густо пахли все еще теплой озерной водой). Рыжик был, конечно, мокрый насквозь. И шорты, и рубашка под жилетом, и майка… Смолянцеву тоже досталось изрядно. Он, однако, не жаловался. Хотя, наверно, переживал: как появится в таком виде на совещании, перед начальством?

«Если успеет», — подумал Словко. Впрочем, без всякого злорадства.

«Зюйд» вспрыгивал на волны, как лыжник на мелкие крутые горки. Потом нажало так, что шверт, похоже, выскочил из воды. Смолянцева сбросило с борта, он упал на колени в кокпит. Словко стремительно растравил грот, парусина захлопала, конец гика заскакал по воде.

Смолянцев толчком отправил себя на прежнее место. Кажется, шепотом выругался.

— Держитесь крепче, — сквозь зубы сказал Словко, выбирая шкот. Ладони горели. Он посмотрел на Рыжика. Тот совсем выгнулся за борт, вода окатывала его беспрерывно, он тянул шкот с какой-то отрешенностью приговоренного. А может, он таким себя и чувствовал? Ведь знал же он, что бывает за невыполнение приказа капитана в плавании, да еще в штормовой обстановке. На какое чудо тут можно надеяться?

Словко стало жаль Рыжика до обалдения.