Сэм Левеллин - Отчаянные Крошки

— …пока не появились мы, — сказала Маргаритка. — И не воздали вам по заслугам.

— Ну, знаете! — возмутился приглушенный голос.

— Чего выдумала, — сказал другой.

— Вымой рот с мылом и отправляйся…

— Цыц! — прикрикнула Маргаритка, словно бичом щелкнула. — Говорите, где эта ваша Няня Фактотум…

— Фатум.

— Не важно. Так где она?

— В своей бежевой гостиной.

Башмак Маргаритки угрожающе застучал по склизкому полу.

— Где эта гостиная?

— Мы не знаем.

— Мы знаем только, — проговорила подушка Няни Долби, — по слухам, конечно, из высокопоставленных источников… что теперь у нее маленький питомец, достойный ее квалификации.

— Что? — сказала Примула.

— Что? — сказал Пит Фраер.

— Она хочет сказать, что Великая присматривает за каким-то королевским отпрыском, — пояснила Маргаритка. — Это же очевидно.

Сзади послышалось воркование, словно там проснулась целая голубятня. Три Няни гугукали, как заводные:

— О-о, коо-ко, это ты так говоришь, коо-ко, мы-то лучше знаем…

Наконец они умолкли. Ну не то чтобы совсем умолкли. Нет, читатель, многоточие в конце предыдущего абзаца означает, что Маргаритка вытолкала Пита и Примулу в коридор, захлопнула дверь и заперла ее на два засова.

— Мы нашли Старшого, — сказала она. — Почти что.

— Как это?

— Эта Няня Фофан…

— Фатум.

— …всё равно. Сидит в бежевой гостиной. Багаж видел, как одна из главных телохранительниц Великой вошла в бежевую дверь в строго охраняемой скале. Так о чём это нам говорит?

— О том, что надо получить подтверждение у папы и подняться туда.

Они спустились вниз. По дороге им попалось несколько тюремных надзирателей — они прижимались к стене и отдавали честь няниным униформам. Та еще, видно, няня, эта Фантом.

Фатум.

Не важно.

Маргаритке страсть как не терпелось с ней встретиться.

Пока девочки Крошки и Пит Фраер толковали с Нянями в Верхней Башне, папа Крошки без всякого удовольствия проводил время в Камере Смертников. В камере становилось всё сырее и сырее, и вдобавок она до половины заполнилась водой. Свет погас. Наступила полная темнота. Папа с неудовольствием отметил, что вода всё прибывает. Это вынудило его переместиться на единственное сухое возвышение, совсем близко к потолку и уже занятое каким-то существом. Папа заподозрил в нем гремучую змею и теперь был почти уверен, что его подозрение оправдалось. Это действительно была гремучая змея, причем донельзя раздраженная.

Сейчас папа стоял по ноздри в холодной грязной воде и думал о том, что надо было бы ему жить более праведной жизнью или хотя бы не допустить, чтобы Эль Симпатико провалился сквозь пол Большого Народного Дворца в канализацию.

— Псссст, — послышалось со стороны двери.

Папа Крошки предположил, что это еще одна змея.

Он приготовился к мучительной смерти.

— Эй, — послышалось оттуда. — Ты выходишь или как?

Змеи могут шипеть, но они не могут говорить «Эй!». Поэтому папа Крошки отозвался: «Да». Вернее, хотел отозваться, но, поскольку рот его был в воде, получилось только: «Буль-буль».

Он ждал. Со стороны двери послышалось царапанье; со стороны змеи — шипение и треск погремушки. Вода еще немного поднялась, и, чтобы дышать, папе пришлось встать на цыпочки. Наконец люк открылся, папа Крошки поднял руки, подтянулся и вылез на яркий свет…

Точнее говоря — вылез в довольно противный коридор. Света там было — только тусклая керосиновая лампа. Но ему она показалась ослепительной, а мы сейчас, читатель, всё видим глазами папы Крошки.

Папа Крошки присел и подождал, когда с него немного стечет. Глаза его постепенно привыкли к свету, и он разглядел двух нянь. Одна, ростом ему по колено, сплошь (за исключением форменного платья) была покрыта татуировками, и выражение лица имела самое свирепое. Другая няня была очень даже миловидна.

— Гремучие змеи, — пожаловался папа Крошки, показав на камеру.

Крохотная няня прыгнула в Камеру Смертников, оттуда донеслись хлюпанье, тяжелое кряхтение и, в конце концов, отчаянный треск погремушки. Затем появился Шнифер Брякнулл, держа извивающуюся змею за шею.

— Ждоровенная, — сообщил он. — Я ей вшыпал.

— Брррр, — сказал папа Крошки.

— Чудешный шошед, гремучая змея, — сказал Шнифер. — Вшегда жнаешь, как она к тебе отношится. Или, во вщаком шлучае, где она находитша. Иж-жа трещотки.

— Ну, если ты кончил свою лекцию о мире животных, — сказала София Спёрла, — можно уже, хм…

К ним приближался рослый охранник.

— Привет, привет, что тут у вас? — громко спросил он, крутя ус и с интересом разглядывая Софию Спёрлу.

— Привет, привет, — подмигнув, сказала София Спёрла и подошла поближе.

Надзиратель был очень доволен, когда хорошенькая няня обняла его.

Потом хорошенькая няня отошла назад. В руках она держала какие-то предметы. Надзиратель прищурился. Он как будто узнал эти предметы. Определенно узнал. Свои подтяжки, во-первых. И пояс. Пока надзиратель узнавал, брюки сползли к его коленям. «Ай!» — сказал надзиратель и, застеснявшись, отвернулся к стене.

— Вожми свой пояш, — благородно сказала крохотная беззубая няня.

Надзиратель протянул руку назад и, не оборачиваясь, взял у няни длинную узкую вещь. Он уже продел ее в два ушка на брюках и только тут понял, что продевает не пояс, а гремучую змею. Змея с самого начала была в неважном расположении духа, а тут оно стало еще хуже.

— Ай! — опять сказал надзиратель.

Дойдя до поворота, папа Крошки, София и Шнифер оглянулись. Скажу тебе прямо, читатель, нелегко убежать от собственных брюк, когда они на тебе надеты. Надзиратель старался, как мог, но, кажется, его старания были напрасны.

— Уходим! — крикнула София Спёрла.

Они ушли. А в коридоре встретились с Примулой, Маргариткой и Питом.

— Порядок, — сказала Маргаритка. — Теперь мы знаем всё. Но нам нужен полный отчет о том, что происходит с няней Фантазм.

— Фатум…

— Не важно. И со Старшим, с Хунтой и всё остальное тоже. Ну?

— Я не знаю, — сказал папа Крошки.

— Отправляйся обратно в подземелье.

— Ладно, — сказал папа Крошки. — Членов Хунты произведут в герцоги. А меня сделают благородным графом.

— Почему?

— Потому что Старшого коронуют — и он станет Королем Нянягуа.

— Этого не будет, — сказала Маргаритка.

— Можешь нам поверить, — сказала Примула. — Итак, что ты выбираешь — тюрьму или корабль?

— Кхе-кхе, — сказал папа Крошки. — Я думаю, жизнь моряка — это вольная жизнь, и предоставляет много возможностей…

— В туалетах нижней палубы, — сказала Примула. — С дополнительными наручниками.

— Поверьте, — с чувством сказал папа Крошки, — в наручниках нет ни малейшей необходимости. Я поднимусь на борт другим человеком…

— Это как?! — удивились дочери.

— …в смысле, я усвоил урок.

— Хорошо.

Они направились к порту. Примула держала папу за одну руку, Маргаритка — за другую. Приятно было девочкам 127/8 и 102/3 лет идти по довольно противному городу, держась за руки с папой. Кроме того, инстинкт подсказывал им, что, если они отпустят руки, папа запросто может сбежать.

Когда они шли по набережной, к ним устремились было несколько полицейских, но, разглядев начальственные котелки, тут же дали задний ход.

— Что это? — вдруг сказала Примула. Она показала на какое-то возвышение наверху лестницы, где на причале стоял «Клептоман».

— Багаж! — воскликнула Маргаритка. — Он вернулся с гор!

— Хур, — сказал Багаж и протянул руку. В ней была бумажка, слегка перепачканная машинным маслом.

— Записка, — без труда догадалась Примула.

— От Кассиана, — не менее легко сообразила Маргаритка.

— Может, кто-нибудь прочтет? — поинтересовался Пит Фраер.

Маргаритка развернула бумажку. Откашлялась и, прищурясь, посмотрела на каракули: толстые и черные, они хорошо были видны в свете уличного фонаря.

— Тут сказано: «Интерестные проишествия. Буду у Арбла дел Морто каждый вечер в полден. Приближаетса крисис. Приходите скорей».

— Я добуду автобус, — сказал Пит. — А вы тащите харчи.

Они направились к «Клептоману».

Были сплошные баиньки. Но иногда Старшой видел сны.

Ему снилось, что он собирает головоломку, только называет ее голофоломкой, а Королевский Михаил сидит на верстаке и дает ему полезные советы. «Почему ты делаешь эту вещь, если она похожа на машину, а не на головоломку?» — спрашивал Михаил.

«Потому что Она так фелит, — отвечал Старшой голосом очень молодого существа. — И еще Она гофорит, что, когта я кончу, Она стелает меня Королем».

«Велит? — говорил Королевский Михаил. — Разве тот, кто принадлежит к челяди, может что-нибудь велеть Его Королевскому Высочеству Кронпринцу Беовульфу Исландскому?»