Активист. Теодор Бун расследует - Гришэм Джон

— Я Тео Бун, учусь в восьмом классе Страттенбергской средней школы.

— Так это ты сделал видеоклип, что выложен на «Ю-тубе»? — помог ему мистер Джеррони.

— Да, сэр. С помощью друзей.

Восторженный рев в зале изумил Тео. Оглянувшись, мальчик увидел, как люди повскакивали с мест, и через силу улыбнулся. Клип уже набрал более ста тысяч просмотров.

Видимо, все присутствующие посмотрели его, и не единожды.

Когда буря немного улеглась, Джеррони сказал:

— Спасибо, мистер Бун, за ваше видео.

Остальные члены комитета чувства благодарности не разделяли. Сэм Макгрей спросил:

— Вы и есть тот самый хозяин собаки?

— Да, сэр.

— Если мне не изменяет память, в газете писали, что вы назвали строителей шоссе бандой отморозков?

В зале раздались свистки — людям не понравился вопрос. Тео впервые убедился, что тринадцать лет — это преимущество: члены комитета не могут позволить себе грубости или откровенного давления в разговоре с мальчишкой.

— Нет, сэр, — невозмутимо ответил он. — Отморозками я назвал негодяев, избивших мою собаку.

Макгрей кивнул, ничего не добавив.

— Как ваш пес? — участливо спросил Джеррони.

— Спасибо, поправляется.

В зале раздались аплодисменты.

— Нельзя ли по существу? — с нескрываемым раздражением сказал Граймс, которому уже надоело смотреть на малолетний сброд, прячущий лица за желтыми масками.

Стэк, как председатель, сказал:

— Вам слово, мистер Бун. У вас пять минут.

Он сверлил Тео черными глазками, тот отвел взгляд. Он не мог дышать или думать, он мог только стоять, вцепившись в трибуну. Секунды бежали. Зал ждал. Тео боялся, что вот-вот потеряет сознание.

Одним из самых трудных упражнений на дебатах была спонтанная речь, когда требовалось выступить перед аудиторией экспромтом, без конспекта. Стороны приступали к прениям, понятия не имея, чего ожидать. Учитель Маунт объявлял тему дня, и каждой команде давалось пять минут, чтобы собраться с мыслями и придумать аргументы. Первым, чему Маунт научил свою команду, было привязать обсуждаемую тему к чему-то личному, в чем ты хорошо разбираешься.

Тео поднял глаза на своего союзника Джеррони и начал:

— Мои родители юристы, я много времени провожу у них на работе. Я, можно сказать, вырос в их офисе и многому научился. Многому для тринадцатилетнего подростка. Я читал о юридической норме принудительного отчуждения собственности, то есть о праве государства отобрать собственность у гражданина, не желающего ее продавать. В нашей стране частная собственность — очень важное право, это американская мечта, воплотившаяся в жизнь для многих. — Тео дышал размеренно и говорил ровно и уверенно. Страх не проходил, но Тео удавалось его скрыть, помня совет учителя Маунта: «Говори медленно, четко и по сути».

Зал внимательно слушал: давай, Тео.

— Принудительное отчуждение собственности должно применяться только в крайних случаях. Строительство данного шоссе к таковым не относится. Новая автотрасса не является критически важной для Страттенберга — мы вполне проживем и без шоссе. От этого выиграют единицы, но подавляющее большинство из нас разницы не ощутит. Поэтому в данном случае государство не может отобрать собственность по праву принудительного отчуждения. Да и с какой стати государству это делать? — Тео выдержал эффектную паузу. Он только что вспомнил прекрасную строчку, вычитанную в одном из дел, разбиравшемся в верховном суде. — Если государство велико, сильно и богато, это не дает ему права отбирать землю у своих граждан единственно по прихоти.

Эти слова были встречены громовой овацией.

Уловив настроение зала, Тео попал в своеобразный резонанс и несколько секунд наслаждался всеобщим вниманием. Он встал поудобнее, как делают хорошие адвокаты, обращаясь к жюри присяжных, пожалев, что нельзя расхаживать перед длинным столом, и продолжал, не отрывая взгляда от сочувственного лица Джеррони:

— Мы выслушали преподобного Квинна, рассказавшего о своей семейной ферме. Я был там. Харди Квинн мой друг, он тоже участвовал в создании видеоклипа. Он вырос на этой ферме, на прекрасном участке земли в сотню акров, поселиться где каждый из нас счел бы за счастье. Там есть все — густые леса для охоты, ручьи для рыбалки, река для рафтинга, пастбища с густой травой, бесконечные тропы для походов и катания на лошадях. Есть шалаш на дереве, амбары, конюшни, сарай для инструментов, кладбище и старая усадьба, где многочисленная семья Квиннов собирается по праздникам, а нередко и по выходным. На просторной веранде члены семьи многие годы собираются попить чая со льдом и поговорить о жизни, а в патио у них проходят свадьбы, похороны и барбекю на Четвертое июля. Представьте, только представьте, что дорожный департамент превратит это все в щебенку, нагнав туда бульдозеров! Это как-то не по-человечески.

В зале послышались одобрительные возгласы. Члены комитета смотрели на Тео, ловя каждое слово.

— Это будет злоупотребление правом, — вынес вердикт юный оратор. Его голос зазвенел. — Дальше: какому умнику пришло в голову гонять двадцать пять тысяч машин в сутки мимо начальной школы и футбольного комплекса? Минимум десять тысяч длинномеров с дизельными двигателями! Раз никому в голову не пришло провести компетентное исследование, насколько загрязненным окажется воздух, то вы, извините, не знаете, о чем говорите. И никто не знает. Но мне кажется, хоть я начинающий юрист, а не ученый, что последнее место, где люди хотят видеть оживленное четырехполосное шоссе, — это вблизи начальной школы.

Харди, Вуди, Чейз и Эйприл, стоявшие за спиной Тео, тут же начали кашлять и задыхаться. Инициативу подхватили другие дети, и через полминуты вся желтая толпа тряслась, кружилась на месте и сгибалась пополам, утрированно демонстрируя последствия вдыхания загрязненного воздуха.

Мистер Стэк поднял руку:

— Ладно, ладно.

Кашель и судороги тут же прекратились. Зал это немало позабавило. Улыбнулись и некоторые члены комитета.

Тео продолжил:

— К счастью, моя школа далеко от предполагаемого шоссе, но позвольте и о ней сказать два слова. Уже два месяца, как у нас отменили внеклассные занятия, сократили почасовиков, тренеров, уборщиц, работников столовой, отменили экскурсии. Всем школам штата пришлось пойти на это. Почему? Им урезали бюджет. Собрано недостаточно налогов. И это коснулось не только школ. Полиция и пожарная служба вынуждены увольнять работников. Сокращения коснулись уборки улиц, вывоза мусора, обслуживания парков и зон отдыха, всех до единой сфер. Вам это известно, ведь вам пришлось принять решение о сокращении бюджета округа. — Выдержав паузу, Тео нанес решающий удар. — Так как же вы, наша администрация, можете урезать бюджеты всем организациям и тут же принимать проект шоссе в никуда стоимостью двести миллионов долларов?

Зал взревел, многие вскочили на ноги. Овация долго не стихала — напротив, аплодисменты становились громче. Тео отступил от трибуны. Мистер Стэк поднял руку, призывая к порядку, но его не слушали. Да и что он мог сделать? Арестовать несколько сотен человек? У него хватило ума продолжать сидеть с угрюмым видом и слушать громогласное волеизъявление зала. На секунду он встретился глазами с Тео, и стало ясно — они оба это понимают.

Тео чувствовал: лучшей кульминации его короткой спонтанной речи и быть не может. Учитель Маунт говорил: уходить лучше на взлете, многие ораторы теряли аудиторию, затягивая речь. Тео и так радовался, что продержался пять минут. Ему действительно нечего было добавить. Когда зал наконец успокоился, он снова шагнул к микрофону и произнес:

— Спасибо за внимание.

— Благодарим вас, мистер Бун, — сказал Стэк. До полуночи оставалось несколько минут, а на повестке дня — только голосование. Было ясно, что собравшиеся не разойдутся, пока комитет не примет решение. Дети в желтых масках и банданах встали плотнее, заполнив проходы, оказавшись совсем близко от членов комитета, а затем взялись за руки и сели на пол.