Василий Ардаматский - Опасный маршрут

– Тогда выпьем за нашу грустную встречу. – Окаемов наполнил рюмки. – Как здорово подстраивает иногда старуха жизнь: ходишь со своим горем один, кажется, во всем мире нет человека, которому ты мог бы обо всем поведать, не боясь, что, выслушав тебя, засмеются. И вдруг приходишь в пустой кабак, и тут тебя ждет именно такой человек. За нашу встречу!..

Что происходило дальше, Аксенчук не помнил. Он проснулся утром в своей постели. Одежда его была аккуратно уложена на стуле. На тумбочке белела записка:

«Дорогой друг, я страшно виноват перед вами. Я не учел, что Вы крепко выпили до меня. Искренне прошу у Вас прощения, ибо не хочу терять Вашей дружбы, дружбы человека, так сердечно понявшего мое горе.

Я позвоню Вам.

В.А.»

Постепенно, словно из тумана, начали проступать детали вчерашнего вечера. Вспомнилось хмурое лицо незнакомца… Позвольте – как же его зовут? «В.А.» Но не вспоминалось… Да, кажется, у него ушла жена Больше Аксенчук ничего вспомнить не мог. Он посмотрел на будильник и… замер от ужаса – первый час дня. Опоздал на работу! Но, вскочив с постели, он вспомнил об увольнении. В гудящей с похмелья голове зашевелились тяжелые мысли о жизни: что же теперь с ним будет.

Окаемов позвонил в два часа. В этот день работы в театре не было, и Окаемов отпросился у начальника гаража.

– Как чувствуете себя, Николай Евгеньевич? Небось ругаете меня?

– Ну что вы? Это я должен просить у вас извинения.

– Тогда, может, мы не будем разводить дипломатию и поступим как истинно русские люди – возьмем и опохмелимся? А?

– Я не прочь. Только…

– Я звоню из автомата возле вашего дома и у меня кармане есть все, что надо. Могу я зайти к вам?

– Конечно, заходите! – Аксенчук искренне обрадовался возможности снова отстранить от себя тяжелое раздумье о будушем.

Окаемов был совсем не таким, как вчера. Он оживленно болтал и без конца говорил о счастливой судьбе, сведшей его вчера с Аксенчуком.

– После ухода жены, – весело говорил он, – сегодня я первый день чувствую себя человеком. Как, оказывается, важно иметь возможность поделится своим горем! Верно? – Аксенчук кивнул головой. – Я взял отпуск – просто не представлял себе, как в таком состоянии буду работать, как смотреть в глаза коллегам. А сегодня все это мне уже не кажется страшным. Спасибо вам, Николай Евгеньевич, от всего сердца!

– За что? – смущенно спросил Аксенчук.

– Как – за что? За то, что вы есть на земле и взяли в свое доброе сердце часть моего горя.

– Да я сам…

– Не спорьте, не спорьте! – Окаемов умышленно не дал Аксенчуку говорить, считая, что время для его исповеди еще не настало. – Мы поедем теперь за город. А к вечеру вернемся. Ведь сегодня суббота, и я приглашаю вас в «Гранд-отель». Согласны?

– Я-то с удовольствием, но…

– Простите, Николай Евгеньевич, за прямоту. Затруднение с деньгами? Забудьте. Тысячи две у меня в кармане и шестнадцать – на книжке. Были приготовлены на «Победу», но теперь семейные поездки на «Победе» отменяются! В общем, никаких разговоров! Поехали!

Целый день они в нанятом Окаемовым такси разъезжали по дачным местам. Обедали на озере в ресторане «Поплавок». По предложению Окаемова за обедом не пили.

– Побережем силы для вечера, – сказал он.

После обеда они часок поспали в сосновом лесу, а затем смотрели соревнование яхт. В город вернулись к девяти часам вечера, на квартире Аксенчука побрились и отправились в ресторан.

Все столики были заняты, но Окаемов переговорил с метрдотелем, и столик мгновенно нашелся…

Осмотревшись, Аксенчук обнаружил, что за соседним столиком пируют бросившие его друзья. Он сделал вид, будто не узнает их.

В этот вечер Окаемов узнал от Аксенчука все, узнал даже о легкомысленной девушке, сменившей Аксенчука на сына художника и сидящей сейчас в компании за соседним столом. Выслушав его исповедь, Окаемов положил свою холодную руку на руку Аксенчука и сказал:

– Вчера вы утешили меня. Теперь я буду утешать вас. Есть сильное слово – месть. И мы начнем с этих расфуфыренных индюков. – Он кивнул на соседний столик.

Заиграл оркестр. Окаемов встал, подмигнул Аксенчуку и, подойдя к соседнему столику, пригласил танцевать ту самую девушку. В течение всего танца они о чем-то оживленно разговаривали. Следующий танец Окаемов снова танцевал с ней. А затем девушка пересела за их стол и попросила извинения у Аксенчука…

Утром Аксенчук проснулся дома, снова не помня, как он оказался в своей постели. Повернув тяжелую, точно налитую свинцом голову, он увидел Окаемова, который сидел за столом и что-то писал.

– С добрым утром, коллега, – сухо, почти сердито произнес Окаемов.

И Аксенчук почувствовал себя виноватым.

– Не умею я пить, как вы, – сказал он.

– Наука не хитрая, а главное – не обязательная. – Окаемов встал из-за стола и потянулся: – Вставайте, нам нужно поговорить…

Аксенчук одевался, посматривая на своего друга: сегодня он был совсем не таким, как в первую встречу и как вчера. Его сегодняшняя сухая деловитость чем-то тревожила. Аксенчук быстро оделся, и они сели за стол.

– Я все время думал о вас, Николай Евгеньевич… – начал Окаемов. – Я дружбу представляю себе как нечто действенное и помогающее жить людям, которые дружат. Застольная дружба – дым, не больше. Так вот… Вы, надеюсь, понимаете, что означает для вас увольнение из такого института, как ваш, да еще со скверной характеристикой… (Аксенчук опустил голову.) Я хочу устроить вас на работу в наш институт. Конечно, наш институт не столь значительный, как ваш, но, мне кажется, сейчас вам не стоит быть разборчивым. Директор нашего института – мой приятель. Дайте мне ваши документы, и я сейчас же поеду к нему.

– Но сегодня воскресенье, – напомнил Аксенчук.

– Именно. С таким делом к директору надо являться на дачу, а не в кабинет, где с ним и пяти минут спокойно не дадут поговорить.

– И вы думаете, может что-нибудь получиться?

– Не знаю, но я обычно за безнадежные дела не берусь.

Передавая Окаемову документы, Аксенчук сказал:

– Вы можете сказать директору, что Вольский обещал мне, если ему позвонят, он меня поддержит.

– О, это очень важно… – задумчиво произнес Окаемов. – Словом, план наших действий таков: сейчас я еду к директору, а в десять часов вечера вы ждите меня там, где мы познакомились, в «Якоре».

2

Коля Борков все же решил случай с шофером Гудковым отразить в стенгазете. В понедельник он зашел к заведующему отделом кадров театра, надеясь поговорить с ним о новом шофере.

Заведующий отделом кадров куда-то спешил.

– Откуда он взялся? – торопливо переспросил он, складывая в папку бумаги. – Пришел по объявлению, и все. А что?

– Странный тип, честное слово.

– Чем?

– Рассуждает так, точно с Луны свалился.

Заведующий отделом кадров рассмеялся:

– Ну, ты у нас известный марксист. – Он обнял Колю за плечи и повел из кабинета: – Ты же хочешь, чтобы каждый наш рабочий делал доклады о международном положении.

– Да, хочу! – запальчиво сказал Коля.

– Хочешь? Тогда вот и займись воспитанием своего шофера. – Он подтолкнул Колю в спину, а сам побежал по коридору…

В тот час, когда Коля разговаривал с заведующим отделом кадров, Окаемов вел грузовик по тому самому шоссе, по которому он на автобусе вернулся в город с глухого полустанка.

Настроение у Окаемова было прекрасное – найден единственный правильный путь к выполнению задания. И теперь нельзя терять ни минуты. «Ну, мистер Барч, вы, наверно, уже думали, что меня нет в природе? Ведь столько времени ваши радиоконтролеры не слышали моего позывного. Да, до сегодняшнего дня мой радиоголос был зарыт в земле. А сегодня вы его услышите, мистер Барч!» – Думая так, Окаемов, сам того не замечая, все увеличивал скорость, грузовик немилосердно кидало на выбоинах старого шоссе. И вдруг впереди он увидел опасность – у поворота, подняв руку, стоял милиционер.

Остановив машину, Окаемов выглянул из кабины:

– Что, товарищ начальник?

– Предъявите путевочку.

– С удовольствием, товарищ начальник. – Окаемов, улыбаясь, протянул путевой лист.

– Опера, говоришь? – возвращая путевку, спросил милиционер.

– Она, товарищ начальник.

– Эк, куда тебя твоя опера гоняет…

– За песнями еду, товарищ начальник! – Окаемов подмигнул милиционеру и включил скорость.

Снова грузовик затарахтел по разбитому шоссе. «Нет, нет, это самая обычная проверка», – успокаивал себя Окаемов.

Окаемов проехал мимо знакомой остановки автобуса. Как и тогда, около столба томились ожидавшие машину люди. Вскоре он остановил грузовик на обочине. Сойдя на землю, он нашел удобное место для съезда с шоссе.

Грузовик осторожно перебрался через размытую канаву и исчез в густых кустах. Поставив машину так, чтобы ее не было видно с шоссе, Окаемов отбежал в сторону, быстро выкопал рацию и спрятал ее под сиденье. По потолку кабины он протянул провод антенны и через минуту застучал радиотелеграфным ключом.