Энола Холмс и маркиз в мышеловке - Спрингер Нэнси

Нашла! В кукольном домике, с которым я уже давно не играла, валялась тонкая брошюрка — написанная, сшитая и выкрашенная вручную.

Сборник шифров, который мама передала мне через миссис Лэйн.

Я схватила его и открыла на первой странице. Маминым небрежным почерком там было выведено:

АЛО НЭИ ЩИВ ХИО МХА МВТ НАЗ ИРХ

От одного взгляда на шифр мне захотелось плакать, и я зажмурилась.

Ну же, Энола, пораскинь мозгами.

В голове снова раздался голос матери: «Ты и одна прекрасно справишься, Энола».

Я открыла глаза и уставилась на бессмысленную на первый взгляд цепочку символов. И глубоко задумалась.

Что ж. Для начала следует отметить, что предложение не может состоять из слов по три буквы каждое.

Я взяла чистый лист бумаги, придвинула керосиновую лампу к себе поближе, с другой стороны поставила свечу и переписала все слитно:

АЛОНЭИЩИВХИОМХАМЕТНАЗИРХ

В глаза бросились первые пять букв — «АЛОНЭ».

Наоборот они читались как «ЭНОЛА».

Попробуем перевернуть шифр задом наперед.

ХРИЗАНТЕМАХМОИХВИЩИЭНОЛА

Я зацепилась за слово «моих». Мама написала о себе?

МОИХ В ИЩИ ЭНОЛА

Что-то не так с порядком слов.

ЭНОЛА ИЩИ В МОИХ

Ну конечно! ХРИЗАНТЕМАХ. «Энола, ищи в моих хризантемах»! Как же я сразу не догадалась по цветам, нарисованным на странице! Золотистым и красновато-коричневым.

Я разгадала шифр.

Не такая уж я и глупая.

Или все же глупая, поскольку не понимаю, что мама хотела этим сказать? «Ищи в моих хризантемах»? Неужели она что-то закопала в клумбе? Нет, вряд ли. Мама, наверное, в жизни лопаты в руках не держала. За растениями ухаживал Дик, а ей возиться в саду не нравилось; она считала, что выносливые цветы — вроде хризантем — и без нее не завянут.

Хризантемы в саду. Какие из них можно назвать мамиными?

Напольные часы на первом этаже пробили два ночи. Обычно я в это время видела десятый сон и вот впервые засиделась допоздна. Голова у меня кружилась, мысли разбегались.

Я устала и уже не была так взбудоражена, как немногим ранее, и вполне могла бы уснуть. Вот только мне не хотелось ложиться в постель.

Минутку. Мама подарила мне еще одну книжку. «ТАЙНЫЙ ЯЗЫК ЦВЕТОВ». Я пробежалась по алфавитному указателю и открыла страницу со значением хризантем.

«Хризантемы говорят о родственных чувствах и намекают на расположение».

Намек на расположение — лучше, чем ничего.

Я на всякий случай проверила значение душистого горошка.

«Прощание и благодарность за приятно проведенное время. Душистый горошек дарят перед разлукой».

Разлукой.

Я долистала до чертополоха.

«Вызов».

Я мрачно улыбнулась.

Все-таки мама оставила мне послание. Разлука и вызов в японской вазе. В светлой гостиной, украшенной сотнями акварелей...

Акварельных цветов!

Я расплылась в улыбке и прошептала себе под нос:

— Вот оно что, Энола!

В «моих» хризантемах могло означать только одно: «в тех, которые я нарисовала».

Поместила в рамку и повесила на стену в своей гостиной.

Сомнений нет.

Очевидно, что моя догадка верна, и хотя я не представляю, что можно найти «в» картине, было бы глупо не спуститься и не проверить. Немедленно. Под покровом ночи. Чтобы никто, особенно Майкрофт, об этом не узнал.

Девочкам полагается играть в куклы, и заботливые взрослые не раз дарили мне их. Лично я терпеть не могла кукол и при первой же возможности отрывала им головы, но кое в чем они оказались полезны.

Я достала ключ из полого черепа куклы с пшеничными волосами, который использовала как тайник. Затем я опустила фитиль керосиновой лампы, захватила с собой свечу и осторожно приоткрыла дверь спальни, стараясь не произвести ни звука.

Комнаты матери располагались в другом конце коридора, прямо напротив гостевых.

А там спал Майкрофт.

То есть я надеялась, что он спал.

И крепко.

Я встала на цыпочки и босиком вышла из комнаты.

Когда я проходила мимо закрытой двери спальни Майкрофта, до меня донесся гулкий звук, похожий на хрюканье довольного кабана, который разлегся на солнышке.

Мой брат храпел.

А значит, и правда крепко спал.

Прекрасно.

Я медленно вставила ключ в замочную скважину и так же медленно его повернула, но все равно раздался тихий щелчок. А когда я открыла дверь, заскрипели петли.

Храп Майкрофта прервался, и он громко закряхтел.

Я обернулась и застыла на месте.

Послышался шорох, заскрипела кровать — видимо, Майкрофт переворачивался на другой бок. Храп возобновился.

Я проскользнула в мамины комнаты, затворила за собой дверь и вздохнула с облегчением.

Переведя дыхание, я поднесла свечу к стене.

Каких цветов только не было на картинах!

Я внимательно изучила акварели на всех четырех стенах. Слабый огонек свечи не облегчал мне задачу, и я щурилась до рези в глазах. Наконец из сумрака выступило изображение золотистых и красновато-коричневых хризантем, прямо как в брошюрке с шифрами.

Даже стоя на цыпочках, я дотягивалась только до края рамки — хрупкой, как будто сделанной из бамбуковых стеблей, подобно всей мебели в маминой гостиной. Концы стеблей пересекались и торчали в стороны. Я осторожно сняла рисунок с гвоздя, отнесла его на кофейный столик и поставила рядом свечу.

«Энола, ищи в моих хризантемах».

Я не раз видела, как мама вставляла картину в рамку. Сначала она укладывала рамку на стол лицевой стороной вниз. Накрывала чистым стеклом. Затем шла эдакая внутренняя рамка из плотной, слегка подцвеченной бумаги. К ней мама приклеивала верхний край рисунка. А к оборотной стороне рисунка — тонкий деревянный задник, выкрашенный в белый. По краям рамки привинчивались шурупы, чтобы конструкция не развалилась. Наконец мама накрывала все это листом картона, чтобы спрятать шурупы и защитить картину от пыли.

Я перевернула хризантемы и посмотрела на картон.

Глубоко вдохнув, подцепила край ногтем, надеясь снять весь лист одним движением, но в результате оторвала только длинную коричневую полоску. Но это ерунда. Главное, что между картоном и деревянным задником я кое-что заметила. Сложенное в несколько раз. Белое.

Записка от мамы!

Письмо, в котором она все мне объяснит, выразит сожаление и любовь, возможно, пригласит к ней присоединиться...

Сердце у меня стучало как сумасшедшее. «Пожалуйста, только бы я угадала!» — бормотала я про себя, дрожащими пальцами вытаскивая бумажку из-под картона.

Выудив хрустящий листок на свет, я поспешно его развернула.

Да, это было послание от мамы. Но не то, на которое я надеялась.

Она оставила мне сто фунтов одной банкнотой.

Большинство семей из простого народа и в год столько не получают.

Но не этого я от нее ждала.

Признаюсь честно: я плакала, лежа в постели, пока не уснула. Но сон был глубоким, и никто его не тревожил. Только утром миссис Лэйн зашла ко мне и спросила, не заболела ли я.

— Нет, — ответила я, — просто устала.

Она вышла в коридор и прошептала кому-то — вероятно, своему супругу:

— Она совсем разбита, бедняжка. И неудивительно!

Я снова задремала и проснулась около полудня, но вставать не спешила, несмотря на то, что готова была съесть первый и второй завтрак в один присест. Еще какое-то время я валялась на кровати, обдумывая события прошедшей ночи на свежую голову.

Что ж. Ожидала я другого, но деньги — это тоже неплохо.

Мама тайком передала мне крупную сумму.

Полученную, несомненно, от Майкрофта.

Обманным путем.