Владислав Крапивин - Рассказы

— Шпана! — произнес Протасов на прощанье и скрылся за дверью.

Борька всадил нож в половицу.

— У, шкура!.. — сказал он. — Чего он к тебе прицепился?

— Не знаю. Я в войну играл рядом с его поленницей. Он к ней никого не подпускает.

— Я сразу понял, что он зря тебя ухватил. Всех ребят за уши хватает. Ну ничего, ты не плачь.

— Разве я плачу… — сказал Костик. И в глазах у него защипало от благодарности.

Он вспомнил, как еще летом Борька помог ему починить деревянный грузовик, а осенью подарил синий карандаш и открытку, на которой красноармеец втыкал штык в зад Гитлеру.

А один раз он даже открыл Костику военную тайну. А еще Борька никогда, ну ни одного разика не стукал Костика, хотя часто сердился и требовал не путаться под ногами…

Ну и что же, что сердился? У него в школе дела важные и работа такая, про которую нельзя, чтобы шпионы узнали. Он ведь устает. Даже мама бывает сердитая, когда устает на работе.

Костик взглянул Борьке в лицо и увидел, что он смелый и умный и ни капельки не рыжий. Волосы у него золотистые, а веснушки светлые и блестящие. И глаза очень хорошие — светлые и добрые.

Ну, все ясно. Просто Костик раньше не понимал до конца, что и Борька такой же, как те с винтовками.

И, не зная, что хорошего сделать для Борьки, Костик спросил:

— Хочешь, я подарю тебе мой автомат?

Борька взял оружие, взвесил на руке.

— Хороший… Да нет, Котька, не надо. Я, если надо, могу на комбинате хоть пулемет выстругать… А ты сам его делал?

— Сам… Только банку не сам приколачивал. Ее Володя прибил. Знаешь его?

— Ленинградец? Знаю, — сказал Борька. — Хороший парень.

Воскресенье было теплым, шел липкий снег. Костик с утра строил у забора блиндаж. Вырыл в сугробе яму, окружил ее стенкой из снежных, кирпичей и выбрался наружу, чтобы придумать, как сделать крышу.

Тут он увидел Володю. Володя стоял посреди двора и, видно, не знал, чем заняться.

— Эй, здорово! — крикнул Костик. — Айда играть!

Володя подошел.

— Здравствуй… А как играть? Ты что построил?

— А хоть что! Можно, чтобы это штаб был, а можно, чтобы землянка у партизан.

— Это похоже на убежище, — серьезно сказал Володя.

— Тогда давай играть в воздушную тревогу!

— Ну давай…

Володя ухватил в каждую варежку по снежному комку (это были бомбы), раскинул руки и загудел, как «юнкере». Двинулся по кругу — Костику в тыл. Не на такого напал! Костяк моментально слепил тугой снежок.

— Батарея, огонь! Б-бах!

Снежок копал Володе в подбородок. «Бомбардировщик» прервал полет и уронил бомбы. Володя взялся за лицо, постоял несколько секунд и тихо сказал:

— Ты совсем глупый. Когда бывает воздушный налет, население не кричит «бах», а прячется в щели и убежища.

— А я не население! Я зенитная батарея!

Володя помолчал, вытер варежкой мокрое лицо и вдруг улыбнулся:

— Ну ладно. Я ведь не знал, что ты зенитная батарея. — Подожди, я сейчас одну штуку принесу. Бомбы сделаем.

Он, значит, не обиделся.

Он сходил домой и принес три капсюля от охотничьих патронов крошечные медные чашечки с зеркальцами внутри. Если капсюль залепить хлебным мякишем, да нацепить на ручку с пером, да стукнуть о что-нибудь твердое, знаете как трахает! Костя и Володя так и сделали: они превратились в советские самолеты и сбросили три бомбы на немецкие танки, которые расположились на крыльце.

— Во грохает! — радостно сказал Костик. — Как на стоящая бомба! Ага?

Но Володя ответил тихо и серьезно:

— Что ты! Настоящая как даст — сразу целого дома нет.

— Ты видел? — спросил Костик.

— Ещё бы…

«Еще бы», — сказал он, и Костик отчетливо понял, что для Володи война — совсем не игра. Потому что Володя видел сам, как разваливаются от бомб дома. На самом деле, а не в кино. Они ведь по правде рассыпаются. И люди гибнут. И большие, и маленькие…

А зачем?

Ну что им этим гадам-фашистам, было надо? Ну чего они полезли?!

И ощущение злой беспомощности так резануло Костика, что он даже зажмурился.

Это было уже не первый раз. Такую же злость и бессилие почувствовал Костик, когда папа приехал в отпуск и показал ему свои лейтенантский погон, распоротый пулей.

А если бы чуть в сторону? Значит, пуля в голову или в сердце? И война словно в упор посмотрела на Костика.

Костик пришел домой и стал придумывать бомбу. Такую громадную и сильную, чтобы немцы в ужасе бежали до самого Берлина после первого же взрыва. Он хотел начинить ее маленькими бомбочками, чтобы они разлетались во все стороны и взрывались в самой гуще фашистов. На старых газетах он сделал несколько чертежей и решил послать их Калинину. Только надо было перечертить на чистый лист. Костик попросил бумаги у Зины. А она сказала:

— Ну Костик! Ну какой ты конструктор? Лучшие ученые в Советском Союзе изобретают самые сильные бомбы и танки. Они уж как-нибудь справятся. А ты бы лучше примеры решал по арифметике.

Костяк рассердился и порвал чертежи. Вот если бы посоветоваться с Борькой! Но Борьки нет дома. Он на фанерном комбинате. Он туда почти каждый день ходит, потому что их класс организовал фронтовую бригаду. Все мальчишки и даже девчонки сколачивают деревянные ящики будто для посылок бойцам. Но Костик знает, что ни для каких не для посылок. Борька однажды под страшным секретом рассказал Костяку, что эти ящики — корпуса для мин. В них накладывают взрывчатку, а потом эти штуки подсовывают под немецкие танки. Как рванет — от танка только брызги во все стороны.

— Понял? — суровым шепотом спросил Борька.

— Понял, — тоже шепотом ответил Костик и оглянулся.

— Но если хоть кому-нибудь разболтаешь, будешь самый паршивый предатель, хуже всякого шпиона.

— Ни-ко-му, — сказал Костик. И спросил: — А мне можно с вами?

— Пока нельзя. Надо подрасти.

Спорить было бесполезно. Где ему, Костяку, до Борьки? Тот вон какой: большой, сильный, в настоящей командирской гимнастерке, только немного перешитой. Заместитель командира бригады. И два пальца перевязаны бинтом — ударил на работе молотком. Это почти настоящая боевая рана.

Пришел Новый год. 1944-й. Мама принесла елочку. Маленькая была елочка. Костяку до плеча, но пушистая, аккуратненькая. Из корочек старых Зининых тетрадей Костик склеил флажки и цепи. Тетрадки были еще довоенные, с разноцветными обложками — желтыми, розовыми, голубыми, зеленоватыми. Получилось красиво. Ну и, кроме того, были еще настоящие елочные игрушки: несколько стеклянных шариков, два серебристых картонных дирижабля, ватный заяц с лыжами и одним ухом и звезда из тонкой золотистой бахромы.

Звезду Костик посадил на верхушку. Получилось здорово.

Ни свечек, ни цветных лампочек, конечно, не было. Но Костик придумал, как быть. Он отыскал в слоем имуществе лампочку от автомобильной фары и двумя тонкими проводками подключил к розетке репродуктора. Как это сделать, ему Борька рассказал. Когда радио работало, волосок лампочки наливался светом. Если громкая музыка — разгорался ярко, если разговор какой-нибудь — тлел, как уголек в догорающей печке. Костик повесил эту лампочку в самой гуще еловых веток, и она светила, будто сказочный огонек в лесу.

Вечером к Зине пришли гости: две ее бывших одноклассницы, какой-то парень с завода и курсант из пехотного училища Сережа Казанчук. Все смотрели на лампочку и хвалили Костика.

А Зинка подхватила его, посадила на колени и весело сказала:

— Он у нас изобретатель. Недавно хотел бомбу придумать. Немножко не получилось, а то бы всем фашистам сразу капут. Верно, Костик?

— Да ладно, хватит языком чесать, — проворчал Костик и слез с колен.

Все засмеялись, только Казанчук не засмеялся. Он сказал очень серьезно:

— Что смешного? Человек для фронта старался.

И все тоже сделались серьезными. Может быть, стало неловко перед Костиком, а может быть, вспомнили, что скоро Сережа Казанчук уезжает на фронт…

На следующий день в клубе железнодорожников был новогодний утренник. Его устраивал для детей фронтовиков женский совет военкомата (сокращенно — «женсовет»). Костяк на утренник не пошел: прохудились валенки, а на улице было морозно. А мама пошла. Она состояла в женсовете и должна была встречать ребят в клубе.

Вернулась мама под вечер. Принесла Костяку подарок: бумажный кулек со слипшимися карамельками, тремя пряниками и горсточкой печенья. Точнее говоря, она принесла два кулька, и Костик ревниво спросил:

— А это кому? Зинке?

— Что ты! — сказала мама. — Она ведь большая. Это для Володи. Ну, ты же знаешь, тот мальчик-ленинградец. Он болеет, и меня попросили передать подарок. Отнесешь ему?

— Угу, — сказал Костяк.

Володя жил в соседнем большом доме на третьем этаже. Костик знал, что в шестой квартире, но никогда там не был. Сейчас ему было интересно: есть ли у Володи елка; правда ли, что у него на столе стоит самодельный крейсер — маленький, но как настоящий; и действительно ли висят на стене портрет Володиного отца, морского летчика? Про крейсер и портрет рассказывал Борька, он к Володе несколько раз приходил.