Горный завод Петра третьего - Татьяна Александровна Богданович

Работать вам не как как ране, а со всем усердием, не щадя живота, от утренней зари до вечерной. И на заводе иметь всякое смотренье и осторожность. Ворота заводские иметь день и ночь на запре. А которые шатающие люди, кои сеют в народе вредные плевелы, тех на завод не пускать, а ловить их и искоренять и с пристрастием допрашивать. А работным людям с завода никуда не отлучаться. А кто явится виновным – штраф взыщем, а наипаче батожьем наказывать…

Рабочие хмурились, толкали друг друга локтями, переглядывались. В задних рядах ворчали. Кое-где раздавались негромкие выкрики:

– С чего ж с завода-то не пускать? Хуже каторги! На запоре.

– Молчать! – крикнул управитель. – Для вашего же то береженья.

– Берег волк овцу – один хвост остался, – пропел тонкий смешливый голос.

Управитель так и вскинулся.

– Эт-то кто? – закричал он. – Сыскать тотчас! Розог ему! Голову обрить с работы долой!

Приказчики заметались в толпе, разыскивая виноватого. Рабочие топтались на месте, перешептывались.

Аким испуганно оглядывался – человека с деревяшкой нигде не видно было.

Управитель нахмурился, о чем-то поговорил с Беспаловым и махнул рукой.

– Сказываю, для вашего же береженья то. Известно ноне сделалось, что под Оренбургом многие шайки злодейской сволочи скопляются и разъезжают оттуда и делают разные разглашения под именем покойного императора Петра Третьего. А сей, именующий себя императором, не кто иной есть, как государственный злодей и изверг естества, беглый казак Емелька Пугачев. И сей гнусный варвар, Емелька, пускает в народ вредные письма и возмутительные листы наподобие якобы царских указов, в коих обманно и вполне облыжно возвещает разные немысленные вольности. Крепостным людям волю сулит, чему никак быть невозможно, а также землю и прочее неподобное. А куда явится, всяческие разоренья чинит, не меньше и смертные убийства и грабежи. На поимку сего государственного злодея и вора, Емельки Пугачева, государыня императрица многие войска послала, чтобы его изловить и лютой смертью казнить. И на наш горный завод для береженья от злодеев тоже отряд в скорости прийти должен. А кои злодейских прельщений слушать станут, то все будут нещадно казнены и повешены. Поняли?

Рабочие угрюмо молчали.

– Семен Ананьевич, – заговорил сладким голосом старший приказчик.

Аким поднял голову. Сизое лицо точно подмигивало рабочим. Гладкой стороной Беспалов повернулся к управителю.

– Дозвольте мне, Семен Ананьевич, прочитать им письмо. От богульшанского батюшки вчерашний день получил. Кум он мне. Про те же богомерзкие злодеяния он пишет.

Управитель молча кивнул.

Беспалов вынул из-за пазухи листок бумаги, развернул и стал читать, с трудом разбирая мелкий почерк.

«Достолюбезный кум, Петр Ефимович, во первых строках приношу я вам… нижайшую благодарность… за гусыню, коя…»

По толпе прошел смешок.

Управитель оглянулся.

– Ты про дело читай, Петр, – хмуро сказал он.

– Сейчас, сейчас я, – заторопился Беспалов:

«… и матушка…» – Вот оно: «а что слух пошел, будто на Яике император Петр III объявился, то это одни лишь смешного достойные бредни, чему никоим образом статься не можно, да и помыслить ужасно, чтобы покойному императору Петру III прежде чаемого общего воскрешения из мертвых одному воскреснуть…» – Слышите, ребята, – обратился Беспалов к рабочим, – что говорит духовный отец? «А сия гнусная чучела, назвавшись таким ужасным по России именем, наподобие якобы воскрес из мертвых…»

– Попы отпели, а кого – не доглядели, – вдруг прервал его прежний смешливый голос.

– Опять! – крикнул управитель. – Сыскать прельстителя!.. Все ворота на запор. Поймать и ко мне доставить для строжайшего допросу. Пушки на башнях осмотреть. Кто ослушным явится, прежестокой поркой пороть. А теперь все на работу ступайте!

Рабочие медленно расходились по мастерским.

Глава шестая

Раньше Аким, наверно, испугался бы и еще больше притих, чтобы не попасть на глаза приказчику, а теперь, после вчерашнего, в нем поднялась злоба.

«Стало быть, правда, – думал он, – царь-то объявился. Управитель-то, ведомо, злится. Емелькой царя ругает. Видел же его Иван, говорит – Петр Федорович, сам…»

– Ты чего на людей натыкаешься, дьячок? Чуть с ног не сбил.

Аким поднял голову. Перед ним стоял громадный черноволосый вертельщик, по прозвищу Цыган.

– Слыхал управителя-то, Ферапонт? – заговорил Аким непривычно громко и сердито. – Ишь, что выдумал – беглый казак! Вот погоди, придет Петр Федорович, он ему покажет, как нас со скотиной равнять. Всем волю даст.

– Какой Петр? Это Емелька-то? Держи карман. Бродяга! Вздернут еще за него. Ну, и тут тоже работать не рука. Ишь, пес гладкий, управитель-то. Нет, я погляжу да к Демидову на Кыштымский завод подамся. Сманивают, полсотни сулят. А тебе бы в причетники проситься, – усмехнулся Цыган. – Как раз по тебе.

Аким ничего не ответил. И раньше он молчал, когда его дразнили, а теперь и не слышал вовсе.

Он вошел в свою мастерскую. После праздника в ней всегда холод был, точно в погребе. Целый день горн не топился. И сегодня как вошел, так его сразу нежилым духом обдало. Чисто погреб: окон нет, темно, свет только через широкие двери проходит. Пол земляной, щербатый.

В земле, перед печкой, в опоках еще стыли медные шандалы. Аким велел подручному Федьке вынуть их и отнести в отделочную мастерскую, а потом растоплять горн.

Только что Федька начал подкидывать дрова, – штыковый горн топился не углем, а сухими дровами, – как из амбара на тачке привезли круги чистой меди. За гремевшей тачкой шел немец-шихтмейстер Мюллер. Медь выдавал всегда сам Беспалов на руки шихтмейстеру, под его отчет. Чистая медь – дорогой товар.

Шихтмейстер сам смотрел, как закладывали медь в горн и затопляли печь.

Дрова разгорелись хорошо. Жарко стало.

В других мастерских тоже пошла работа. Шумели мельничные колеса, стучали кузнечные молоты, гремело, лязгало, грохало, и Акиму стало уже казаться, что все это про волю, про Петра Федоровича ему приснилось, и работать ему век у этого проклятого горна.

Вдруг сквозь привычный шум и грохот завода ворвался опять громкий тревожный звон колокола. Аким весь вздрогнул. Что такое? Опять? На обед рано еще.

Грохот завода стихал, а колокол звонил все чаще, все сильней.

– Господи! Неужели полковник тот пришел, что Иван говорил, будто царь его по заводам послал? – прошептал Аким. Ноги у него точно приросли к земле.

Он оглянулся. Помощник его, веселый, широкомордый Федька, тоже стоял, разинув рот.

Колокол так и заходился. Крики поднялись, топот.

– Он! – решил Аким и, сорвавшись, наконец, с места, выбежал из сарая.

Изо всех мастерских выскакивали рабочие и бежали к тем воротам, что за рабочим поселком. Аким побежал туда же.

– Пришел, что ли? Неужто стрелять станем? – крикнул он на бегу знакомому сварщику.

Тот