Николай Богданов - Один из первых

В этом надо разобраться!

Это происшествие прекратило спор. Дядя Никита, подцепив за жабры окуня, понёс его домой, своим показать, а мы с отцом остались, чтобы ещё такого же поймать.

Но окуни здесь были не такие дураки, чтоб попадаться один за другим. Только пескари ловились запросто.

Впрочем, отец и этим был доволен.

— Ну, нравится тебе здесь? Хорошо в деревне, а? Смотри, красота какая! Лес шумит, речка журчит… Привольно дышится! Вот так бы и жил здесь да рыбку ловил. А, неплохо?

— Папа, а почему дяде Никите здесь плохо? — спросил я.

Отец сразу умолк и сдвинул брови.

— Тебе это ещё не понять. Тут большая политика…

— А разве я не пионер? Разве я не должен разбираться в политике?

— Видишь ли, — сказал отец усмехнувшись, — я ещё сам не разобрался, что здесь, в деревне, за политика. Вижу только одно: живут в Лыковке бедняки неважно, кулак их теснит… И надо, чтобы рабочий класс беднякам помог!

— Мы рабочий класс, папа?

— Да!

— Так давай поможем!

При этих горячих словах моих отец улыбнулся:

— Очень ты быстр на словах, а на деле так помог, что у дяди Никиты в одну ночь конь отощал… Не доверит он тебе больше водить его в ночное.

— А тебе доверит, папа?

— Мне-то, конечно, доверит.

— Ну, тогда съездим, съездим, папа, в ночное, — обрадовался я, — очень прошу!

— Это почему же так? — поднял густые брови отец.

И тут я рассказал про всё, что произошло в ночном. Как неведомая сила загнала в болото коней.

— Ах, черти! — усмехнулся отец, и синие глаза его потемнели.

— Ты думаешь, что это была нечистая сила?

— Несомненно, — ответил отец, — а вот какого она сорта и как выглядит, это надо узнать. В этом надо разобраться!

Хитроватые огоньки загорелись в его глазах. Он тут же смотал удочки, подхватил ведёрко с уловом и сказал:

— Пошли!

Немного истории

Оставив дома рыболовные снасти, отец взял корзиночку для грибов, суковатую палку, оставшуюся ещё от дедушки, кликнул собачонку Тузика, и, миновав околицу, мы ни у кого не вызвали любопытства.

Только какой-то старик проводил нас взглядом, высунув бороду из-за забора. Странный был этот забор. На его острых кольях торчали лошадиные черепа и один коровий или бычий, с рогами.

— Пчельник, — объяснил отец, — а черепа — это не для страху, а для удобства пчёл. В них пчелиные рои любят прививаться. Этому деду, — шепнул он, — поди сто лет. Когда я ещё маленьким был, помню его белую бороду и чёрные глаза… Крепка порода Пашкиных!

Путь в ближайший лесок пролегал как раз мимо грязного болота, куда вчера какая-то неведомая сила загнала коней. Отец стал обходить болото по кругу, внимательно оглядывая траву, и вдруг остановился:

— Иди-ка сюда. Не видишь ли ты следы подков?

Я разглядел, что местами трава была выворочена с корнем и на ошмётках земли явно отпечатались полумесяцы подков.

— Вспомни, были ли у кого из ваших ребят подкованные кони? Едва ли. Здесь на всю деревню подкованные кони только у кулака Трифона Чашкина; он батраков в извоз в город недавно посылал… А к жнитву они вернулись. Сынишка его, Гришка, был с вами в ночном?

— Как, разве Гришка сын кулака?

— А ты не знал?

— Да ведь он же в драных штанах!

— Вот ты чудак какой! Это же кулацкая жадная манера: в будни — в драном, а в праздник — паном. Вот погоди, увидишь, как в праздник Гришка разрядится!

Сердце так и упало. Хорошо, что не выдал я Гришке свою заветную тайну!

— Значит, не было с вами Гришки… Так, так, — сказал отец. — И батраки его не были… Теперь пойдём посмотрим, есть ли такие же следы там, у вашего костра.

К разрушенному барскому поместью проделали путь по перелескам. По дороге набрали грибов. Когда подошли к развалинам, отец вспомнил про старину:

— Богато господа тут жили. Всеми этими лесами и полями владели. Мальчонкой ещё я у них батрачил. За харчи пас телят. Вон там, на конюшне, наших отцов и дедов при крепостном праве пороли. А вон там, в людском помещении, внизу, в полуподвале, мы, батраки, жили. Слышали, как наверху музыка играла и барышни, помещичьи дочки, с кавалерами танцевали. Мы работали на них, они пировали.

С любопытством смотрел я на развалины барского поместья, где жили жестокие господа, у которых отец был в рабстве. Даже не верилось, что так могло быть. И ведь совсем недавно это было… Ещё в семнадцатом году они тут жили, когда мне было уже шесть лет. Значит, и меня могли угнетать, останься отец в деревне и не уйди в город на фабрику…

— Да, поцарствовали, — задумчиво сказал отец. — И как тучи прошли. И хоромы их травой заросли. И вороны в жилье их вьют гнёзда.

— И филины, — сказал я и с уважением посмотрел на отца.

Ведь помещики не сами по себе прошли-пропали, это он знает. Вот такие, как мой отец, дядя Никита, Машин отец, взялись за оружие и прогнали их.

— Папа, ну зачем такие хоромы сжигать? Лучше бы клуб… Или Дворец пионеров.

— Опасались мужики, что помещики могут вернуться. Да и ярость народа была велика… Уж очень прогневило барство бедных людей. Вот и пустили всё в дым. Зря, конечно, уничтожили такие богатства. Тут и картины были хорошие и книги… много всякого добра.

Я вспомнил зеркало в хлеву и ковёр на сушилах.

— А некоторые деревенские эти богатства взяли себе.

— Да, кулачьё воспользовалось. Такие вот, как Тришка Чашкин, первые подбивали народ громить имения. С подводами являлись, возами награбленное везли. Бедняк, он месть утолял, а кулак имущество приобретал.

Я рассказал отцу про тайну рыжего Гришки.

Он рассмеялся.

— Коровы в зеркало глядятся, а? Вот она, кулацкая культура! И это ещё не главная тайна Чашкиных… Ну постой, мы до них ещё доберёмся. Дай срок…

Отец умолк, поймав себя на том, что слишком горячится, и сказал другим тоном:

— Ну, пошли искать нечистую силу… Где ваш костёр, где паслись бедняцкие кони? Поищем-ка следы подков.

Вообразив подкованных чертей, я рассмеялся.

Кулацкий заговор

След костра скоро нашёлся. Он чернел среди травы, как сковорода. А следы подков никак не попадались. Уж очень густа была здесь трава. Вся луговина перед поместьем заросла курчавым клевером. Ночью я не разглядел его тёмно-красный цвет.

— Папа, посмотри, как красиво! Прямо жалко конями топтать!

— И не тебе одному жалко… Подумай-ка, не в этой ли красоте вся причина?

— Какая причина?

— А та, что ваших коней в Грязное болото загнала!

Я с удивлением посмотрел на отца. Какое отношение мог иметь этот чудесный красивый клевер к ночному происшествию?

Но если бы каким-нибудь чудом в шапке-невидимке я попал в это время в дом кулака Трифона Чашкина, то удивился бы ещё больше.

Так же как мы с отцом, там говорили об этом самом клевере!

За большим деревянным столом сидела вся многочисленная семья кулака. На столе дымилась громадная чашка щей. В переднем углу сидел сам хозяин — Трифон, толстый мужик с длинной рыжей бородой.

По правую руку — старший сын, Авдей, молодой мужик, тоже с рыжей, но короткой бородкой, за ним второй сын — Фролка, безусый, рыжеголовый, круглолицый парень, затем рыжий Гришка.

По левую руку сидела жена кулака — толстая баба Агафья, рядом с ней — дочь, Алёна. За Алёной — жена Авдея, Фроська. А уж затем, ближе к дверям, по концам лавок сидели батраки. (Вот они-то и рассказали потом, как было дело.) По полу ползали двое малышей — дядя и племянник. Это последний сын Трифона и первый сын Авдея. А девочка-батрачка качала в люльке грудного младенца, дочку Авдея. Большое семейство было у кулака!

Батраки держали себя, как подневольные люди. В чашку тянулись с ложками по очереди. Мясо стали доставать только после того, как хозяева уже наелись и сыновья Тришки вытащили лучшие куски и когда Трифон стукнул своей большой ложкой о край чашки и сказал:

— Таскай с говядиной!

На стол подавала стряпуха, батрачка Луша, молодая женщина, повязанная по самые брови платком.

Наевшись и положив ложку, Трифон вытер сальные губы и вдруг рассмеялся:

— Ха-ха-ха! Ловко это вы… Значит, как увидали, что Парфеньку филин дерёт, так вы и взяли коней в кнуты — ха-ха-ха! — да в трясину их! То-то, не трави клевер. Ишь, чего задумали — своих кляч клевером кормить! Не по коням корм! Ишь, куда собрались, гольтепа несчастная!

— Они бы сами не решились, это их городской подбил, — сказал Авдей.

— Пинаер этот! — выпалила его жена, бойкая Фроська.

Трифон взглянул на неё с неудовольствием: чего это бабёнка в разговор мужиков лезет?

— Пионер, — поправил её Фролка, — я в газете читал. Есть теперь организация такая, только что в Москве началась в этом году. Маленькие коммунисты — ещё помоложе комсомольцев, ребята, значит, организовались…