Василий Ардаматский - Безумство храбрых. Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов (Рисунки А. Лурье)

В комнату вошел коренастый мужчина лет сорока пяти.

— Юрий Коробцов? — спросил он надтреснутым голосом по-русски. — Я Гречихин. Федор Кузьмич. Давай знакомиться. Здорово, земляк…

У него было простое симпатичное лицо, которое безобразил косой шрам на правой щеке.

Перехватив мой взгляд, Гречихин потрогал шрам рукой и, странно улыбаясь одной стороной лица, спросил:

— А ты как оттуда выкарабкался?

Я коротко рассказал свою историю.

— Ну вот, — сказал он, — для начала работа у тебя будет нехитрая. Я помогу. Все очень просто. Читай вырезки и делай из них выписки по темам, которые я буду давать. Самое интересное — в сводку для начальства. Скажем, происшествия в жизни их молодежи, ну, там, пьянка, разврат, хулиганство и прочее… Пройдет два-три дня, и ты будешь печь эти сводки, как блины. Чего-то ты, парень, печалишься? Учти, из всех работ, которые нам — русским — дают американцы, разведка — самая интересная и самая денежная.

— А что это такое — разведка? — спросил я.

— Ты, я вижу, шутник, — сказал Гречихин. — Ладно, после пошутим. А сейчас начинай работать.

К концу рабочего дня передо мной уже лежала целая стопка выписок.

Снова пришел Гречихин и помог мне составить сводку. Дело это оказалось не такое уж трудное — за какие-нибудь полчаса сводка была готова.

Просмотрев ее еще раз, Гречихин сказал:

— Прелестная картинка, я пришлю сейчас машинистку.

Он ушел, и через минуту в комнату вошла Нелли… Она подошла, взлохматила мне волосы:

— «Все впервые»… здравствуй! Какой ты сегодня хорошенький!

— Здравствуйте!

— Боже праведный, он покраснел! Что за прелесть! — воскликнула Нелли. — Ну, не буду, не буду. Давай сводку. До звонка я ее отстукаю на машинке, а после работы пойдем в кафе. Договорились?

Она еще раз взлохматила мне волосы и выбежала из комнаты.

Меня бросало в жар и в холод.

После той ночи я видел Нелли несколько раз только издали. Я мог встретиться с ней, по я боялся этого. Боялся и стыдился.

Вот и теперь я не мог решить — идти мне с ней в кафе или поскорей спрятаться куда-нибудь? Пока я раздумывал, она сама пришла за мной.

— Пошли, «Все впервые», — сказала она и, схватив меня за руку, вытащила из-за стола.

В кафе, кроме нас, сидели еще две пары. Нелли выбрала столик в нише и, когда к нам подошел официант, заказала кофе и коньяк. И начала болтать о кинофильме, который она видела в субботу, о джазовом певце из Америки, о своем сослуживце Майкле, который влюблен в нее и на работе пишет ей записки, а у него вечно холодные и потные руки.

Потом она заказала бутылку вина и пирожные. Когда мы уже выпили почти всю бутылку, она вдруг умолкла и, положив свою руку на мою, сказала тихо:

— А нравишься мне ты, «Все впервые». Только ты… Сердце мое замирало от счастья и непонятного страха.

— У тебя есть деньги? — спросила она.

— Есть.

— Заплати и проводи меня.

Она жила в маленькой гостинице недалеко от кафе.

— Может, зайдешь ко мне? — спросила она, когда мы подошли к подъезду.

— Нет, нет, — поспешно ответил я.

Она рассмеялась:

— Ты чудный, «Все впервые»…

Она поцеловала меня в щеку и вбежала в подъезд. Я шел домой счастливый, как никогда.

5

Через мои руки прошли, наверное, тысячи вырезок из советских газет. Почти пять месяцев я занимался составлением сводок. Должен сознаться, что, если начальство, поручая мне эту работу, хотело настроить меня против Советского Союза, лучшего способа оно придумать не могло.

Однажды, желая ускорить свою работу, я спросил Гречихина: нельзя ли мне получать советские газеты целиком и самому делать из них выборки?

— Зачем это тебе? — встревожился он. — Это не ускорит дела, ты просто не будешь успевать обрабатывать газеты. Скажи лучше спасибо сотрудникам моей группы, которые облегчают твою работу и с утра до вечера роются в этом дерьме.

Я подумал, что он, пожалуй, прав — на чтение газет целиком у меня не хватит времени.

На другой день мистер Берч вызвал меня и спросил, что я думаю о своей работе. Нет ли у меня каких-нибудь претензий? Не обижен ли я тем, что мне пришлось прекратить посещение университета? Я отвечал на его вопросы, испытывая неловкость от его взгляда — пристального и прозрачного.

— Мне доложили о вашем странном желании читать советские газеты. Вы, очевидно, не знаете, что эти газеты — безотказная ловушка для простаков? Скажите-ка мне прямо, зачем вам это понадобилось? — спросил мистер Берч.

Если бы он сказал, как Гречихин, что у меня на чтение газет не хватит времени, я бы с ним согласился. Но в этом «зачем понадобилось» прозвучало непонятное подозрение. Я не понимал, в чем дело, и не мог ответить на его вопрос.

— Хочу дать вам, Коробцов, один совет, — заговорил мистер Берч после тягостной паузы. — Не думайте, что мы дураки. И не считайте свою прославленную наивность идеальным способом самозащиты. Идите и занимайтесь своим делом.

Вскоре ко мне зашел мистер Глен; я сразу увидел, что он расстроен.

— Зря ты, Юрий, вылез с этой идеей, — сочувственно сказал он. — Ты вызвал необоснованные подозрения…

— Какие подозрения? В чем? — перебил я его.

— Видишь ли, Юрий… — начал он, и я видел, что почему-то ему ответить на мой вопрос нелегко. — Ты должен понимать, что наша работа обязывает нас быть предельно осторожными. Начальство не может не интересовать настроение каждого сотрудника. Особенно — неамериканца, да еще русского.

— Но при чем здесь мои настроения? — удивился я. — Я ведь просто думал о том, чтобы лучше работать.

— Это Гречихин раздул костер, — сказал мистер Глен. — В прошлом году один его сотрудник, начитавшись советских газет, вдруг взбунтовался, заявил, что наши сводки — чистое жульничество. Скандал был грандиозный. Сам Гречихин еле удержался на своем месте. С тех пор ему в каждом углу черти видятся. Забудь об этой истории. И вообще, скоро ты займешься совсем другим делом.

Я промолчал, но мне так хотелось спросить: почему все-таки мне нельзя читать русские газеты целиком?

Газетные вырезки, которые я получал, всегда были очень тщательно наклеены на плотную бумагу, увидеть, что напечатано на оборотной стороне, я не мог. Более того, на каждой заметке стоял штамп — половина на тексте, половина на бумаге.

Но однажды мне попала вырезка, приклеенная неплотно. Это был отчет о суде над группой взяточников, занимавших посты, связанные с распределением путевок на курорты. Отвернув отклеившуюся часть вырезки, на ее оборотной стороне я прочитал, что американский сенатор, посетивший Советский Союз, высказал свое удивление постановкой там высшего образования. Более того, сенатор утверждал, что Америка в этом важнейшем деле отстала от России, и в заключение предсказывал, что Советский Союз на ниве высшего и особенно технического образования в свое время пожнет плоды, которые удивят весь мир.

После этого я несколько раз лезвием безопасной бритвы отклеивал вырезки, читал, что напечатано на обороте, и потом снова приклеивал так, чтобы ничего не было заметно. Но в большинстве случаев на обороте вырезок оказывались вырванные из контекста и потому непонятные строчки. И я это занятие прекратил — от беды подальше.

Март выдался слякотный — легкие заморозки сменялись дождями. Город был погружен в сырой непроницаемый туман. Днем на улицах горели фонари, а мы работали при электрическом свете. Все было пронизано сыростью, даже бумага, на которой я писал свои сводки.

В один из таких дней мы перебрались из особняка в повое служебное помещение, которое специально для нас построили.

Утром приехали грузовики с солдатами. В течение часа все наше имущество было погружено и увезено. За нами пришел автобус. Нелли села рядом со мной. После того вечера в кафе мы встречались с ней три раза. Один паз ходили на спектакль приезжавшей из Америки опереточной труппы, смотрели веселое музыкальное представление по пьесе Шоу «Пигмалион». Потом встретились на банкете в честь Дня независимости Америки, и я проводил ее до остановки автобуса. И, наконец, недели две назад она в воскресенье ходила со мной по магазинам, помогала делать покупки и снова смеялась надо мной: «Все впервые»… Она мне нравилась все больше.

Сейчас Нелли сидела рядом со мной в автобусе и весело болтала о том, что вчера она будто бы видела чудесный сон, но рассказывать его мне не может. Подмигнув, она рассмеялась, а я, наверное, покраснел. И без паузы и так же весело она сказала:

— Между прочим, ты сегодня станешь стопроцентным американцем.

— Что?

— Секретный гриф, — шепнула она мне на ухо и приложила палец к моим губам. Оглянувшись, она снова зашептала мне в ухо: — А раз ты будешь американцем, почему бы тебе не стать моим мужем? — Она чуть отстранилась и смотрела мне прямо в глаза. — Что с тобой? Это же так просто: я хочу быть счастливой. Понимаешь?