Нина Бодэн - Сбежавшее лето

«А ведь они довольно славные,— думала Мэри,— со смешными круглыми мордашками, носом пуговкой и хрипотцой в голосе».

—  Осторожней,   Полли,   не  то  ты   испачкаешь  шоколадом  свою  руба­шечку,— предупредила она.

Полли посмотрела вниз, и ее подбородок исчез в пирамиде из подбо­родков.

—  Ах,   Полли,   Полли,   какая   же   ты   замарашка! — пожаловалась   она так комично,  что Мэри не смогла сдержать смех.

Верней, она только начала смеяться. Но тут же остановилась, с от­крытым ртом замерла на месте, потому что над ними раздался голос:

—  Поллианна, Поллианна...

Будто обращались к одному человеку.

—  Я должна идти...— прошептала Мэри,  но не успела она сделать и шага, как на верхней ступеньке появился какой-то мальчик.

—  Поллианна! — Он  спустился  по  ступенькам  и  уже  шел  по  пляжу. Тяжелая корзинка кренила его в сторону и била ему по ногам.— Я же ска­зал вам не ходить на пляж. А что это вы едите? —Манерой говорить он больше походил на взрослого, чем на мальчика, хотя был, решила Мэри, не намного старше ее. Повыше, пожалуй, более худой, с беспокойным ли­цом в веснушках и рыжими волосами.— Шоколад! — грозным голосом ска­зал он.

—  Это она нас угостила,— объяснила Полли.

Он поставил корзинку на землю и вытер о штаны руки.

—  Сколько раз мама должна твердить вам, что нельзя брать сладости у чужих?..— Он посмотрел на Мэри и тем же взрослым, но уже извиняю­щимся   тоном   добавил:—Пожалуйста,   не   взыщите   за   причиненное   вам беспокойство.

—  Это   не   ее   шоколад,   она   его   украла,— сказала   одна   из   девочек. Какая именно,  Мэри не поняла,  потому  что у  них  были  одинаковые  го­лоса, а она смотрела не на них, а на мальчика, который вдруг начал крас­неть.  Сначала краска залила ему шею — он был в открытой голубой ру­башке,— потом перешла на щеки,  и весь он стал почти такого же цвета, как его волосы.

—  Это ложь.— Мэри задрожала и, чтобы не упасть, прижалась к сте­не спиной.

—  Поллианна! — позвал   мальчик,   и   близнецы   посмотрели   на   него широко раскрытыми невинными глазами.

—  Мы   углядели   ее,   Саймон,— объяснила   Аннабел.— Мы   смотрели, как она покупала сахарную вату, а когда продавец отвернулся, она схвати­ла шоколадки.

—  Я заплатила за них, гадкие лгунишки!

И хотя Мэри удалось вложить в эти слова все свое презрение, как бы­ло бы хорошо, подумала она, если бы стена разверзлась и она могла бы провалиться в дыру. Или если бы ей было известно какое-нибудь вол­шебное слово, которое сделало бы ее невидимой. В сказках, которые она читала, когда была маленькой, всякий раз, когда действие заходило в ту­пик, происходило нечто подобное, и, несмотря на то что Мэри нынче уже не интересовалась подобным чтением, резонно считая, что феи и про­чие чудеса — это ерунда, тем не менее она провела пальцами по скольз­кой стене в надежде отыскать какую-нибудь кнопку или ручку...

Но ничего такого не произошло. Она стояла, как стояла, над головой у нее было серое небо, под ногами скользкая галька, а близнецы и явно смущенный мальчик не сводили с нее глаз.

—  Так  нельзя  говорить,— упрекнул  ее   мальчик.   Лицо  у  него  горело по-прежнему.— Они никогда не лгут.  Они, может,  и маленькие,  но всегда говорят только правду.

—  Ложь хуже воровства,— самодовольно ввернула Полли и, доев свою шоколадку, вытерла руки о рубашку и шорты.

—  Смотри,   что ты  наделала! — ахнула  Мэри,   надеясь  тем  самым  от­влечь внимание мальчика от собственной особы.

Он, наверное, был обязан присматривать за Полли и Аннабел и не да­вать им пачкаться. Но мальчик лишь мельком глянул на Полли и сказал, что теперь уж ничего не поделаешь, но, мол, это не беда: шоколад легко отстирывается, не то что мазут.

И снова повернулся к Мэри. У него были похожие на камешки голубо­вато-зеленые глаза в коричневую крапинку. Мэри всегда обращала внимание на глаза. Она считала, что по глазам можно догадаться, о чем человек думает,— между прочим, мысли не всегда совпадают со сло­вами.

Но глаза этого мальчика ее озадачили. В них было удивление и, как ни странно, жалость. Почему ему жалко ее, Мэри понять не могла.

—  Ты была голодна? — спросил мальчик.

Вопрос был таким неожиданным, что Мэри не нашлась что отве­тить.

—  Может,    ты    на    самом    деле    была    голодна?—опять    покраснел мальчик.

—  Саймон,   давай  устроим   суд,— схватила  его   за   рукав   Аннабел.— Мы должны устроить суд.

—  Ой, правда, Саймон, давай! — запрыгала на месте Полли.— Я буду свидетелем, а она подсудимой.

—  И  я  хочу  быть  свидетелем,— заявила  Аннабел.— Я  еще  ни  разу в жизни не была свидетелем. Это нечестно.

Мэри, ничего не понимая, смотрела на них во все глаза.

—  У   нас   дома,   когда   кто-нибудь   напроказничает   и   не   хочет   рас­каяться в своем поступке, мы устраиваем суд...

У него был явно смущенный вид, как у человека, который вынужден открыть домашний секрет постороннему, но, помимо этого, на его лице бы­ли написаны не то застенчивость, не то стыд. Повернувшись к близнецам, он пробормотал:

—  Это не игра.  Неужели вы  не видите,  что бедная девочка в самом деле голодна? Она сегодня, наверное, еще и не завтракала.

—  А я съела весь свой завтрак,— похвасталась Полли.— Кукурузные хлопья с молоком, гренки и яблоки.

—  Молчи,— яростно одернул ее Саймон.

Она заморгала и засунула большой палец в рот.

Мэри наконец-то сумела перевести дыхание. Все понятно. Ведь перед тем как прийти на море, она каталась в кустарнике по земле, втирая грязь и листья в лицо и волосы. Ветром, наверное, всю грязь смахнуло, но вид у нее и сейчас, должно быть, как у бродяги или цыганки. Как у бедной-пребедной.

Вот почему Саймону было ее жаль.

В первую секунду она ужасно обиделась и хотела крикнуть, что это неправда. Может, сама она и не богата, но ее родители весьма состоятель­ные люди. Во всяком случае, у них хватит денег купить ей столько шо­коладок, сколько она пожелает.

Но она ничего не сказала. Открыла рот, посмотрела на Саймона и промолчала. Она испугалась. И при этом вдруг сообразила, что испуга­лась вовсе не того, что он может сделать,— она с легкостью могла от него убежать, поскольку при нем были Полли-Анна и корзинка, а того, что он может о ней подумать. Подобное чувство ее порядком удивило, ибо обычно она с полнейшим равнодушием взирала на то, что о ней думают другие люди, за исключением, пожалуй, дедушки и ее первой учительни­цы, которая была удивительно добрым человеком. Саймон же ни в коем случае не входил в число этих людей...

Опустив голову, она сквозь ресницы рассматривала его. Он был худой, рыжеватый, с глазами как пестрые камешки, словом, самый обычный, и тем не менее она знала или, скорей, чувствовала, потому что, поскольку они только что познакомились, было еще рано говорить, что она его знает, что он человек, с которым придется считаться. А в общем-то, решила она, пусть лучше он жалеет ее, чем презирает.

—  Ты  правда  не  завтракала?—спросила Полли.— Даже  хлопьев  не ела?

Мэри отрицательно покачала головой. Длинные волосы упали ей на ли­цо, его не было видно.

—  А почему твоя мамочка не  накормила  тебя?—спросила Аннабел.

—  Или папа? — добавила Полли.— По воскресеньям или когда у ма­мы рождается новый ребеночек, папа сам кормит нас завтраком. На про­шлой неделе появился ребеночек, поэтому сегодня утром готовил завтрак папа, а мы ходили за покупками.

—  Я не живу с мамой. Я живу с тетей,— объяснила Мэри.

—  Почему тетя тебя не покормила?

—  А почему ты не живешь с мамой?

Вопросы эти прозвучали одновременно, и близнецы не сводили с Мэри блестящих глаз. Две толстые малышки решили во что бы то ни стало до­копаться до истины. «Ничто их не остановит,— подумала Мэри,— они как каток для укладки асфальта». И перевела молящий о помощи взгляд на Саймона, но он стоял к ней спиной, копаясь в своей корзинке.

—  Моей тете все равно, завтракаю я или нет!

Мэри знала, что ее слова были, мягко говоря, некоторым искажением истинных чувств тети Элис, которая была убеждена, что Мэри умрет от голода, если не доест гренки или яйцо, а потому от всей души старалась впихнуть в нее как можно больше, но это было единственное объяснение, которое она была способна придумать с ходу. Что же касается второго вопроса, то отвечать на него искренне было неловко, а подыскать подходя­щее объяснение сразу не удалось, и поэтому она сделала вид, что не расслышала его. Отойдя от них на несколько шагов, Мэри подняла горсть камешков и принялась кидать их в торчащую из гальки ржавую кон­сервную банку.

—  Может,  ее  мама  умерла? — услышала  она  за  своей спиной шепот Полли.

—  Твоя  мама  умерла? — спросила Аннабел,   подходя  к  ней  и  загля­дывая ей в лицо.