Ни единого шанса - Ксюша Иванова

Посылаю ей воздушный поцелуй и несусь вниз, не прощаясь. Бок болит, но сейчас мне это уже безразлично, лишь бы швы не разошлись!

Плачет? Плачет — это хорошо! «Предатель» — конечно, сложнее, но… здесь хотя бы есть с чем работать!

Ведь, если плачет, если «предатель» я для нее, то… Она, по крайней мере, неравнодушна! Ей не все равно! Разве не это самое главное? А остальное… что не пришла, что бросила меня одного в больнице… нет, пусть не одного, но все же бросила… это сейчас мне почему-то не кажется таким уж непрощаемым! Наоборот, думается, что, наверное, такое Сонечкино поведение может иметь какое-то объяснение. Вот и пусть объясняет!

Зараза такая! Всю душу вытрепала!

Разгоняюсь все-таки по полупустой ночной улице. От восторга замирает сердце. Да, байк — это здорово. Но сейчас явно не в нем дело. Меня так плющит от того, что я ЕЕ, предательницу эту, сейчас увидеть смогу!

По пути, как назло, ни одного цветочного. Остановившись, гуглю круглосуточный. До него приходится делать приличный крюк.

Долго выбираю. Красиво — банальные розы. Но мне сейчас нужно что-то особенное, оригинальное… Что?

В глаза бросаются крупные, кажущиеся бархатными наощупь, необычные кремово-розовые бутоны.

— Прекрасный выбор, — улыбается женщина-флорист. — Пудровые пионы…

…На входе в «Анастасию» толкаюсь плечом в плечо какого-то мужика. Цепляю глазом что-то настораживающее знакомое. Это, как стоп-сигнал, как дичь для гончей, невольно напрягает меня, заставляет фигурально «встать в стойку». Но он, не взглянув на меня, быстро сваливает вниз по ступенькам.

Да и мне сейчас не до него. И я выбрасываю из головы мысли о мужике этом сразу же, как перешагиваю порог. Дышу, как на стометровке… хрен знает, когда я волновался так в последний раз. До дрожи просто.

Я ее сейчас… увижу!

В зале народу куча. Со всех сторон толкаются — танцуют, в самой кондиции, судя по времени. Дело уже к полуночи…

С трудом пробираюсь к сцене. Димка закрывает весь обзор с моей стороны. Его не узнать сразу — коротко пострижен, в полутьме и специальной подсветке раны на щеке не видно. Наяривает на своем синтезаторе только в путь! Ничего, по ходу, жить будет. Не очень-то сильно его это ранение поломало…

Протискиваюсь сквозь толпу танцующих дальше, стараясь уберечь букет и заодно свой пострадавший бок. Музыка из колонок оглушает. Ненавижу такую громкую. Но ведь сейчас я ее увижу! Сердце заранее делает акробатический кульбит в груди! Поднимаю глаза… и она смотрит прямо на меня!

57 глава. София

Ванечка!

В толпе танцующих он кажется мне невозможным, нереальным!

Зажмуриваюсь на мгновение, сбиваясь с ритма. Не может быть! Столько раз мне чудилось, что я его вижу, но потом приглядывалась — нет, другой человек, только отдаленно похожий на Ванечку.

Открываю глаза. Он! Не может быть! Может, не ко мне? Ну, не ко мне же точно! Хотя… у него в руках цветы! Да не может этого быть!

И вдруг он поднимает глаза, и мы встречаемся взглядами! Ко мне!

— Ванечка! — шепчу ему дрожащими губами. Руки напрочь забывают мелодию, пальцы зависают над струнами, не касаясь их.

Хмурится. Гипнотизирует взглядом. Показывает мне в сторону выхода, туда, откуда меня когда-то (кажется, что очень давно, хотя прошло всего две недели) забрал Саницкий.

Взглядом спрашиваю у Димки разрешения. Вижу, что он уже все рассмотрел и понял. Закатывает глаза к потолку и кивает в сторону выхода — отпустил!

Куда-то пристраиваю гитару — даже не запоминаю, куда. И на дрожащих ногах несусь за кулисы!

Выхожу первой. Понятно, что ему через толпу сложнее и дольше будет пробираться. Стою спиной ко входу из зала. Повернуться просто не могу — боюсь выдать свои настоящие чувства, когда он войдет. Да что там… Просто боюсь кинуться ему на шею от радости. Стою и трясусь. Поверить не могу, что ОН здесь!

Кажется, что музыка играет где-то далеко, и все эти пьяные крики, смех, шум — в другой реальности, я их почти не слышу. А здесь, рядом — тишина, и я на каждый шорох реагирую. Вот он прикрыл дверь, войдя. Вот практически неслышно двигается в мою сторону. Но я чувствую… Вот стоит совсем рядом, кажется, я даже слышу, как стучит его сердце! Или это мое?

Рукой хватаюсь за стол — ноги стали какими-то ватными. На этот же стол тут же падает букет невероятных сладко пахнущих розовых цветов. Касаюсь их лепестков кончиками пальцев.

— Ванечка! — какое счастье, что голоса все еще нет!

Рывком обнимает сзади. Чувствую, как целует волосы на затылке.

— Какая же ты… жестокая, Сонечка! Я так тебя ждал, а ты не пришла ни разу, — обжигает горячим шепотом кожу за ухом.

И я совершенно не помню все свои доводы, почему там мне нельзя к нему, почему у нас с ним нет ни единого шанса быть вместе! Мне стыдно… За то, что он ждал, а я не пришла.

Оборачиваюсь. Обнимаю ладошками любимое лицо. Мне чудится, что он бледный и сильно похудевший. Мне чудится, что у него глаза, как при лихорадке, блестят. Или не чудится…

Мне столько всего ему сказать хочется. Только слов нет.

Ты навсегда ко мне пришел, Ванечка? Или… или попрощаться?

— Ты все еще не разговариваешь? — тревожно смотрит в глаза.

Киваю. Руки переползают на лацканы его куртки. Мне и больно, и сладко, и страшно… И хочется, чтобы это мгновение никогда не заканчивалось!

— Тогда я спрашивать буду, а ты отвечай.

Слежу за его губами. Они такие… чувственные, красивые… Меня в жар бросает от его близости, от того, что его горячие ладони поглаживают мою спину, обжигая через тонкую ткань кофточки, от вида его губ… от того, как они двигаются…

— Ты скучала по мне?

— Что? — из-за своих переживаний не успеваю собраться и услышать я.

Прищуривается, сверкает глазами. «Злится» — читаю Ванечкины эмоции я. И во мне вдруг словно плотину прорывает, словно рвется что-то… то, что держало крепко-крепко и не давало до этого показывать ему все свои чувства, все то, что есть у меня внутри… Счастьем бескрайним затапливает! Ванечка ко мне пришел! Встаю на цыпочки и целую его! Губы, заострившиеся скулы, брови его целую! Прикасаюсь своими губами к его уху, шепчу:

— Скучала. Скучаю. Люблю…

Отстраняется. Недоверчиво заглядывает в глаза.

— Правда?

Чувствую, как краска смущения заливает