Николай Никонов - Орнитоптера Ротшильда

Отдохнув, водитель снова погнал свой «Икарус», не собрав, как выяснилось, всех пассажиров. Не дождались каких-то цыган, не то кавказцев, всю первую часть дороги громко обсуждавших должно быть торговые дела. На сиденье остались вместительные чемоданы. На предложение подождать водитель лишь еще раз бибикнул и тронулся. Прошло с полчаса, в продолжении которых я все думал, как же теперь эти отставшие цыгане? Однако вскоре автобус обогнал бойкий «жигуленок». Из «жигуленка», крича, высыпались жестикулирующие черноволосые люди. Автобус встал, и отставшие пассажиры с криками ввалились в него, призывая, очевидно, все цыганские кары на голову водителя, который только махнул и снова погнал. Убедившись, что чемоданы на месте, черноволосые люди опять принялись обсуждать торговые дела.

Автобус прибыл в городок. И вопросо-ответная система привела нас на улицу с тем безликим названием, которого я сейчас уже не упомню, но знаю, что было оно стереотипное, вроде Комсомольская, Советская, Коммунистическая, Студенческая и что-то в этом роде. На этой улице, недалеко от угла, стояла за рядом унылых подстриженных по ранжиру тополей такая же унылая пятиэтажка «хрущеба», тех первых лет борьбы с архитектурными излишествами, бетонный панельный дом, где, как острили в те времена, коридор совмещался с кухней, туалет с ванной, а пол с потолком.

Нашего приезда ждали. Открыла жена хозяина, рыхлая пожилая женщина из когда-то красивых, типичная домохозяюшка, целиком подчиненная своенравному диктатору-мужу. Появился и он, почти такой, как я представлял, седенький, тощий, иронический, с признаками перенесенных инсультов-инфарктов, которые обычно делают многих стариков невыносимыми. Все недостатки личности от этих недугов возрастают, а все достоинства умаляются. Я понял, что энтомолог даже более, чем предполагал, капризен, скуп и заносчив, но решил терпеть.

— Показать коллекции? — молвил он. — Давайте. Смотрите!

На свет началось извлечение коробок. Коробка за коробкой. Те самые, энтомологические, из магазина «Наглядные пособия». А бабочки в них сплошь редкие, ценные, огромные, цветные, металлически блестящие — голова кругом! Здесь были парусники, морфо, сатурнии, бражники, нимфалиды. Была даже мадагаскарская павлиноглазка комета с длиннейшими хвостами. Была громадная Сатурния Атлас! Была самая большая бабочка в мире: «Физания Агриппина». Орнитоптеры Титан и Ротшильда! Папилио Антимахус (самец и самка!) и другие бабочки видов сорока! Словом, весь цвет отряда чешуекрылых и цвет его лучших семейств.

Оглушив, — иного слова не подберу — нас водопадом редкостей, старик перешел к делу.

— Вот здесь, в коробках, то, что я предложил и, если сойдемся в цене, будем отбирать. Тут вот: морфо. Тут — орнитоптеры. Тут — папилио! — Он положил склеротические руки на картонные коробки, где, очевидно, были в пакетиках из кальки нерасправленные бабочки.

— С хвостиками? — спросила жена.

Старик удостоил ее снисходительного взгляда.

— С хвостиками… Мы, наверное, возьмем, — сказала она, глядя на меня.

— Подумайте… Не тороплю… А бабочки редкие. И возможность такая — раз в жизни… Где еще…

Мне показалось дорого. Я решил посоветоваться. И мы договорились погулять, чтоб обсудить проблему лично.

Старик согласился.

Мы вышли на ту же унылую улицу. Под февральский ветер, и походили около какого-то сквера с палисадником, где стояли пообитые гипсовые пионерки с ржавой арматурой вместо руки или ноги.

— Вот что я ему предложу: две тысячи и пусть отдает еще одну книгу о бабочках мира (у старика их было две).

— Может, не стоит? Две тысячи — деньги.

— Но ведь с хвостиками. Где мы еще таких возьмем?

— Да, конечно, с хвостиками бабочки красивые!

— Возможность редкая. Он прав. Единственная.

— Раз так — бери. С хвостиками ведь!

Мы вернулись. Но старик вдруг уперся:

— Две двести и никаких книг.

— Но у вас же останется один определитель! В конце концов, я согласен взять любой!

— Уступлю двести, но без книги.

— Нет. Без книги я не могу. Нужен определитель.

— Две и без книг.

— Две. Но с книгой!

— Нет.

— Да что вы? Я же хорошо плачу. Вот деньги. Пожалуйста.

— Нет.

— Бабочки к тому же нерасправленные. Кот в мешке.

— Бабочки хорошие.

— Но и цена тоже!

— Две и без книг.

— Хорошо. Сколько стоит книга? Двести рублей стоит? Я даю вам две двести и беру бабочек с книгой.

— Нет.

— Тогда нам не о чем говорить.

Мы ушли. Правда, когда выходили из дома, старик появился на балконе и сказал, что согласен за 2200 с книгой. Но теперь уже вожжа под хвост попала мне, и я отказался.

В молчании мы добрались до автостанции. В молчании ехали обратную дорогу. Я пытался вдохновить себя и жену, что деньги целы, а бабочки… Ну и пусть. Обойдемся. В конце концов, не предмет первой необходимости.

— Но ведь с хвостиками, — грустно сказала жена. — Где ты теперь их найдешь.

— Обойдусь.

И снова было молчание.

А приехав домой, я все не находил места. Ощущение словно бы какой-то потери грызло меня. И даже когда легли спать, оно усилилось. Бабочки мерещились. Ночью я дремал, не будучи в состоянии крепко уснуть. Я видел морфо, орнитоптер, африканских парусников. Бабочек из Бразилии.

Жена ворочалась.

Утром выяснилось, что и она не спала.

— Зря не купили, — сказала она за утренним чаем. — Где еще такие бабочки. Когда найдешь? С хвостиками!

— Да далось тебе! С хвостиками! С хвостиками! — рявкнул я. А потом, поуспокоившись, решил: — Вот сейчас позвоню ему и скажу, что согласен. Скажу, тогда у меня не хватило денег. Еще раз съездим — и возьмем? Идет?

— Звони скорее, — улыбнулась она. — Вдруг передумает.

По телефону ответила супруга старика.

— Да-да, — поспешно согласилась она. — Сейчас подойдет.

— Владимир Михайлович? Это снова мы, покупатели. Так вот. Мы посоветовались и решили купить. Но, как договаривались. С книгой!

— Да-да, — на сей раз он был уступчив и говорил, как с равными. — Приезжайте. Это точно?

— Абсолютно. Мы приедем за бабочками завтра. Только, пожалуйста, подберите.

Я не стану описывать вторую поездку. Скажу лишь, что возвращались мы из нее веселые и почти счастливые. Мы везли четыре небольших картонных коробки, совсем невесомых, где в пакетиках, свернутых уголком, лежали еще не расправленные драгоценные бабочки. Я отдал за них две пачки новых десяток. Две шубы! Мутоновых! — ахнет кто-то. — За каких-то ба-бо-чек! «Он уж совсем с ума сошел. Две с половиной тысячи за бабочек отдал», — ахала одна наша слишком завистливая знакомая. (Это было потом, после!) А мы ехали веселые. Ведь в коробках я вез 20 видов морфо, и среди них Морфо Циприс, Морфо Гекуба, Морфо Елена, Морфо Менелай! Шестьдесят видов парусников, и средь них был целебесский андроклес и целебесский Папилио Блюмей! Были Орнитоптера Приамус и Посейдон! И как самая великая редкость была Орнитоптера Ротшильда! (Самец и самка!) Мог ли я когда-то предположить, что стану владельцем коллекции с бабочками, за которыми гонялись великие натуралисты еще прошлого века. Девятнадцатого века.

И еще. Я привез книгу «Бабочки мира». Книга эта встала на полку моей библиотеки, красочная и величественная, и, глядя на нее, чувствуя, что теперь у меня есть почти все дневные бабочки мира, я решил, что мое увлечение снова прерывается на долгие годы. Прерывается ли? Не знаю.

Однажды, не так давно, я взял сачок и решил половить бабочек неподалеку от своего деревенского дома. Я вышел на еще не кошенную цветущую луговину, махнул сачком. И вот первая бархатница уже бьется в его сетке. Вот я привычно перехватываю ее через ткань сачка. В моих пальцах ее тельце. Сдавить, как рекомендует руководство, и бабочка уже не бабочка. Но держа ее за грудку, я вдруг хорошо почувствовал дрожь жизни. Трепет этого маленького существа за свою жизнь! И тотчас я открыл сачок, разжал пальцы. И бабочка радостно полетела в июньское небо, запорхала над луговиной.

С тех пор я больше не брал в руки сачок. А если и думал о нем, то без всякой связи с ловлей новых бабочек. Я уже просто стараюсь как можно больше привлечь их на мой садовый участок. И не раз ко мне уже прилетал махаон. Как тропическая орнитоптера, он кружился над скальником, и жена восторженно говорила: «Смотри! Какая красота! Как хорошо, что он прилетает! Какая все-таки красота!»

Да. Бабочки многому научили нас. Учили жизни, красоте, сочувствию, познанию природы. И я рад, что энтомолог-фанатик из меня не получился. Пусть будет так. И пусть бабочки летают. Полезные, вредные, всякие. Пусть летают.

Декабрь 1989 г.

Примечания

1