Мне ли бояться!.. - Александр Анатольевич Трапезников

чуть наклонил голову вбок, как собака, пытающаяся уловить знакомые звуки, интонацию в голосе хозяина.

— Вас обманывали всю жизнь и подвели к краю пропасти, а теперь подталкивают в спину: прыгайте! Они вели вас с повязкой на глазах, они заставляли вас делать те вещи, которые вы не хотели делать, потому что вы сильный, умный, добрый человек, никто не сломал вас и не сломает. Вы любили и будете любимы, любовь ждет вас, она таится в вашем сердце, не прячьте ее, не зажимайте ее ростки, дайте ей распуститься, вырваться на волю, и вы освободитесь от наваждения, с ваших глаз спадет пелена, вы увидите, что мир прекрасен, вы вырветесь на свободу, к солнцу, свету… — Вера все говорила и говорила, а капитан прислушивался к ней, опустив автомат на колени. Левая рука его по-прежнему держала пульт с кнопкой.

Краем глаза Гавр заметил, как на галерее мелькнула тень человека с винтовкой, и он весь напрягся в ожидании.

— Ваши раны пройдут, затянутся, их смоет дождь, вы очиститесь ключевой водой, рассеете тьму и снова увидите утро наступающего дня, чудесное утро с обжигающей росой, запахом полевых трав, уходящим горизонтом, благодатью небес, с верой в жизнь, и вас встретят как друга, как самого любимого человека…

Дуло винтовки высунулось на несколько сантиметров из-за перил, а капитан опустил левую руку, разжав ладонь с пультом. Глаза его были закрыты, и — невероятно — по щекам текли слезы. Он словно бы очнулся от околдовавших его чар.

— Не стреляйте! — крикнул Гавр. Но было уже поздно. Пуля вошла ровно над переносицей. Голова капитана откинулась назад, а тело изогнулось на полу. И тотчас же изо всех дверей высыпали вооруженные люди в бронежилетах. Их было почти столько же, сколько до этого публики на телепередаче. Они заполнили весь зал, взорвав тишину, в которой плыл голос Веры. Крича, суетясь, — не хватало только победного салюта.

А два человека на яркой сцене, обнявшись, смотрели в глаза друг другу. И они оставались одни…