Елена Ильина - Обыкновенные девчонки (сборник)

— А у тебя что, Мишка?

Для Миши папа купил краски.

Как только Катя увидела их, сердце у нее так и замерло. Краски были почти такие же, как у мамы. В длинном металлическом ящичке лежали в два ряда тугие тюбики с надписями: «киноварь», «берлинская лазурь», «сепия»; крышка, покрытая изнутри эмалью, была устроена так, что на ней можно было смешивать краски, а если надо было развести краски побольше, то для этого были приготовлены чудесные белые чашечки — они сидели по краям ящика в специально сделанных выемках. Мало того, под ящичком — к наружной стороне его дна — было припаяно кольцо. Значит, если надо, можно продеть в кольцо палец и, пристроив раскрытый ящик на левой руке, работать стоя, как работают художники, когда делают эскизы где-нибудь в лесу или в поле… Катя прямо-таки увидела, как она стоит у стены класса и, ловко продев палец в кольцо под ящиком, удобно держит его левой рукой и подправляет что-то длинной кисточкой в стенгазете.

— Ой, папочка! — сказала она, не выдержав. — Книжка, конечно, очень хорошая, но ведь она для маленьких. А краски мне так нужны, так нужны!..

Папа развел руками:

— И тут не угадал! Ну, Мишук, может, и вы с Катей по общему примеру поменяетесь?

— Нет, — сказал решительно Миша. — Книжка для маленьких, а краски мне тоже очень нужны.

— Мишенька! — так и бросилась к нему Катя. — Да ты посмотри, какая книжка! Это я только так, нечаянно сказала, что она для маленьких. Просто она, видишь, очень крупно напечатана, а я уже отвыкла крупный шрифт читать — у меня от него в глазах мелькает. И потом, я люблю читать про людей, а тут все больше про зверей. А ты как раз про зверей любишь, правда?

— Правда, — неохотно сказал Миша.

— Ну так давай меняться.

Миша помотал головой:

— Нет.

— Да почему же?

— Потому что мне краски очень нужны.

— Ну, знаешь что, — решительно сказала Катя. — Я тебе тогда в придачу к книжке еще все мои прежние краски отдам. Вот у тебя и будет целых два подарка — и краски и книга.

Миша с интересом посмотрел на Катю:

— Все-все отдашь? И золотую?

— Даже и серебряную.

Он вздохнул и протянул Кате ящичек:

— Ладно, бери. А то мне без золотой краски очень трудно парад рисовать. Нечем верхушечки на знаменах красить…

— Ну вот и разобрались, — посмеиваясь, сказала бабушка. — Всем сестрам по серьгам.

— Нет, постойте, постойте! — вмешалась Таня. — А что же ты, мамочка, решила делать с рюкзаком? В театр его будешь брать или за покупками с ним ходить?

Мама хитро прищурилась.

— Сережа, — сказала она, — а что, если мы его Танюше отдадим? У них летом, кажется, туристский поход будет.

— И прекрасно, — сказал папа. — Для похода такой рюкзак просто находка. Очень рад, что все-таки он кому-нибудь да пригодился.

Но мама еще колебалась.

— Танюша, — повернулась она к старшей дочери, — а может, нам его лучше кому-нибудь из ребят в лагерь дать? Кате или Мише. Все их вещички там поместятся.

— Конечно, — сказала Таня. — Очень будет удобно.

И тут мама лукаво посмотрела на Катю и Мишу.

— Ребята, — сказала она, — а что, если мы все вместе подарим этот рюкзак папе? Он ему как раз подходит: такой большой, вместительный, столько в нем карманов — и для ножа и для полевого бинокля… И так он ему нравится…

— Ну, ясно, — папе! Конечно, папе! — заговорили все разом. — А то он себе ничего и не купил — без подарка останется.

— Получай, Сережа! — сказала мама торжественно. — Замечательный рюкзак!

— Смейся, смейся, — ответил папа. — А рюкзак-то ведь и вправду замечательный.

Тут все почему-то ужасно обрадовались. Катя даже захлопала в ладоши, а Миша закричал: «Ура!»

Седьмое ноября

Ночь прошла, как одна минута.

Накануне, укладываясь в постель, Катя думала, что уснуть ей будет ужасно трудно. В комнате было непривычно светло. Сквозь белый туман накрахмаленной занавески с улицы лился красноватый праздничный свет. Над башенкой противоположного дома, чуть придерживаясь за карниз, как будто для того, чтобы не взлететь завтра вечером в небо вслед за ракетами, сияли огненные буквы и цифры:

«ДА ЗДРАВСТВУЕТ XXXIII ОКТЯБРЬ!»

«Ну как тут, в самом деле, спать?» — подумала Катя и в ту же минуту уснула, да так крепко, что за всю ночь ни разу даже не пошевельнулась, ни разу не перевернулась с боку на бок.

Проснулась она оттого, что еще во сне услышала мамин голос.

Стоя на пороге комнаты, мама шепотом говорила папе: — Может быть, все-таки не стоит брать ребят на Красную площадь? И они устанут, и ты замучаешься с ними. Пускай лучше поспят еще.

— А я уже все равно проснулась, — сказала Катя, разом садясь на постели. — Мишка, Мишка, вставай!.. Уйдет без нас!

Мама засмеялась:

— Ну ладно уж, ладно! Идите!

Они вышли из дому довольно поздно.

Как это всегда бывает, когда торопишься, то и дело выходили какие-то неожиданные задержки. Папа порезался во время бритья и никак не мог остановить кровь — из-за этого пропало добрых десять минут. Потом у Миши, уже перед самым выходом из дому, лопнул шнурок ботинка, а бабушка, вместо того чтобы попросту завязать узелок, вздумала вдевать новые шнурки. Вот вам еще целых пять минут.

Одним словом, Катя и Миша ужасно боялись опоздать. Они почти бегом бежали рядом с Сергеем Михайловичем, поминутно спрашивая:

— Успеем или не успеем, папочка? Как ты думаешь, успеем или не успеем?

Отец задумчиво покачивал головой:

— Н-да, следовало, конечно, выйти на двадцать минут раньше. А в общем, нечего беспокоиться. В крайнем случае, догоним наших в пути. Я знаю маршрут.

— Папочка, да ведь не пропустят!..

— Ну, как-нибудь пробьемся.

Но пробиваться им не пришлось. Когда они подошли, вернее сказать — подбежали к той улице, на которой находится папин институт, навстречу им из-за угла вылилась шумная, веселая толпа демонстрантов.

У Кати даже в глазах зарябило. Прямо на них плыли, качаясь, красные знамена, плакаты, портреты… Пестрели, дрожа на длинных, гибких ветках, яркие бумажные цветы.

Снегиревы остановились на краю тротуара.

— Ну, все в порядке, — сказал Сергей Михайлович. — Вот сейчас лаборатория пройдет, потом — гидрологи, а там и наши геологи пойдут. Тут-то мы и вольемся!

А из рядов колонны уже кто-то махал им руками, кто-то звонко кричал:

— Сюда, сюда, Сергей Михайлович! Сюда, товарищ Снегирев! А мы ждали-ждали…

— Наши! — сказал Сергей Михайлович и, взяв за руки Мишу и Катю, вмешался вместе с ними в самую гущу праздничной шумной толпы.

— Поспели все-таки! — переводя дух, сказал Миша. — В самый раз. А, Катя? Только жалко, что шар и флажок по дороге не купили… посмотри, у всех что-нибудь есть, а у нас пустые руки.

— Ничего, — успокоила его Катя. — До Красной площади еще далеко. Купим.

Теперь, когда они уже нашли свое место в этой пестрой веселой колонне, заполняющей улицу от тротуара до тротуара, Катя в первый раз за все утро огляделась по сторонам. Все последние дни, собираясь с папой на демонстрацию, она вспоминала, как ходила с ним в прошлом году и в позапрошлом, и ей казалось, что все будет так же, как было, но еще лучше. Она заранее видела, как они выйдут из дому рано-рано, в синеватых утренних сумерках, и пойдут по чисто выметенной улице, обгоняя празднично одетых, спешащих к месту сбора людей. У них на глазах серо-сизое, почти ночное небо порозовеет, пожелтеет, поголубеет, и темно-красные в сумраке флаги станут яркими и прозрачными на солнышке. Они увидят, как двинутся в путь первые колонны, точно ручейки, стекающиеся со всех концов города к большой реке. Мишка будет удивляться, кричать: «Смотри, смотри, сколько у них плакатов, флагов! А у этих еще больше!» Конечно, ему удивительно: он в первый раз идет на Красную площадь.

И вот все получилось совсем по-другому. Они так боялись опоздать, что ровно ничего не видели вокруг.

Только теперь, когда на сердце у Кати стало спокойно, глаза и уши у нее словно открылись.

«А как на улице-то хорошо! — подумала она. — Какая погода отличная! Словно нарочно — для праздника…»

И в самом деле, день выдался чудесный. Небо чистое, голубое, без облачка, а воздух такой прозрачный, что на кленах и липах, с которых давно уже облетела листва, четко вырисовывалась каждая веточка.

Шагая рядом с папой, Катя внимательно разглядывала людей, окружавших ее. Кое-кого она уже знала, да и ее знали.

Улыбаясь, поглядел на нее через плечо Петр Иванович Воркутов, папин старый приятель и постоянный заместитель во всех экспедициях. Широкоплечий, бритоголовый, усатый, он бодро шагал впереди. Его коричневое новое кожаное пальто лоснилось на солнышке. Кепку он снял, и круглая, как шар, голова тоже слегка поблескивала под лучами.