Любовь Воронкова - Где твой дом?

— Добра какого — муж! — вздернула пухлые губы Аня Горкина. — Сама выходи.

— Если полюблю кого и если он меня полюбит, то и выйду, — со спокойной улыбкой ответила Руфа и задумчиво добавила: — Только этого, пожалуй, никогда не случится…

— А чего ж? — Клава достала из кармана маленькое зеркальце, погляделась, поправила белесые кудряшки — Если хороший парень… чего ж не выйти? Правда, Женьк?

Женя опустила ресницы.

— Конечно, — ответила она, — только не так… Не потому, что хороший. А потому, что полюбишь.

— А страшно замуж выходить? — Катя глядела на нее, широко открыв глаза. — Страшно все-таки?

Женя задумчиво покачала головой:

— Когда любишь — не страшно. И ничего на свете тогда не страшно. Только одно страшно — расстаться.

— А как же теперь учиться-то, Женя? — спросила Аня. — Так и не поедешь?

— А для этого необходимо ехать куда-то? — сказала Руфа, пожав плечами. — Осенью все на заочном учиться начнем.

— А ты, Женя?

— И я тоже, — сказала Женя, — а почему же нет? Я Верой Грамовой стать не собираюсь. И учиться буду, и в клубе играть на сцене буду, и на птичнике работать буду.

— Э, какая быстрая ты, Женька! — Клава покачала головой. — А дом? А хозяйство? А дела всякие?

— Ничего, — снова краснея, ответила Женя, — Григорий Владимирович поможет. И потом — у нас ведь бабушка есть… И тетя Наташа. Тетя Наташа каждый день к нам приходит.

— Так, значит, завтра за утятами. — Руфа, увидев, как мучительны для Жени эти разговоры, поспешила выручить ее. — Всё снова, девочки, всё-то снова! И кормить, и поить, и разгребать, и на ноги ставить.

Клава, вздохнув, затрясла кудряшками:

— Ох, да! Работка…

— Достанется! — вздохнула и Катя.

Но хоть и вздыхали, а работы этой, когда и муху отогнать некогда, все-таки уже не боялись.

— Маленькие они такие, маленькие-то-премаленькие, — заворковала Фаинка, — жалко-то их прежалко…

— Женя, а ты что же — сразу из бригады уйдешь, — спросила Клава, — или еще хоть партию с тобой вырастим? А то ведь, знаешь, придет на твое место какая-нибудь разиня — так и обязательства не выполним. Это тоже не дело будет.

Женя поглядела на Руфу. Та ждала ответа, в ее светлых голубых глазах неприметно таилась тревога. Кто-нибудь этой тревоги не заметил бы. Но Женя ее заметила.

— Пока год не закончим — не уйду, — сказала она, отвечая на вопрошающий взгляд Руфы, — не вставлю бригады.

Руфа крепко обняла ее. И Клава звонко хлопнула в ладоши:

— А вот это — дело.

— Девочки, девочки! — донеслось издали. Это проворная курносенькая Аня Горкина выскочила из кладовой, куда побежала готовить корм, и кричала размахивая какой-то смятой светло-голубой шляпой. — Смотрите, что я нашла!

— Ну, иди сюда, что такое?!

Аня прибежала.

— Шляпу нашла! За мешком валялась, вся в муке. Откуда она взялась? Чья такая?

— Я знаю, — сказала Женя, — это Пожарова шляпа.

Девушки принялись смеяться.

— Шляпу потерял. Наверно, где-нибудь теперь вспоминает про нее.

— Может, пошлем ему посылку, оценим рублей в десять!

— Я придумала, — сказала Аня, — слушайте внимательно. Завтра мы привезем утят? Привезем. Вороны будут летать над утятами нашими? Будут. Пугать их надо? Надо. Вот сделаем чучело и голубую шляпу наденем — ага?!

— Правильно.

Девушки смеялись. Смеялись оттого, что сегодня был хороший день, оттого, что они были молоды, оттого, что вспоминали о неудачной карьере «пустого барабана» Пожарова и о возможности хоть чуть-чуть отомстить ему.

— Правильно. Вороны, как увидят эту шляпу, сразу поймут, что не простое это чучело. Подумают, что сам зоотехник стоит здесь да их пугает. Начальство все-таки. Если сам работать не хочет, так пускай хоть его шляпа работает!

Девушки смеялись, и их колокольчатый смех далеко слышался — и в лесу и на островке. И тихая гладь нежно-зеленой, отражающей вечернее небо воды доносила его до самого дальнего берега. И там, на самом дальнем берегу, принимало этот девичий смех веселое эхо и потом долго повторяло его.