Побег из Олекминска - Вера Александровна Морозова

Возчик торопливо привязал лошадь к коновязи и, глядя на кухарку, сказал виновато:

— С устатку-то стаканчик кваса пропустить надобно... А то тучка-то заходит. — Мужик почесал затылок и, надвинув на глаза шапку, двинулся вразвалочку, довольный своей находчивостью.

Кухарка улыбнулась — почему тучка, которой-то на небе нет и в помине, должна требовать стаканчик кваса?

Кухарка принялась гладить собак, подбежавших к телеге, и, купив на три копейки колбасных обрезков, потихоньку принялась подкармливать. Собак любила с детства, и бродячих жалела до боли. По понятиям обывателей, каждая собака должна себя сама прокормить. Да где тут... Придумали такое от горя. У народа-то каждый кусок хлеба на счету.

Вернулся приказчик в жилете и при часах. Кажется, он разузнал, где нужно сдавать вещи в багаж. Вещи должны пассажирской скоростью с поездом пятый-бис прибыть в Кунгур. А из Кунгура — в Саратов, а затем — в Петербург. Три пересадки! Большая заботушка такой груз в столицу доставить.

Мария сидела на телеге и радовалась, что обзавелась паспортом. Конечно, в подполье паспортов не выбирают и на фамилии не смотрят. Достали настоящий, так называемый «железка», ну и хорошо. А какая там фамилия?.. На этот раз паспорт ей одолжила дочка купца-золотопромышленника. По существующим порядкам паспорт у девицы появлялся лишь в том случае, если она уезжала из дома в дальнюю дорогу — за границу или в Петербург. А так зачем? Девица вписана в родительский паспорт, а коли замуж выходила, то в мужнин. На этот раз фамилия в паспорте была Собакина. Да-с, Собакина. Девица приехала на летние вакации из Петербурга, где училась на Бестужевских курсах. Через сочувствующих отдала Марии паспорт и помогла соорудить весь маскарад с перевозкой отпечатанной нелегальной литературы. Кудрин изображал приказчика. И с радостью... Кажется, нет такой роли, на которую бы он не согласился ради Марии. И приказчик из него получился ретивый. Покрикивает, неумехой обзывает, а в глазах такая нежность, что у Марии голова кружится. Марий нужно ехать в Петербург. Кудрин достал паспорт на имя госпожи Собакиной и деньги и шестьсот экземпляров сборника «Пролетарская борьба», отпечатанного в Верхних Карасях, упаковал, и идея перевоза нелегальщины среди домашних вещей принадлежала ему. Конечно, была и несуразность — кадка с фикусом! Без этой кадки по городу и проехать, по словам Кудрина, невозможно. И так ящики неподъемные, сборники многостраничные. Вот и пришлось забросать книги ветошью, рогами, решетками и прочим барахлом. Именно так переезжал средний обыватель из города в город. А возница из местных. Подрядили мужика, тот и согласился.

Оказалось, что багаж принимают не на станции, а у пакгаузов. Унылые длинные строения, иссеченные дождями. Пришлось ехать. Заскрипели колеса, рванула, натужившись, лошадь, да собаки припустились с ленивым лаем за телегой. С громким кудахтаньем очумело взлетали куры, едва не попав под телегу. На приехавших у пакгауза никто не обратил внимания.

Весовщик, сняв форменную тужурку, резался с каким-то бродягой в карты. Сидел в пыли на траве и смачно кидал карту за картой. Очевидно, ему везло, и он не хотел прерывать игры. После почтительных слов Кудрина кладовщик искоса поглядел на вещи, привезенные на телеге. Кладовщик оттягивал время и приказывал развернуть телегу каким-то особенным образом, чтобы легче было взвесить вещи. Никто его не понимал, да и сам он не знал, чего требовал.

Мария решила в перебранку не вступать. Не женское это дело.

Весовщик придвинул рукой пятаки и громко вскрикнул. Играли в очко на деньги. Бросая замызганную карту, весовщик каждый раз старался передержать ее в руках и заглянуть к напарнику.

Кудрин присел на корточки и стал помогать напарнику весовщика угадывать карты. Парень повеселел, весовщик недовольно поднял брови. Наконец, при третьем проигрыше, сказал резко и встал:

— Нет, дела так не пойдут! Елки-моталки... — Хотел выругаться, но, взглянув на девушку, безнадежно махнул рукой. — Уходь, уходь, говорю тебе! — кричал он на Кудрина.

Теперь играл возчик, достав из бумажки спрятанные под шапкой несколько копеек. И опять весовщик прикидывал да подталкивал своего соседа. Кудрин с живейшим участием крутился около весовщика и пригласил его составить партию.

Мария снесла с телеги кадку с фикусом и поставила ее на весы, напоминавшие железнодорожную платформу. Обошла весы и неумело стала двигать по шкале стальную метку.

— Эй, девка, не балуй! — Весовщик сердито нахмурил брови. — Куры полоумные, все им смешки, а тут государева служба.

— Так давай, черт лысый, делом занимайся! — не выдержала Мария. — Жара, как в Африке, а у меня фикус!

Мужчины загоготали. Фикус?! Гм...

— Вот коли бы гусей забитых держала, то я бы, может, поспешил. — Весовщик повеселел: его противнику не везло. Слава богу, опять при деньгах. — А то фикус...

Теперь уже сидел на земле Кудрин. Картуз лежал на траве, и ветер теребил густые волосы. На лице азарт. Хитро подмигнул Марии и, вырвав засаленные карты у парня, ждал весовщика. Тот раздумывал, внимательно вглядываясь в лицо Кудрина, и махнул рукой. Грузно опустился на колени, словно в церкви, и поставил пятак на кон. Играли с остервенением. Неохотно открывал карту Кудрин, на которую весовщик накидывался коршуном. При проигрыше Кудрин рычал, как от боли, а весовщик, закатывая заплывшие глазки, восторженно крутил головой и хлопал себя по коленям. Весовщик явно жульничал, менял карты, подглядывал. Кудрин для вида протестовал. Наконец все три пятака оказались в потной ладони весовщика. Он с трудом распрямился, облегченно вздохнул и красным платком вытер вспотевшую шею.

— Давай еще... Давай, чего там... — попросил Кудрин, отыскивая в карманах пятаки. — Лютый ты в игре! — В голосе восхищение.

— Не играла ворона, вверх летучи, а на низ летучи, играть некогда! — важно урезонивал весовщик. Лицо разгладилось — восхищение Кудрина ему льстило... — Да и что с тобой играть на мелок! — И, заметив недоумение Кудрина, снисходительно пояснил: — денег-то своих нет... Да и вообще ты, парень, играй, но не отыгрывайся, а то без штанов пущу... — Весовщик подобрел и, подмигнув, сказал: — Так перед кралей и побежишь по дороге без штанов да пятками будешь сверкать!

Хохотали все. Кудрин — громко, запрокидывая голову. Бродяга обнажил прокуренные зубы. Мария смеялась скромно, закрывая лицо кончиком платка. Но громче всех хохотал весовщик. Толстый живот его колыхался, и пот катил по жирному лицу.

— Эко ты меня укусил, дядя, в самое сердце! — простонал Кудрин. — Ну, теперь пошли дело делать, а то барынька небось все