Лидия Чарская - Том 20. Дом шалунов

— Ах, помню! — обрадовался Котя. — На одной голубое, на другой лежит красное одеяльце.

— А еще что, милый?

— Барашек на одной, беленький, мягкий, и потом мальчик. А у постельки ты.

— А как я называла тебя? Не вспомнишь ли, милый?

И все нежнее и нежнее мягкие руки сжимают в своих объятиях Котю. Печальные глаза, как две огромные звезды, горят перед ним жгучей радостью, счастьем и тревогой. Мучительно напрягается теперь мысль мальчика. Он морщит лоб от усилия. Дышит тяжело, бурно. Хочет и не может вспомнить.

— Миколка, — шепчет он, — нет, не то! Котя, тоже нет. Николай. Нет, нет, не вспомнить! — с отчаянием шепчет он и с мольбою смотрит в печальные глаза своего милого видения.

И вдруг точно шелест ветерка проносится по комнате:

— Ника! Милый, маленький Ника! Птичка моя! — произнесла взволнованным голосом молодая женщина.

— Мама! — вырывается из груди Коти. — Мама! Мама моя!

И он точно летит куда-то в бездну. Нежные руки подхватывают его, сжимают в своих объятиях, приводят в чувство. И когда через минуту Ника снова приходит в себя, горячие поцелуи градом сыплются на его лицо, шею и руки, и нежный голос мамы шепчет, вздрагивая от затаенных слез:

— Ника! Птичка моя! Ника, радость моя! Наконец-то я нашла тебя! Сам Господь вернул мне тебя, ненаглядный, родной, маленький Ника!

И мать с сыном замирают в объятиях друг друга.

Заключение

С самого утра морозного зимнего дня «рыцари» поднялись чуть ли не с петухами.

У всех были торжественные и печальные лица. Все ходили на цыпочках и говорили шепотом. Сегодня был особенный день в Дубках: уроков не готовили, не проказничали и не шалили.

Даже не ели ничего за завтраком и ни разу не раздразнили Кар-Кара, что являлось уже совсем необычайным явлением в жизни пансионеров.

Видно было, что готовилось что-то исключительное и необычайное в этот день.

К двум часам к крыльцу подали сани, а через десять минут из сеней вышел Александр Васильевич с обеими племянницами, за ним оба гувернера и все «рыцари» Дубков в теплых валенках и полушубках. Мальчики встали шпалерами вдоль дорожки, ведущей от крыльца к саням. Женя присоединилась к ним, в то время как Маруся осталась на крыльце с дядей, Жирафом и Кар-Каром.

Все глаза устремились на дверь.

И вот в дверях появились пансионские служители, Мартын и Степаныч. Они несли к саням два чемодана и какие-то свертки. За ними Авдотья с помощью Гогиной и Никиной няни тащила тяжелую корзину с припасами.

На крыльцо вышла Екатерина Александровна Владина с обоими сыновьями, Гогой и Никой.

Госпожа Владина уезжала в Петербург и увозила мальчиков с собою. Найдя своего ненаглядного, потерянного Нику, которого она считала более шести лет умершим, она ни за что не могла уже расстаться с ним. Дальнейшее же пребывание Гоги в пансионе г. Макарова тоже являлось теперь лишним. Благородный, смелый, маленький Ника лучше всякого другого исправления подействовал на Гогу своим примером. Гога исправился и самым неожиданным образом стал другим, благодаря самоотверженному поступку своего брата.

Когда госпожа Владина, Ника и Гога появились на крыльце, директор и все присутствующие окружили их. Все ласкали Нику, жали руку его матери и Гоге, просили навестить Дубки, писать и не забывать старых друзей.

Особенно горячо простился с Никою сам директор. Он перекрестил мальчика дрожащей рукой и произнес взволнованно:

— Оставайся таким, какой ты теперь, всю жизнь, и ты дашь этим огромное счастье твоей матери!

Когда отъезжающие сошли с крыльца, маленькие пансионеры со всех сторон окружили крошечное семейство.

Послышались взволнованные, дрожащие голоса:

— Пиши, Ника!

— Пиши почаще!

— И побольше!

— А к Рождеству сюда! Привезете их, Екатерина Александровна?!

— Привезу, привезу!

— Гога, давай и ты твою лапку! Ты славный стал! Такого я тебя люблю!

— Да и я! И я тоже!

— И я!

— Ника, слушай! Вот тебе от меня ножик на память.

— А от меня картинка!

— У меня ничего нет! Ну все равно, возьми мой носовой платок на память.

И грязный носовой платок переходит из чьего-то кармана в карман Ники.

Мальчики наперерыв обнимают и целуют общего любимца. В глазах «рыцарей» — слезы.

Высокий Павлик выходит вперед и взволнованно лепечет:

— Я стихи, стихи тебе написал, слушай:

Мы тебя любим,Никогда не забудем.Возвращайся к нам скорейС братом, с мамою своей!

Алек подхватывает Нику и торжественно несет на руках в сани.

"Рыцари" кричат "ура".

Ника улыбается и кивает головою.

Его сердечко сжимается против воли. Ему жаль своих первых друзей.

Но вот все уселись. С Кудлашкой труднее всего. Она визжит неистово и долго не решается влезть в сани. О том, чтобы оставить ее здесь, не может быть и речи! Она является новым членом семьи Владиных. Ведь Кудлашка два раза спасала их ненаглядного Никушку.

Но вот и Кудлашку усадили!

Сани тронулись. Отъезжающие замахали платками. Замахали и оставшиеся на крыльце — Макака, гувернеры, Женя, Маруся, прислуга.

"Рыцари" бросились за санями. Женя с ними.

— Прощайте, Котя! Гога! Кудлашка! Все! Все прощайте! — зазвенели детские взволнованные голоса.

Кучер дернул вожжами. Сани заскрипели. Вот один поворот, другой, третий… И милые Дубки исчезли из затуманенных глаз Гоги и Ники.

[1]

Ах, ты, Господи!

[2]

Подойди сюда.

[3]

Великолепный мальчуган.