Волшебный берег - Любовь Федоровна Воронкова

раз покормила – и всё, – сказал Лёня. – А потом что? А потом с голоду умирать, да?

– Не умрут, – успокоила его бабушка Марфа. – У зайчихи молочко жирное, им надолго хватит. А потом побежит мимо другая зайчиха, так и она их накормит. Если твои следы ей не помешают.

– А если помешают? – с тревогой спросила Аринка. – Тогда и никакая зайчиха не придёт?

– Услышит, что человеком пахнет, то и не придёт, – ответила бабушка.

– И тогда – погибнут?

– Могут и погибнуть.

– Видишь, что ты наделал! – набросилась Аринка на Лёню. – А тоже – защитник слабых! Какой же ты защитник? Из-за тебя зайчата погибнут теперь!

– А что я, нарочно, что ли? – рассердился Лёня. – Знал я, что ли?

– Да, не знал! – кричала Аринка. – Ты и Медведя чуть не задушил, уселся ему на голову!

Этого Лёня уже не мог стерпеть. Он сжал кулак и подступил к Аринке:

– Ещё слово скажи!

– Вот и скажу!

– Скажи, что я нарочно!

– И скажу!

– Э-эх!.. – остановила их бабушка Марфа. – Если случилась ошибка, надо думать, как эту ошибку поправить, а не кидаться друг на друга с кулаками.

– Это он – с кулаками… – прохныкала Аринка.

– Он с кулаками, а ты с обидными словами, – сказала бабушка Марфа, – а слова иногда больней кулаков бьют.

Бабушка подошла к зайчатам, стряхнула с них тяжёлые хлопья снега.

– Кто же это снегом-то вас закидал?

– Дед Мороз! Дед Мороз! – пропищали зайчата. – И всё дул на нас холодом!.. А мы голодные… Мы умрём!..

– Ну видали? – с упрёком сказала бабушка. – И не стыдно Старому на таких маленьких напасть? Справился, нечего сказать.

Она сломила мохнатую еловую ветку, заровняла свои и Лёнины следы.

– Не горюйте, – сказала бабушка зайчатам, – скоро к вам прибежит зайчиха, она вас накормит и согреет. Вот и не умрёте.

– А что, если не прибежит? – пропищали зайчата.

– Прибежит, – сказала бабушка, – я пришлю её, не бойтесь! – А потом обернулась к Лёне и Аринке: – Стойте здесь, не кричите и не шумите. Ждите, когда я приду.

И пошла куда-то вверх по оврагу. Всё дальше и дальше в лесной тишине бабушкины шаги, всё тише и тише похрустывает снег под её валенками. Вот и совсем затихло. Молчат ёлки, молчат сугробы. Зайчата притихли и тоже молчат.

Аринке стало страшно.

– Лёнь, а Лёнь…

Но Лёня будто не слышал. Аринка помолчала минутку. А потом снова начала:

– Лёнь, а Лёнь… ты боишься?

Лёня опять промолчал, будто не слышал. Где-то хрустнул сучок, какая-то тёмная птица бесшумно пролетела над головой. Аринка схватила Лёню за руку:

– Ой, Лёня!.. Ой, я боюсь!

Но Лёня молча отнял руку и отвернулся. Аринка слишком сильно обидела его. «Нарочно хотел погубить зайчат! Да ещё Медведя придушить хотел!..» Вот как она могла подумать про Лёню!..

– Ой, ой, – захныкала Аринка, – уж тебе и сказать ничего нельзя.

– Говори, что хочешь, – ответил Лёня, – мне всё равно.

– А ты со мной не будешь говорить?

– Не буду.

– Со мной?

– С тобой.

– Ну и ладно, – сказала Аринка и поджала губы, – и я не буду с тобой говорить.

Лёгкий шорох послышался на снегу. Бежит кто-то, какой-то зверёк. Ближе, ближе…

– Зайчиха! – прошептала Аринка. – Это её бабушка Марфа послала? Да, Лёня?

Лёня молчал.

Зайчиха подбежала поближе, принюхалась, остановилась.

– Ничего, ничего, – послышался ласковый голос бабушки Марфы, – это свои люди, они тебя не тронут.

– Не тронут? – переспросила Зайчиха. – А зачем они сюда пришли? К зайчатам?

– Мы шли мимо, Зайчиха, – успокоила её бабушка Марфа, – а Лёня не знал, что вы, зайцы, не выносите нашего запаха, что вы так нас боитесь, даже зайчат можете бросить. Ну откуда ему было это знать? А теперь знает. И близко к вашим зайчатам не подойдёт. Иди, не бойся, покорми малышей. А твоих малышей тоже какая-нибудь зайчиха накормит… Иди, иди!

Лёня и Аринка стояли неподвижно. Зайчиха ещё раз опасливо оглянулась на них и юркнула под орешник, к зайчатам, которые всё пищали потихоньку. Но пришла Зайчиха, и они сразу примолкли.

– Вот и хорошо, – сказала бабушка Марфа, – покорми их как следует, чтобы им надолго хватило. А вы, ребята, пойдёмте отсюда… Уходим, уходим, Зайчиха! Ушли!

И они все трое пошли дальше, вниз по оврагу. Лес расступился, впереди заблестела льдом река. А месяц увидел их, улыбнулся и снова начал целыми пригоршнями бросать им под ноги серебряные огоньки.

Ещё одна встреча

Они вышли из оврага на широкий прибрежный луг. Летом здесь растёт высокая густая трава. А в траве разные цветы – и ромашки, и колокольчики, и красная дрёма, и высокие розовые метёлки щавеля…

Летом этот луг бывает весёлым, пёстрым, над ним летают разные бабочки, пчёлы, шмели. А высоко в небе над этим лугом всегда поёт жаворонок. Но сейчас на лугу было тихо, бело. Только Месяц старался украсить искорками снежную белизну.

– Вы что замолчали? – спросила бабушка Марфа. – Может, уморились?

Лёня только шмыгнул носом.

– А он со мной не разговаривает, – сказала Аринка. – Я говорю, а он не отвечает…

– Ты почему ей не отвечаешь? – спросила бабушка Лёню.

– Она говорит, что я зайчиков хотел придушить, – ответил Лёня, – и Медведя тоже… Что я, нарочно всё делаю?..

– Так ты что же, Аринка, и вправду так думаешь? – спросила бабушка Марфа и остановилась.

Лёня и Аринка тоже остановились. Лёня глядел в сторону, на ледяную речку.

– Ничего я так не думаю… – ответила Аринка и насупилась. – Уж ничего и сказать нельзя.

– Ничего плохого про человека понапрасну говорить нельзя, – сказала бабушка Марфа, – и обижать человека понапрасну нельзя.

– Да я же не стала сердиться, – прохныкала Аринка, – я сразу стала с ним разговаривать! А он…

– Ты его обидела – так чего же тебе-то ещё и сердиться? Это он должен сердиться, ну вот он и сердится!

– И всегда теперь будет сердиться? Да?

– Зачем же всегда? Подойди к нему и скажи, что ты перед ним виновата. И что больше ты понапрасну обижать его не будешь. Вот он и не станет больше сердиться.

Аринка надула губы, опустила голову и молча перебирала конец шали.

– Ну что же ты, Аринка? Стыдно тебе, что ли? Обижать человека – вот что стыдно. А признать себя виноватым никогда не стыдно. Или, может, ты и не виновата совсем?

– Виновата… – прошептала Аринка.

– Ну вот, Алексей, слышишь? Аринка повинилась. Теперь и ты повернись к ней лицом. И всё забудь.

Но Лёня по-прежнему стоял отвернувшись и хмуро молчал.

– Э! Так не годится! –