Эдит Несбит - Дети железной дороги

Но, увы, в тот самый вечер у них с Питером произошло то, что он назвал бы «первоклассным скандалом».

Недели через три после приезда в «Три Трубы» дети попросили маму, чтобы она каждому из них выделила небольшой участок земли. Мама согласилась. Теперь участок под грушевыми деревьями поделен был на три равные части, и каждый мог выращивать там все, что ему хотелось.

Филлис посеяла на своей делянке настурции, резеду и левкои. Они взошли, и хотя по виду скорее напоминали сорняки, Филлис верила, что со временем они превратятся в настоящие цветы. Левкои оправдали ее ожидания, на них веселой ленточкой пестрели мелкие цветочки – белые, розовые, красные, сиреневые.

– Хорошо, что я вовремя прополола мои цветочки, это сэкономило много времени, – говорила Филлис.

Питер засеял свою часть овощами – морковью, луком, турнепсом*[26]. Семена дал ему фермер, живший в хорошеньком черно-белом – деревянном со штукатуркой – домике прямо за мостом. Фермер этот разводил в своем хозяйстве индеек и цесарок и был очень симпатичным человеком. Но овощам не повезло, потому что Питер изрывал свою землю каналами и строил на ней различные военные укрепления для своих игрушечных солдатиков. Ну, а там, где земля постоянно служит ирригации**[27] и фортификации***[28], едва ли может вырасти что-то качественное.

Бобби стала выращивать в своем садике розы, но однажды она обнаружила, что листья у них завяли и высохли. Может быть, это случилось потому, что она пересадила розовые кусты из другой части сада, причем сделала это в мае, когда пересаживать растения не положено. Но девочка все не хотела верить, что розы погибли, и продолжала питать надежды до тех пор, пока заглянувший в сад Перкинс не сказал, что, как ни жаль, но жизни в ее розах не больше, чем в гвоздях из дверной обивки.

– Они годятся только для костра! Так что ты сейчас выкопай их и сожги, а я завтра принесу тебе из своего сада клубни – и анютины глазки, и левкои, и сладкий горошек, и незабудки. Завтра – потому, что ты должна успеть подготовить землю, куда сажать.

И вот Бобби пришла в свой садик, чтобы вскопать и разрыхлить грядки, а это случилось как раз тогда, когда мама похвалила ее и других детей за то, что они совсем перестали ссориться. Она выкопала мертвые розы и отнесла их на мусорную кучу, где дети намеревались устроить большой костер.

Между тем Питер решил сровнять с землей свои военные крепости, с тем чтобы на их месте построить подобия железнодорожного пути, туннеля, насыпи, акведука, набережной и всего прочего.

И, когда Бобби, вся исколотая, вернулась после визита к мусорной куче, она увидела, что Питер завладел единственными в хозяйстве граблями.

– Они мне нужны! – воскликнула Бобби.

– И мне нужны, – отрезал Питер.

– Я первая их взяла.

– Ну а теперь моя очередь.

И вот разгорелась ссора.

– Вечно ты кипятишься из-за пустяков, – пробормотал Питер, пытаясь положить конец горячему спору.

– Я первая! – спорила старшая сестра, не желая повиноваться и хватаясь за ручку грабель.

– Я же говорил тебе утром, что собираюсь сегодня строить. Фил, подтверди, что я это говорил!

Филлис ответила, что не желает вмешиваться в их ссоры. Но ее «вмешали».

– Если ты помнишь, то должна сказать!

– А если она не помнит?

– Лучше бы у меня был брат, а не эти две плаксивые дуры! – закричал в сердцах Питер.

Если он мог сказать такое, то, значит, был разгневан уже до предела. И его ярость тут же передалась Бобби.

– Не могу понять, кому понадобилось придумать мальчишек!

Сказав это, она подняла голову и увидела три высоких окна маминой рабочей комнаты, полыхавшие в багровом закатном свете. Вид этих окон напомнил ей слова похвалы, сказанные мамой: «Какие вы молодцы, что совсем перестали ссориться».

– Ой! – воскликнула Бобби так, как будто ее ударили, или она прищемила дверью палец, или у нее сильно разболелся зуб.

Бобби хотела сказать: «Не надо ссориться, мама так этого не любит», но как она ни пыталась, ей не удалось выдавить из себя эти слова. Питер смотрел на нее неприязненно и оскорбленно.

– Бери свои проклятые грабли! – с этими словами она отпустила черенок. Питер до тех пор с силой держался за черенок и тянул грабли на себя. Теперь же, когда Бобби перестала тянуть, он споткнулся о зубья, оказавшиеся возле его ног, и упал навзничь.

– Делай что хочешь… – начала было Бобби – и осеклась.

С минуту Питер лежал на земле неподвижно, так что Бобби сделалось страшно. Потом она еще больше перепугалась, потому что он приподнялся, сел, громко крикнул, снова упал – и продолжал кричать, уже не так громко, но не переставая. Звук был такой, как будто где-то на расстоянии четверти мили резали поросенка.

Мама высунулась в окно, и не прошло минуты, как она уже была в саду и стояла на коленях возле Питера, который по-прежнему визжал, не переставая.

– Что случилось, Бобби? – спросила мама.

Бобби молчала. За нее ответила Филлис:

– Мама, понимаешь, они тянули грабли – Бобби к себе, а он к себе. Потом Бобби отпустила руки…

– Питер, перестань, – строго проговорила мама. – Прекрати визжать и объясни, что с тобой.

Питер растратил весь воздух из легких на последний взвизг и замолчал.

– Ну, – встревоженно спросила мама, – скажи, что у тебя болит?

– Если бы у него болело, он бы такого не устроил, – заметила Бобби, – он же не трус.

– Я, кажется, просто сломал ногу, – гневно проговорил Питер. Потом он сильно побледнел, и мама обняла его за плечи.

– У него серьезное увечье. И он теряет силы. Бобби, сядь и положи его голову к себе на колени.

Мама стала развязывать шнурки на ботинках сына. И когда она сняла правый ботинок, что-то закапало на траву. Это была кровь. Мама сняла носок, и все увидели три глубоких раны на стопе и лодыжке, а вся нога была покрыта красными пятнами. Ему в ногу вонзились грабли.

– Скорее сюда воду! Полный таз! – приказала мама Филлис.

Но Филлис испугалась, что не донесет таз или прольет воду, потому набрала воды в кувшин.

Питер больше не открывал глаз. Мама перевязала ему ногу носовым платком, и они вместе с Бобби внесли мальчика в гостиную и уложили на длинный деревянный диван со спинкой. А Филлис уже бежала со всех ног за доктором.

Мама поудобнее устроила Питера на диване и разговаривала с ним. А Бобби в кухне тем временем поставила чайник на плиту и приготовила заварку.

«Вот все, что я могу сделать, – говорила она про себя. – А Питер, может быть, умрет, или будет калекой, всю жизнь проковыляет на костылях, или будет носить ботинки на такой здоровенной подошве, как бревно».

Она стояла у задней двери и проигрывала в мыслях самые страшные последствия случившегося, уставясь на раковину для мытья посуды.

– Я не хочу жить! – вдруг громко выкрикнула она.

– Что такое? В чем дело? – услышала она голос за спиной. Это вошел Перкс. Он принес с собой корзину с растениями и мягкой, ухоженной землей.

– Ах, это вы… А у нас беда. Питер проткнул граблями ногу – три большие, зияющие раны, как у солдат на войне. И это отчасти случилось по моей вине.

– Ничего, это пройдет. Чем я могу помочь?.. Доктор его осмотрел? Все будет в порядке, – продолжал Перкс. – У отца был двоюродный брат. Его на сенокосе проткнули вилами чуть ли не насквозь. И через месяц он уже был здоров. Только потом у него часто болела голова. Но это, говорят, не потому что его проткнули, а потому что он долго лежал на солнцепеке. Я его хорошо помню. У него было очень доброе сердце, хотя чересчур уж мягкое.

История дяди Перкса несколько успокоила и воодушевила Бобби.

– Я вижу, – сказал Перкс, – что тебе теперь не до сада. Ты покажи мне, где твой участок. Я все там прополю и вскопаю. А ушки у меня на макушке. Когда доктор будет выходить, я услышу все, что он будет говорить маме, и передам тебе. Не огорчайся уж слишком. Я почти уверен, что все не так серьезно.

Вскоре пришел доктор Форрест. Он осмотрел Питера, сделал перевязку и сказал, что Питер в течение недели не должен наступать на больную ногу.

– А он не будет хромать? Или, не дай Бог, костыли? Или шишка на ноге? – срывающимся шепотом спрашивала Бобби, когда доктор вышел на крыльцо.

– Что вы, голубушка, Бог с вами! Через неделю будет бегать, как ни в чем не бывало. Не из-за чего вам сокрушаться, добрая Матушка Гусыня.

Потом, когда мама пошла проводить доктора и выслушать последние напутствия, а Филлис вышла в кухню поставить чайник, Бобби и Питер смогли наконец поговорить с глазу на глаз.

– Доктор говорит, что ты не будешь хромым или увечным.

– Не хотелось бы, конечно, быть посмешищем, – угрюмо процедил Питер, но по всему чувствовалось, что весть его обрадовала.

– Питер, пожалуйста, прости меня, – помолчав, сказала Бобби.

– Все в порядке! – грубоватым тоном ответил Питер.

– Я во всем виновата, – продолжала сестра.