Побег из Олекминска - Вера Александровна Морозова

шутил Кудрин, по рассыпанию набора. При малейшей оплошности набор с треском падал на пол, летели линейки, литеры. Санин огорченно поглаживал бороду, а Ида начинала пожимать Марии руку, пытаясь поддержать. Сонная кошка, сидевшая на столе, с шипением бросилась на оконные гардины. Прасковья Андреевна, чувствуя надвигавшуюся грозу, открывала двери и звала пить чай. Все уходили. И в который раз Мария, сжав зубы, ползала по полу, собирая набор, потом раскладывала его по ячейкам и, вспоминая наставления Емельянова, вновь составляла из букв слова, из слов строчки, а из строчек полосы. Как она жалела, что уехал Емельянов! Какие бы только насмешки не вынесла, лишь бы дело пошло на лад! И опять вертела в руках верстатку — снарядец, необходимый для набора букв. И мучилась, когда закрепляла полосу. Самое трудное — снимать набор с верстатки. Вот набрала слова и начинала их переводить в строку. Тут-то и беда. Все летит... Все сыплется...

В сборнике «Пролетарская борьба», который они должны отпечатать по заданию Петербургского комитета, сто двадцать страниц. Когда-то при такой технике они будут готовы. Мария и загадывать боялась. А дни бежали. Боялись и хозяина приисков, грозившегося нагрянуть в Верхние Караси.

Мария исхудала, спала по два, по три часа в сутки — все время торчала над набором.

Спас положение Кудрин. Расчесывая русую бороду, которой дорожил, он внес предложение:

— Начнем жизнь сначала. Я, конечно, весьма рад гостям, но времечко-то можно с большей пользой употребить. — Изящно поклонился в сторону Марии. — За работу в подпольной типографии, именно так следует именовать наше действие, полагается каторга в особо опасных случаях или ссылка на вечное поселение в Сибирь. Эту участь трудно нам будет избежать при подобной скорости. Меня спрашивают на прииске, не печатаньем ли фальшивых денег я занят. Шила в мешке не утаишь! — Кудрин опять поклонился в сторону Марии, к которой чувствовал явную симпатию. — Разделим сутки на трехчасовые интервалы, и каждый на свежую голову будет делать набор. Начнем с Санина... Потом Ида будет манипулировать с верстаткой и собирать слова, строки, полосы... Когда наберем четыре полосы, то наступит прекрасная жизнь. Кто-то смазывает набор краской, кто-то накладывает бумагу, а я буду снимать полосу со станка... Уверяю, друзья, что дело быстро стронется с мертвой точки. — Кудрин совсем повеселел и сделал широкий жест руками. — В часы отдыха катаю компанию по прииску на тройке с бубенцами...

Все зааплодировали. Мария бросилась к Кудрину и крепко его расцеловала, чем очень смутила. Занятость новым делом поглощала все внимание и мешала ей понять влюбленность Кудрина. Он отвернулся и, стараясь скрыть волнение, неловко крутил головой:

— Вы меня, дорогая Анна Ивановна, и за мужчину не считаете. На шею кидаетесь, словно я чурбан.

— Ну и мужчины!.. На них никогда не угодишь: ругаешь — плохо, целуешь — опять плохо, — пошутил Санин, стараясь снять напряжение.

— Крестьяне угощали водяного, утопили чужую лошадь: «Вот тебе, дедушка, гостинец на праздник — люби да жалуй нашу семью», — с прежней невеселостью отшутился Кудрин. — Так в сибирских селах поговаривают.

Мария, видя расстроенного Кудрина, улыбалась. Потом подошла к Иде, закутанной, как всегда, в пуховый платок, и принялась петь.

Как хороша становилась Мария, когда пела! Нежный овал лица, ожившие глаза, золотые волосы. Словно луч солнца коснулся березки и она, подчиняясь ему, зазеленела, зазвучала, запела свою волшебную, одной ей данную песню, выговаривая и радость, и боль, и грусть.

Неожиданно Кудрин поднялся и, прислушавшись, попросил всех перейти в кабинет. Лицо озабоченное. Глаза прищурены. Губы сжались в недовольную гримасу. Торопливо принялся снимать со стола наборную кассу. Санин, ничего не понимая, помогал ему.

— В чулан... В чулан... Эдакая оказия... — торопил Кудрин Санина. — Прасковья Андреевна, что стоите соляным столбом? Командуй девушками. Бумагу, краски в спальню, под кровать... Быстрее. Быстрее...

— Да что случилось? — встревожилась Мария, не понимая, почему так изменилось поведение Кудрина.

— Хозяин приехал... Хозяин... — Кудрин отскочил от окна и опустил гардину. — Прасковья Андреевна, иди в сени, встречай низким поклоном, как он любит... Я, мол, с гостями занят.

Мария всплеснула руками от неожиданности. Жили так уединенно: ни полицейского чина, ни чиновника, все было сосредоточено на одном — овладении печатным делом... Про все забыли... Пели так славно... И пожалуйте, закон конспирации вступил в силу, жизнь властно напомнила о полиции, о слежке, о скитаниях, об опасности, которые на каждом шагу.

Залаяли собаки, послышалось какое-то движение во дворе. И как это она раньше не уловила — удивилась Мария. Зажилась в добре! Подошла к зеленой бархатной гардине и осторожно посмотрела во двор. У конюшни стоял высокий мужчина в шубе, что-то выговаривал конюху. Конюх, стянув картуз, низко кланялся. Тулупчик коротенький, старенький и настежь распахнутый. Конюх принялся рассупонивать лошадей, разгоряченных бегом. Хозяин приказал молодому кучеру отнести мешок с покупками в дом. Тот взвалил мешок на плечо и, посмеиваясь над конюхом, зашагал крупным шагом.

Мария поправила волосы, щеки разрумянились. Волнуется явно — это плохо. Нужно взять себя в руки! И ахнула: на полу обрезки бумаги! Кудрин бумагу резал на специальном приспособлении, в которое он внес какое-то усовершенствование, чем так гордился. Быстро наклонилась и принялась собирать обрезки.

Хозяин вошел неторопливо. Настороженными глазами оглядел Санина. Поклонился низко и принялся слушать объяснения Кудрина, почему у него оказались в доме гости.

— Мой двоюродный брат Шкуров, столичный литератор, — приосанился Кудрин, представляя Санина. И в голосе важность. — Печатается широко в прессе по вопросам экономики. Едет в Иркутск на рудники, вот по пути и решил нанести мне визит. Кстати, привез письмо от матушки. Премного интересного и любопытного рассказывает о столичной жизни. — Кудрин показал рукой на Марию. — Анна Ивановна, его невеста, которая следует в Кунгур к родственникам. — Кудрин поклонился Марии и представил Иду Каменец. — Подруга сей прекрасной барышни.

Кудрин также был захвачен врасплох появлением хозяина. Увлекшись новым для него делом, он и по приискам перестал ездить. К тому же он был уверен в своих деловых качествах. Человек он знающий, много новшеств ввел на приисках, существовавших со времен царя Гороха. Знал, что хозяин им дорожит и выгнать не захочет. Эксплуатировались прииски дико, и Кудрин настоял на необходимости ряда технических усовершенствований. С рабочими у него были добрые отношения, что также ценилось. И все же почему хозяин неожиданно приехал в Верхние Караси, когда собирался в Астрахань на ярмарку? Непонятно. Конечно, хозяин по старинке