Джастин Кейс - Мег Розофф

ему, указал на курицу, протянул деньги, схватил свой сверток и в панике выскочил за дверь.

«Мальчишка», — подумал мясник.

«Наркоман», — подумала женщина.

«Джастин Кейс, — подумала Доротея. — Вот мы и встретились снова».

Вдогонку ему несся зловещий голос кролика:

Тут охотник выбегает, прямо в зайчика стреляет, пиф-паф, ой-ой-ой, УБЕГАЙ же, зайчик мой!

Он бежал, трясясь от страха. Он не мог смотреть на курицу, ее дряблая желтая кожа слишком напоминала его собственную. У нее был жалкий, голый, мертвый вид. Он не мог до нее дотронуться и заплакал, подумав, как беззащитны куры, как плохо с ними обращаются, как коротка и трагична их жизнь.

Он скучал по брату. По псу. По бывшему себе.

Когда Агнес вернулась домой, Джастин спал на диване в позе зародыша, а с курицы, все еще завернутой в бумагу, на выключатель плиты капала кровь.

«М-да, — подумала она, — не сказать чтобы опыт удался».

Она убралась, натерла курицу солью и маслом, нашпиговала лимоном и поставила в горячую духовку, обложив замшелыми картофелинами и бобами, которые нашлись на дне холодильника.

Час спустя запах разбудил Джастина, и одно восторженное мгновение он думал, что ему удалось самому приготовить ужин. Агнес будет удивлена и благодарна; она снова пригласит его к себе в кровать. Действительность разочаровала, но не удивила его.

Тем вечером они ужинали вместе.

Он не рассказал ей про поющего кролика, а просто сидел и слушал, как она рассказывает про свой день, про фотографии, про предстоящую выставку. С ходом повествования он перестал различать отдельные слова и вместо этого слушал сладкие переливы ее речи. Звук ее голоса успокаивал, и он обернулся им, словно пледом.

«Я буду кормить Агнес, и за это она снова примет меня».

Итак, он решил направлять каждый грамм страха, тревоги, нервной энергии и любви — особенно любви — в готовку.

В понедельник утром он нашел рецепт фрикаделек, разгладил купюры, оставшиеся от субботней курицы, запихнул их в карман и двинулся наружу. От яркого дневного света глазам сделалось больно, но мир приятно холодил кожу. Он осторожно подошел к витрине мясной лавки. Кролика не было. Может, он его выдумал.

Он вошел, попросил пятьсот граммов фарша, протянул деньги, забрал сверток и сдачу и вышел.

Снова проходя мимо витрины, он внутренне ликовал. Набравшись мужества, он рискнул косо глянуть вбок. Кролика нет. Превосходно.

Джастин делал фрикадельки так, будто в них был смысл его жизни, кропотливо формируя каждый шарик в такую идеальную сферу, что его глаза наполнялись слезами при мысли о плоти благородной коровы, о совершенстве трехмерных геометрических форм природы, о неумолимом вселенском обеденном времени.

Он попытался объяснить все это Агнес, и она засмеялась, но осеклась, увидев выражение его лица. Он отвернулся, чтобы она не заметила его слез.

«Боже мой, — подумала она. — Так и не выкарабкался. До сих пор».

Она надеялась, что готовка поможет ему вылезти из кокона, вернуться в реальный мир. Но не вышло. На кухне он был как ученик чародея: он не мог остановиться. Строгий ритм рецептов успокаивал его взвинченные нервы, они не требовали моральных оценок и приблизительных значений. Ему не нравились щепотки и пригоршни, он предпочитал точные меры и средние (не большие и не маленькие) яйца. Его успокаивал процесс выбора ингредиентов и приготовление каждого в соответствии с его природой. Ему приятно было касаться сырых продуктов и смотреть, как они шкварчат на сковородке.

Приятнее всего было кормить Агнес.

— Очень вкусно, Джастин, у тебя талант, — сказала Агнес, подкладывая себе еще фрикаделек.

Да уж, талант. Талант сходить с ума. Но ему нравилось занимать ум простыми задачами, нравилась ее похвала, нравилось, с каким удовольствием она наконец ела что-то кроме бутербродов. Теперь он чувствовал себя ближе к человеку, которого потерял, человеку, которым он был еще недавно, до того как его мозг увяз в катастрофе.

И он чувствовал себя ближе, пусть капельку, к своему заветному желанию.

33

Чтобы отметить круглую дату — две недели у Агнес, — Джастин решил приготовить особенный ужин. Только он собрался убавить огонь до нужной температуры под ребрышками ягненка, как в дверь постучали.

Питер Принс, в толстом зимнем пальто, такой же нелепый и невозмутимый, как всегда, казался осколком прежней, почти забытой жизни. Рядом с ним стояла его сестра.

— Помнишь Доротею? — спросил Питер.

— Привет, — сказала она, примечая темные круги у него под глазами.

Знакомое лицо, но он не помнил, чтобы они прежде встречались.

Повисла неловкая пауза. Джастину хотелось, чтобы они ушли. Он зажмурился, но, когда снова открыл глаза, брат с сестрой никуда не делись.

Питер улыбнулся своей робкой улыбкой.

— Твоя мать сказала, ты теперь тут живешь.

— Да.

— Пахнет чем-то вкусным.

— Ягненком.

Доротея наблюдала за Джастином, не говоря ни слова. Джастин, не раз дивившийся способности Питера подолгу хранить неловкое молчание, подумал, что это у них, должно быть, семейное.

Наконец он сдался со вздохом:

— Хотите зайти?

Питер просветлел:

— Спасибо, с радостью.

Он вошел прежде, чем Джастин успел передумать, и, оказавшись внутри, сразу внимательно осмотрел маленькую квартиру. Он заметил скомканное одеяло на диване, тарелки, оставшиеся на столе после завтрака, полную воды раковину с горой немытых кружек.

— Ты больше не ходишь в школу, — сказал он.

Джастин кивнул.

— И на бег тоже. Тренер спрашивал, куда ты делся.

— Волнуется, что ли?

— Не то чтобы волнуется. Бесится скорее. Кажется, у тебя ягненок горит.

Джастин бросился к плите, схватил сковородку и шмякнул ее на стол. Он обжег ладонь о ручку, потянулся выключить плиту другой рукой, а ту сунул в раковину, полную грязной холодной воды. Дым так и валил от горящей сковороды. Он глядел на обугленное мясо, и тут запищала пожарная сигнализация.

Питер увидел кухонное полотенце и неистово замахал им под датчиком, а Доротея не спеша пошла и открыла окно. Наконец шум утих и дым рассеялся.

— Я видел фотографии авиакатастрофы… — После суеты наступила особенно напряженная тишина. — И… — Питер замялся, — мне показалось, я видел там тебя.

Джастин глядел на него исподлобья.

— Господи, ну и везучий же ты.

— Везучий? — медленно процедил Джастин сквозь зубы, оцепенев от возмущения. Доротея вытащила его обожженную руку из раковины и принялась осматривать.

Питер Принс опешил:

— Э-э… ну да, везучий. По мне, так ты, наверное, самый везучий парень на планете.

Джастин взорвался:

— Ты что, совсем, окончательно рехнулся? Меня чуть не разнесло на кусочки в чертовом аэропорту, самолет мне чуть на коленки не сел. В кои-то веки у нас в Лутоне что-то стряслось, и я случайно оказался в сантиметре от эпицентра событий.