Ветер Дивнозёрья - Алан Григорьев

все до основания, то выразить недовольство ты сумеешь не только смущенным скрипом.

На всякий случай в процессе уборки она рассказывала вслух, что собирается сделать:

— Смотри, сперва включим поярче свет. Да не бойся ты — это всего лишь фонарик. Он на батарейках. Ярко светит, правда? Сейчас воды принесу, посуду перемою. Как вы тут это делаете? Песочком, по старинке. М-м-м, я вроде прихватила мыло. Потом вытру пыль и уберу паутину. Надеюсь, эта табуретка подо мной не рухнет? Так, я бабкины колдовские штуки просто переложу аккуратненько. Не нервничай, ничего не сломаю. У меня у самой бабушка ведьмой была, да и я вроде тоже… Апчхи! Слушай, вы что, эту перину вообще никогда не взбивали? А подушки? Хотя да, кого я спрашиваю…

Так мало-помалу жилище бабы Яги преображалось. Напоследок Тайка протерла зеркало в тяжелой деревянной оправе, вытерла со лба пот и села на лавку, обмахиваясь рушником.

— Уф, кажись, все. Теперь можно и чайку.

Огонь в печи радостно загудел, будто услышал ее слова. А замызганная салфетка, которую Тайка постирала и повесила сушиться, вдруг сама собой перелетела на стол и развернулась, явив взгляду серебряное блюдо с пирогами (увы, немного подмоченными).

— Надеюсь, бабушка Яга не будет ругаться, что я тут порядок навела. — Тайка заварила себе травяной чай с медуницей. — Хотя она ведь сама сказала: присмотри за хозяйством. Вот я и присмотрела. У хороших хозяев порядок должен быть.

Ей показалось, что пробежавшая мимо мышь, подмигнув, кивнула.

— Ну вот, даже мыши согласны. — Девушка надкусила пирожок. — Кстати, где тут у вас баня? А то я и правда какая-то чумазая…

В деревне считалось, что париться на ночь — плохая примета. Мол, банник серчать будет, может кипятком ошпарить али напустить дурного газу так, что угоришь. Однако если у Яги и жил какой-то банник, то Тайка его не встретила. Но на всякий случай оставила у порога баньки пирожок и мисочку с молоком и представилась: мол, гостья, пришла издалека, не серчай, дедушко, дозволь помыться.

По возвращении из бани недоеденный пирожок куда-то пропал (мыши сперли, что ли, зато салфетка-самобранка предложила Тайке новое угощение.

— Ого, да это ж целый комплексный обед! Ну то есть ужин.

Она пристроила кроссовки и одежду на печку сушиться и, оставшись в одной футболке, села за стол. Чего тут только не было: и свежевыпеченный хлеб, и чечевичная похлебка со свиными ребрышками, и всякие соленья. А на сладкое — печеные яблоки, брусничное варенье и вдобавок большущий леденец! Настоящий петушок на палочке!

И все бы ничего, но после баньки и сытного ужина Тайке так сильно захотелось спать, что впору было вспомнить любимую поговорку Пушка про закон подлости.

Она и за уши себя щипала, и щеки растирала, и губы кусать пробовала. Потом затянула песню — ну а вдруг поможет?

— Пусть прячут тучи бледную луну, пусть заплутать легко на тропках лисьих, но старый вяз откроет вход в страну, где свет играет на хрустальных листьях…

Казалось, волшебная страна совсем рядом, манит, словно огонек в ночи. К добру приведет или к худу — пока неведомо. Ну так и Тайка пока что ни там ни здесь — застряла на границе между Явью и Дивью.

— Судьба затянет нить — не расплести. Но ты не сомневайся ни минуты: не каждому дано туда дойти, там ждут лишь тех, кто правда верит в чудо!

На подоконник села ворона, прислушалась и начала постукивать клювом по раме — в такт песне. И до того усыпляющим был этот стук, что Тайка сама не заметила, как начала клевать носом. Ох, и правду говорят: скольких врагов ни победи, а сон все равно сильнее сильного…

Девушка открыла глаза, только когда почувствовала, что кто-то трясет ее и бьет крыльями по лицу:

— Тая! Эй, соня-засоня, очнись! Ну же!

— Пушок?… — пробормотала она, зевая. — Тебя здесь нет, ты мне снишься…

— Я не снюсь, я в спальнике спрятался. А вот ты сейчас свою удачу проспишь!

Тут уж пришлось продрать глаза:

— Так вот кто спер мой пирожок!

— А тебе что, жалко, что ли? — надулся рыжий коловерша. — Я тут, понимаешь, спасаю ситуацию! Несчастный. Полуголодный. Но все равно на страже!

Насчет своих страданий Пушок преувеличивал: все, что оставалось на салфетке-самобранке, он уже успел подъесть и даже мед с усов не счистил.

— Я так рада тебя видеть, Пушочек! — выдохнула Тайка.

И это была чистая правда. Она-то думала, что очутилась в чужом краю совсем одна, но верный коловерша отправился следом. Наверняка ему тоже было очень страшно…

— Вот так бы сразу! — повеселел Пушок. — Ты не думай, я бабы Яги не испугался. Это была стра-те-ги-я! Ты ж меня знаешь.

Тайка не стала спорить, просто обняла его.

— Теперь мы точно со всем справимся. Я уверена!

— А то ж!

Коловерша подцепил когтем солененький огурчик и отправил в пасть. Спасибо, что не в мед макнул, гурман мохнатый.

Они проговорили всю ночь: вспоминали свои приключения, общих друзей. Пушок опять сватал Тайке Яромира, но та была такой сонной и усталой, что даже почти не сопротивлялась и не грозилась оборвать хвост неумелому своднику.

А ворона все расхаживала по подоконнику, мерно постукивая в стекло. Сколько ни гоняли ее, опять возвращалась, подлая. Под утро еще и дождь начал накрапывать: шуршал листьями, обволакивал, шептал-убаюкивал…

Ну как тут противиться?

* * *

— Чё не встречаешь, Тайка-царевна? Али заснула?

Скрипучий голос Яги раздался словно гром среди ясного неба, и Тайка аж подскочила, ударившись о лавку копчиком.

— Не сплю, бабушка!

Вторая попытка встать увенчалась успехом. Пушок сделал страшные глаза и, муркнув: «О-ой, я, пожалуй, пойду», — юркнул обратно в спальник и затаился. А Тайка выбежала на крыльцо — второпях даже кроссовки не надела.

Да-а, вечеринка у Яги, похоже, удалась на славу. Вместо душегрейки на ней красовалась лисья шубка явно с чужого плеча, в распущенных седых волосах застрял серпантин, ступа слегка покачивалась, шерсть Васисуалия аж сияла от блесток, в лапе кот держал коктейльный стаканчик с бумажным зонтиком и соломинкой.

Завидев Тайку, он отсалютовал ей стаканчиком и подмигнул:

— А ты вроде ничего, ведьма! Не шантрапа!

Потом вручил коктейль Яге и прошмыгнул за дверь.

— Ну как там, Васянь? — икнула бабка.

Из избы донеслось:

— Порядок! Ягусь, я на полном серьезе. Все сияет, аж глазам больно!

Пошатываясь, бабка выбралась из ступы и скомандовала:

— Лети-лети, чай, знаешь, где у тя стойло.

А затем вошла в дом — и давай ахать.

Тайке даже неудобно стало: ну подумаешь, прибралась немного.

— Ты