Анна Никольская - Кадын - владычица гор

А ещё была Кадын помыслами чистая и сердцем незлобивая, даром что самого хана Алтая дочь. Стариков почитала, немощных ласковым словом привечала, обездоленных куском хлеба одаривала. Полюбил её народ алтайский и прозвал принцессой.

Глава 2

Третий сын Большой Мааны

Как-то раз гуляли Мактанчик-Таш и Кадын по лесу. Старуха палкой землю ковыряла, корни кандыка[5] и луковицы лилии-саранки[6] в арчимак[7] кожаный собирала.

— Высушу, а зимой в молоке варить буду, авось с голоду не помру, — шаманка крякнула. Маралятина[8] ей давно не по зубам была — все от старости повыпали.

— Что это, уважаемая Мактанчик-Таш? — девочка спросила, прислушиваясь.

— То кукушка кукует. Внимательно её слушай. Если звонко поёт — долгую жизнь обещает. Если глухо — близкую кончину предсказывает.

— Звонко, звонко! — Кадын обрадовалась и ножками в сапожках кожаных, мхом и соломой для тепла набитых, затопала.

— Это мои лета сочтены, а твоя жизнь — длинная, как сказка чорчокчи[9]. Вся впереди.

— Ой, бабуся, а расскажи чорчок-сказку!

— Недосуг мне теперь, — старуха проворчала, из земли луковичку выковыривая. — Зима не за горами.

— Мактанчик-Таш, ну пожалуйста! — Девочка умильно шаманке в глаза заглянула.

— Вот пристала! Сама третьего дня братцу Бобыргану чуть голову мечом быстрым не снесла, а всё сказок требуешь!

— Мы же играли! — Кадын вспыхнула.

— Играли они! Дитё ты неразумное! А кто на прошлой неделе Алмыса-оборотня на полёт стрелы к аилу не подпустил?

— Он овец из отары красть повадился, — потупилась девочка. — Я ж проучить хотела, чтоб неповадно было…

— Ну-ну, — хитро шаманка прищурилась. — А родственницу мою, ведьму Кучичу, зачем на кедр подвесила, перед честным народом на посмешище выставила? Чем тебе старая, больная женщина не угодила?

— Да ведь она тайменя в реке снадобьем колдовским травить удумала!

— Серьёзно? — смутилась Мактанчик-Таш. — Не знала… Ладно, слушай сказку. В стародавние времена жила-была на Алтае Мааны.

— А кто такая Мааны?

— Чудо-зверь, — шаманка отрезала. — Слушай, не перебивай!

— Я слушаю, слушаю!

— Была она большая, как столетний кедр. И одинокая. По горам ходила, по долам — нигде похожего на себя зверя не встретила. И уже начала понемногу стареть.

«Умру, никто на земле про меня и не вспомнит, — Мааны печалилась. — Забудут все, что жила когда-то на свете Большая Мааны…»

Молилась она духу воды Су-ээзи, молилась духу гор Ту-ээзи:

— Прошу, пускай хоть один детёныш из моей утробы выйдет, пусть будет ростом хоть с муравейник, хоть с пенёк кедровый, хоть с крохотного сыгыргана-сеноставца[10]!

Мало ли, много ли времени прошло, но, видно, услышаны были её молитвы. Понесла Большая Мааны сына.

— Расти, расти, мой малыш! — пела радостная Мааны. — Расти, расти!

Но подрос сынок совсем чуть-чуть и остался мелким зверем. А от матери петь-мурлыкать научился. Был это кот, оказывается…

Второй сын родился росомахой криволапой. Третий — пугливой рысью с чуткими ушами.

— Ой, а я видала такого! У него ещё на голове кисточки! — Кадын обрадовалась.

— Четвёртый сын родился барсом отважным, — неспешно Мактанчик-Таш продолжала. — Пятый — хитрым и сильным тигром. А шестой — громогласным львом.

«Шестерых я родила! — думала Мааны. — Никто мне теперь не страшен, даже человек!»

Однажды, ласково на своих детей поглядев, сказала Мааны:

— Надо бы найти азык — добычу. Мяса мне хочется!

Старший сын — кот — помурлыкал и вразвалочку на охоту побежал. Вернулся с малой пташкою в зубах. Поигрался с ней, позабавился да и выкинул.

— Слушай, сынок, с твоими повадками трудно тебе в тайге придётся. Ступай-ка ты к человеку жить.

Второй росомаха пошла. Семь дней по тайге бродила. На восьмой остатки волчьего ужина принесла.

— Твоего угощения ждать — с голоду помрёшь, — Мааны молвила. — Лезь-ка ты на кедр!

Третьей пошла рысь и добыла косулю.

— Да будет охота твоя всегда удачлива! — Мааны обрадовалась. — Глаза твои зоркие, уши чуткие! Ты хруст сухой ветки чуешь на расстоянии дня пути. Тебе в непроходимой чаще хорошо жить будет. Там, в дуплах старых кедров, ты детей своих растить будешь.

Тут очередь барса настала. Одним прыжком вскочил он на островершинную скалу, одним ударом лапы теке-козла повалил.

— Живи ты на высоких скалах, там, где горные козлы и круторогие бараны пасутся!

Куда пошёл тигр, Мааны не ведала. Добычу принёс ей, какую не просила. Положил он к ногам матери убитого охотника.

Заплакала Большая Мааны:

— Жестоко твоё сердце, сынок! Первым ты вражду с человеком начал, полосами твоя шкура покрылась от крови его. Уходи в тростники жить, прячься там от людей!

Младший сын — лев — пошёл еду добывать. Ленивый, спустился он в долину и приволок оттуда убитого всадника и лошадь.

Мааны-мать чуть ум не потеряла.

— Ох-ох! Зачем я шестерых родила? Ты младший — самый свирепый! На моём Алтае не смей жить! Уходи туда, где не бывает зимы. Может, жаркое солнце смягчит твоё твёрдое сердце!

Так услала от себя Большая Мааны всех шестерых детей. И расселились они по всему белу свету…

Только закончила свою сказку шаманка, как из леса мяуканье жалобное послышалось.

— Смотри! — Кадын от удивления вскрикнула. — Это же Мааны сынок!

Из чащи на поляну рыжий пятнистый котёнок крадучись вышел. На кончиках настороженных ушей его две пушистые кисточки покачивались.

— Рысёнок! — обрадовалась принцесса и зверёныша на руки подхватила.

Фыркнул зверёк и укусить назойливую девочку попытался.

— Ой! Какой ты ворчун!

— Не трогай! — Мактанчик-Таш воспротивилась. — Блохи у него, должно быть!

— Ещё чего! — рысёнок рявкнул, из сильных объятий Кадын выкручиваясь. — Мой мех почище твоих седых косм будет! А взгляд мой острей, чем у орла! — жёлтыми раскосыми глазами он сверкнул. — Отойди, а то испепелю!

От такой дерзости ноги у старухи подкосились, и она в муравейник со всего маху села.

— А где же мама твоя? Мааны где? — Кадын спросила.

— Никакой такой Мааны не знаю я! — рысёнок осклабился. — Мать моя в неравном бою с семиголовым Дельбегенем погибла! Славное её имя прошу не упоминать попусту!

— Подумать только, какие нежности! — вытряхивая из-под семи халатов больших рыжих Муравьёв, шаманка проворчала.

— Так ты сирота, маленький! — Кадын попыталась приласкать рысёнка, но тот когти выпустил.

— Я не маленький! Мне третий месяц пошёл! Отпусти, не то худо будет!

— Ну хорошо, — отчаялась приручить его девочка. Опустила она рысёнка на землю, и тот отряхиваться брезгливо принялся. — Раз ты такой самостоятельный, то и еду себе сам добыть сумеешь.

— А то! Я кабана одной левой лапой завалю, а про косулей вообще молчу! Я ими через день питаюсь.

— Ну тогда обеда я не предлагаю тебе, — смирилась Кадын и, расстелив на поляне белую, как снег в горах, кошму[11], из мешка припасы выкладывать стала: арчу-творог, козий сыр-курут, печёные яйца, вяленое мясо и глиняный горшок с маслом. — Садитесь, бабуся, подкрепитесь, уважаемая.

Победоносно шаманка на рысёнка глянула и в один присест дюжину куриных яиц проглотила. Со скорлупой вместе!

— А это у вас в бутылке что такое? — рысёнок подозрительно принюхался.

— Маслице коровье! — усмехнулась старуха прожорливая и в беззубый рот головку курута отправила. Целиком!

Рысёнок облизнулся и слюну сглотнул:

— Подумаешь! А вот я бруснику ем и не морщусь! — сунул он морду в алый брусничник и зачавкал громко.

Бесследно исчез бурдюк с творогом в старухином чреве. Прямо с конопляной бечёвкой!

— Вот отчаянный! Иди сюда, Ворчун, угощайся!

— И не подумаю! — рысёнок ощерился.

Наевшись от пуза творога и напившись из горшочка масла, лесной вояка крепко заснул. Спящим, под ворчания старой Мактанчик-Таш принесла его Кадын в аил, овчинку в углу постелила и Ворчуном рысёнка нарекла. Так третий сын Большой Мааны среди людей поселился.

Глава 3

Загадка Телдекпей-кама

Созвал как-то раз хан Алтай со всех близких и далёких стойбищ плоского, как поднос, Укока камов[12] премудрых.

— Народ мой бедствует. Со стопудовым Дельбегенем совсем сладу не стало! — поправив ворот горностаевой шубы, скорбно со своего трона Алтай молвил. — Никто его одолеть не может: ни сын мой — богатырь славный Бобырган, что самого владыку подземного мира Эрлика не боится. Простодушен и бесхитростен он слишком. Ни достославный силач Сартапкай, что указательным пальцем левой руки реки вспять поворачивает, а указательным пальцем правой руки горы с места сдвигает. Даром что коса у него до земли, а мускулы, как наросты на берёзе, хоть чашки из них режь. Одной силой с Дельбегенем не совладать, одной отвагою семиглавого людоеда не победить. Помогите, подсобите, мудрейшие камы, подумайте, как с хитрым людоедом справиться?