Первые - Жозефина Исааковна Яновская

— Кто сидел в Петропавловской крепости? — спрашивает Лиза.

Саша вдруг спохватывается. Ведь ни мать, ни сестра не знают, что он был арестован.

— Ты думаешь — только мужики плохо живут? А мастеровые? — переводит он разговор. — Взять хотя бы ткачей здесь у нас, в Петербурге, да и везде, в Иванове, в Нарве на Кренгольмской мануфактуре… Там и женщины работают, и дети.

— А посмотреть самой можно, побывать у ткачей? — спросила Лиза.

— Хочешь убедиться? — Саша задумался. — Может быть, устрою. У нас учится один, сын хозяина ткацкой фабрики. Да как бедствует народ, можно увидеть не только на фабрике. Мужики толпами со всех сторон, из деревень идут в Питер, в лаптях, в рваных зипунах. Идут от голода, от холода, от повальных болезней. Тысячи верст идут. Здесь надеются найти заработок, хоть какой. А их тут собирается больше, чем нужно. И работы нет. Так и толпятся целыми днями и месяцами на Сенном, там и живут.

— Где толпятся?

— На Сенном рынке, а бабы на Никольском. Там можно увидеть тяжелые сцены.

Лиза умолкает. Ей никогда не приходилось бывать ни на Сенном рынке, ни на Никольском. Закупкой продуктов ведают дворецкий, повар, кухарка. Если нужно набрать материю на платье, или ленты, или кружева, мать с вечера велит кучеру Илье приготовить карету, и они едут в Гостиный двор.

— Мы можем с тобой побывать там, — говорит Саша. — Одной-то тебе неудобно. А вместе — встанем пораньше и поедем.

ГЛАВА XIII

На одном из семейных вечеров генералу Корвин-Круковскому был представлен Ковалевский. Это получилось тем более естественно, что Владимир Онуфриевич был земляком Круковских, тоже из Витебской губернии.

Генерал церемонно подвел его к жене, потом к дочерям. Сестры едва не расхохотались, когда, галантно наклонившись к ним, Ковалевский произнес:

— Рад познакомиться. Очень сожалею, что до сих пор не имел счастья…

— Так вы, оказывается, еще и врать умеете! — тихонько говорит Софа.

Владимир смотрит в ее милое, лукавое лицо, в лучистые глаза, которые бывают то золотисто-ясными, то с какими-то зелеными огоньками, и думает о том, что действительно он знает ее давно-давно. И не было, и не могло быть такого времени, когда он не был с ней знаком.

— Первый вальс вы танцуете со мной, — говорит он тоже негромко.

С этого вечера Ковалевский стал бывать у Корвин-Круковских часто, чуть ли не ежедневно. Он привозил девушкам книги, читал с Анютой ее повести, изучал теоремы с Софой. Родители терялись в догадках. Для чего он ездит? Уж не имеет ли виды на свадьбу? Но с которой?

Во всяком случае, генерал был того мнения, что этот молодой человек не подходит ни для одной. Для своих дочерей он желал более богатых и родовитых женихов.

А Ковалевский, кажется, никогда не чувствовал себя таким счастливым.

«Я познакомился нынешней зимой с двумя девушками. Это сильно работящие и замечательно развитые существа, — писал он брату, который в это время был за границей. — …Вообще это такое счастье свалилось на меня, что трудно себе и представить»;

Как-то Ковалевский зашел к Корвин-Круковским днем. Генерала и генеральши не было дома. Тетушки сидели где-то по своим комнатам. Анюте нездоровилось — она не выходила. В гостиной была одна Софа.

— А вы все решаете задачи? — сказал Ковалевский, увидев на столе открытую тетрадку. — Ой, сколько их тут. И все по ответу?

Владимир взял тетрадь и стал перелистывать.

— Вы просто откуда-то списали решение.

Софа вспыхнула.

— Ах, так! Отдайте тетрадь.

Но Ковалевский вдруг увидел что-то интересное.

Пришлось ли раз вам безучастно,

Бесцельно средь толпы гулять

И вдруг какой-то песни страстной

Случайно звуки услыхать?

На вас нежданною волною

Пахнула память прежних лет,

И что-то милое, родное

В душе откликнулось в ответ.

Он не успел дочитать. Софа схватила тетрадь. Владимир задержал ее руку в своей.

— Нет, не получите. Это что такое! Среди задач — стихи.

— Эти стихи не для вас. Все равно не поймете, — сердито сказала Софа.

Как она ему нравилась вот такая, нахохлившаяся! Мысленно он назвал ее «воробышком». Этот воробышек может быть энергичен и смел, и застенчив, как дитя. В его маленьком сердечке горит неугасимая любовь к науке, жажда знаний, так созвучных стремлениям Владимира. Этот воробышек далеко полетит, если развязать ему крылья!

— Ну нате, возьмите, моя принцесса. Кладезь мудрости и поэзии. Преподношу вам.

Он встал на одно колено и церемонно протянул тетрадку.

— То-то! Теперь вы не забыли встать на колени? — засмеялась Софья.

— Перед вами всегда готов. Слуги, где мои слуги! Несите дары в этот дом. Сегодня же буду просить у отца руки его младшей дочери.

— Моей? — вдруг растерялась Софья. — Вы шутите. Анюта ведь старше…

Ковалевский встал с колен. Он смотрел на девушку. Там, в ее глазах, широко распахнутых, смотревших удивленно, он хотел прочесть какой-то ответ…

— Нет, я серьезно, Софа, — сказал он мягко. — Вы не верите в сродство душ?

Когда Ковалевский ушел, Софа побежала к Анюте.

— Анюта, он сказал, что будет просить моей руки.

— Твоей?

— Да. Почему так?

— Значит, ты больше понравилась.

— Но при чем тут понравилась? Ведь брак фиктивный!

— Ты лучше думай, что делать.

— Он хороший, добрый. Я рада. Он мне как брат. И ты будешь с нами… — задумчиво говорит Софа.

Она прижимается к плечу старшей сестры.

— Анюта, а что будет… А если я на самом деле кого-нибудь полюблю?

— Что ж… Тогда не знаю. Нужен будет развод. Но этого очень трудно добиться. Почти невозможно…

Они замолчали.

— Мне так кажется, словно я, закрыв глаза, бросаюсь с высокой горы, — сказала Софа.

— Эх, ты, сурок… Сурок, ты жив? — громко, как в детстве, спрашивает Анюта и приподнимает лицо сестры за подбородок.

— Жив-жив, — отвечает Софа и начинает улыбаться. — Жив-жив! — кричит она и, вскочив, кружится по комнате. — О чем я думаю! Это счастье, огромное счастье! Хочу быть свободной! Хочу учиться!

_____

Было восемь часов утра. Лиза тихонько встала, оделась и прошмыгнула в кухню. Кухарка растапливала плиту.

— Вы куда это, барышня, ни свет ни заря? — спросила она Лизу.

Лиза приложила палец к губам.

— Никому не говори. Я скоро вернусь.

Она вышла на улицу. Стояло обычное осеннее утро. Темные тучи низко ползли по небу, накрапывал дождь. Кое-где дворники в картузах и фартуках сверх теплых фуфаек дометали тротуары. Открывались мелочные лавки, питейные заведения. За углом мужики в рваных полушубках копали какой-то ров.