Марк Твен - Том Сойер за границей

– Это значит выложить деньги наличными, вот что.

– А кому эти деньги достанутся, масса Том?

– Нам, а кому же еще?

– А извинение кому?

– Правительству Соединенных Штатов. Или, если нам захочется, то наоборот мы примем извинения, а деньги отдадим правительству.

– А сколько это будет денег, масса Том?

– При таких отягчающих вину обстоятельствах не меньше трех долларов на брата, а может, и больше.

– Ну, тогда мы лучше деньги возьмем. На что нам ихние извинения? Как по-вашему, масса Том? А по-твоему, Гек?

Мы обсудили это дело и решили, что, пожалуй, стоит взять деньгами. Я еще не слыхал про такие вещи и спросил у Тома, всегда ли страны приносят извинения, если они поступили неправильно.

– Всегда. Во всяком случае, малые страны.

Мы летели потихоньку, рассматривая пирамиды, а потом взмыли вверх, опустились на плоскую верхушку самой большой и увидели, что она точно такая, как рассказывал тот человек в воскресной школе. Пирамида эта была как бы сложена из четырех лестниц, которые начинались широкими ступенями внизу и, постепенно сужаясь кверху, сходились в одну точку на верхушке. Но только по этим лестницам нельзя было лазать, как по настоящим: каждая ступенька была высотой в человеческий рост, и без чужой помощи на нее ни за что на взберешься. Другие две пирамиды стояли неподалеку, и люди, которые двигались по песку между ними, казались маленькими, как букашки, – так высоко над ними мы находились.

Том чуть не ошалел от радости и изумления, что попал в такую знаменитую местность, и мне казалось, что история просто лезет у него изо всех пор. Ему просто не верилось, что он стоит на том самом месте, откуда принц вылетел на бронзовом коне [15]. Он сказал, что это было во времена «Тысячи и одной ночи». Кто-то подарил принцу бронзового коня, у которого на лопатке был шпенек, и он мог сесть верхом и летать по воздуху, как птица, и объехать весь мир, и управлять конем, поворачивая шпенек, и лететь высоко или низко, и спускаться на землю везде, где захочет.

Когда он все это рассказал, наступило неловкое молчание – знаете, какое бывает, когда человек окончательно заврался, и вам его жалко, и вы стараетесь как-нибудь переменить тему, чтобы помочь ему выбраться из затруднительного положения, но не знаете как; а покуда вы раскидывали мозгами: что же делать? это молчание уже наступило и разлилось кругом, и теперь деваться некуда. Я смутился, и Джим тоже смутился, и мы оба ни слова вымолвить не могли. Том с минуту сверлил меня сердитым взглядом, а после сказал:

– Ну, говори же, что ты об этом думаешь?

– Том Сойер, ты и сам этому не веришь, – отвечаю я.

– Почему же мне не верить? Что мне мешает?

– А то тебе мешает, что таких вещей быть не может, вот что.

– Почему не может?

– Ты мне сперва скажи, почему может?

– По-моему, этот шар ясно показывает, что такие вещи бывают.

– Почему?

– Почему? Я еще ни разу такого дурака не видывал. Неужели ты не понимаешь, что наш шар и бронзовый конь-это одно и то же, только под разными названиями?

– Ничего подобного. Шар – это шар, а конь – это конь. Большая разница. Скоро ты скажешь, что дом и корова – одно и то же.

– Клянусь богом, Гек его снова поймал! Теперь ему ни за что не выкрутиться!

– Заткнись, Джим! Ты сам не понимаешь, что болтаешь. И Гек тоже. Послушай, Гек, сейчас я тебе все растолкую, чтобы ты понял. Тут дело не в форме, а в принципе, а принцип у обоих один. Понимаешь?

Я пораскинул мозгами и сказав

– Нет, Том, ни к чему это все. Принципы принципами, да только остается один большой факт, а именно: то, что может сделать шар, вовсе не доказывает, что это же самое может сделать конь.

– Да ну тебя, Гек! Ничего ты не понял. Послушай немножко, это же совершенно ясно. Летим мы по воздуху или нет?

– Летим.

– Хорошо. Теперь скажи: можем мы летать высоко или низко, как захотим?

– Можем.

– Можем мы повернуть, куда захотим?

– Можем.

– Можем мы спуститься на землю в любом месте, где нам вздумается?

– Можем.

– Как мы управляем шаром?

– Нажимаем на кнопки.

– Надеюсь, теперь тебе все ясно? В другом случае управление производится поворотом шпенька. Мы нажимаем на кнопки, а принц поворачивал шпенек. Как видишь, ни малейшей разницы нет. Я знал, что до тебя дойдет, если только объяснить как следует.

Он был так счастлив, что даже насвистывать начал. Но мы с Джимом молчали, и тогда он перестал свистать и с удивлением сказал:

– Неужели ты до сих пор ничего не понял, Гек?

Тогда я сказал:

– Том Сойер, разреши задать тебе несколько вопросов.

– Валяй, – говорит он; и я вижу, что Джим насторожился.

– Насколько я понял, тут все дело в кнопках и в шпеньке, остальное значения не имеет. Кнопки имеют одну форму, а шпенек – другую, но это не важно.

– Не важно, раз у них одна и та же сила.

– Прекрасно. Какая сила в свечке и в спичке?

– Огонь.

– В обеих одна и та же?

– Конечно.

– Прекрасно. Допустим, я поджигаю спичкой столярную мастерскую, что будет с мастерской?

– Она сгорит.

– Ну а если я подожгу свечкой эту пирамиду – сгорит она или нет?

– Ясно, что нет.

– Отлично. Итак, в обоих случаях огонь один и тот же. Почему же мастерская горит, а пирамида нет?

– Потому что пирамида вообще гореть не может.

– Ага! Ну а лошадь вообще летать не может!

– Вот так здорово! Посадил-таки его Гек в лужу, говорю я вам! Эх, и угодил же он в ловушку! Эх… Да…

Тут Джим чуть не задохся от смеха и уж больше ничего сказать не мог. А Том страшно рассвирепел, видя, как я уложил его на обе лопатки да его же доводами разбил в пух и прах. Он только и мог сказать, что всякий раз, когда мы с Джимом начинаем возражать, ему за весь род человеческий краснеть приходится. Ну а я ничего не сказал, я и так был вполне удовлетворен. Когда мне удается заткнуть кого-нибудь за пояс, я никогда не похваляюсь и на его счет не прохаживаюсь, как некоторые. Я тогда думаю, что если б я был на его месте, то не хотел бы, чтоб он на мой счет прохаживался. По-моему, гораздо лучше быть великодушным.

ГЛАВА ХIII. ДЖИМ ЕДЕТ ЗА ТРУБКОЙ ТОМА

Вскоре мы оставили Джима одного летать возле пирамид, а сами полезли в дыру, которая ведет в тоннель, захватили с собой несколько арабов и свечки, и там, внизу, в самой середке пирамиды, мы нашли комнату, а в ней большой каменный ящик, где хранился царь, – в точности, как тот человек в воскресной школе рассказывал. Только теперь царя не было – его кто-то утащил. Но я не особенно интересовался внутренностью пирамиды: я подумал, что там, наверное, водятся привидения, – конечно, не свежие, – ну да мне все равно, я никаких не люблю.

Потом мы вышли оттуда, сели на маленьких осликов и проехали немного верхом, потом немного на лодке, а после еще на осликах и наконец прибыли в Каир. Дорога все время была такая ровная и красивая, какой я еще в жизни не видывал. По обеим сторонам росли высокие финиковые пальмы, везде бегали голые ребятишки, а все мужчины были медно-красного цвета, стройные, сильные и красивые. А до чего удивительный был сам город! Улицы – такие узенькие, настоящие переулки – были битком набиты народом. Мужчины – в тюрбанах, женщины – под покрывалами, и все разодетые в яркие, пестрые наряды всевозможных цветов; и никак нельзя было понять, каким образом люди и верблюды ухитряются пролезать в такие узкие щели, но они все же ухитрялись; и кругом были шум и давка. Лавки были тоже такие маленькие, что в них не повернешься, но заходить туда было незачем: лавочник, поджав ноги, сидел на своем прилавке, курил длинную изогнутую трубку, разложив все свои товары так, чтобы можно было достать их рукой, и чувствовал себя как на улице, – все равно проходившие мимо верблюды задевали его вьюками.

Время от времени какая-нибудь важная персона проносилась по улицам в своей карете, а впереди бежали разряженные люди, вопили благим матом и колотили длинными шестами всех, кто не уступал дорогу. Вдруг откуда ни возьмись появился султан. Он ехал верхом во главе процессии в таком роскошном наряде, что у всех прямо дух захватило, и все тут же бросились плашмя на землю и лежали на брюхе, пока он не проехал. Я забыл лечь, но мне помог вспомнить один парень – тот, что бежал впереди с шестом.

Были там и церкви, да только здешние жители до того глупы, что вместо воскресенья празднуют пятницу и нарушают день субботний. Когда заходишь в эти церкви, надо снимать башмаки. В церкви находились толпы мужчин и мальчиков, они сидели кучками на каменном полу и страшно шумели. Том сказал, что они учат наизусть свои уроки из корана – они думают, что это библия, а те, кто понимает, что коран не библия, те предпочитают в это дело не вмешиваться и знай себе помалкивают. Я в жизни такой огромной церкви не видывал. Она была до того высокая, что прямо голова кружилась, когда вверх посмотришь. Церковь в нашем городе ничто по сравнению с этой, – если засунуть ее в эту, люди подумали бы, что это ящик с галантерейным товаром.