Андрей Яхонтов - Дождик в крапинку

— Ух, здоровски!

Они как-то неверно многое понимали… Могли обозвать нервным, будто не знали: расшатанные нервы — это болезнь. А кто над болезнью смеется? А может, он сам чего-то очень простого не мог увидеть, уразуметь? Слишком уж много не поддающегося объяснению (с его точки зрения) и спокойно принимаемого, а то и поощряемого другими.

Один рал Антон видел: несколько старшеклассников ворвались в школьную раздевалку и принялись обрывать вешалки у всех пальто подряд. Дергали, что было силы — вешалки лопались, пальто летели па пол. Ладно, если бы хотели кому-то одному отомстить. Но обрывали без разбора. И веселились при этом. Радовались… Чему, если знали, что поступают нехорошо? И все-таки трудно представить: он один прав, а столькие — ошибаются.

Антон задержал взгляд на Любочкином лице. Нет, с облегчением отметил он, ей Борькина похвальба тоже не доставляла радости.

Зажигались окна. Над подъездом затеплилась слабая лампа. В освещенном ею дверном проеме полнился дедушка. Постоял, посмотрел в их сторону, но Антона не позвал, скрылся. Не разглядел? Или хотел напомнить пиши видом, пристыдить?

Одновременно Антон различил: от ворот надвигается неуклюжая толстая фигура. Сережа.

Во дворе он находился на особом положении. Силой обладал огромной, правда, никогда ею не злоупотреблял. Недоброжелатели называли его за глаза «Жиртрестом». Но в лицо Сережу никто не решался так дразнить.

Сашка предпринимал иногда попытки его задеть, начинал обзывать очкариком, но Сережа отвечал неизменно спокойно, с сознанием собственного могущества и превосходства.

Когда он выходил — толстый, коротко стриженный, в очках — все как-то сдвигались, давая ему побольше простора, А папа у него был худой. И мама не полная, маленькая даже. У них, единственных в доме, был телевизор.

Из всего двора только Антону и Сереже устраивали дни рождения. Задолго до этого все переставали с ними ссориться, а поссорившиеся старались помириться. Антона Сережа выделял из всех и приглашал постоянно.

Много времени Сережа проводил в районном Доме пионеров, где занимался в кружке по изобретению роботов. И сейчас он, наверно, возвращался оттуда. С его появлением все быстро разбрелись по домам. Они остались во дворе вдвоем.

— Сережа, — заговорил Антон. — А люди летали на солнце?

— Нет, это невозможно, — изрек Сережа.

— Там раскаленные стога, да?

— Какие стога?

— Ну, из медной проволоки.

— Ерунда.

— Это Борька говорит. И потом, если бы туда слетали, то уже наверняка знали бы, есть там райские сады и ангелы или нет. Верно?

Совсем стемнело. Прозрачно светилось одно из окон среди виноградных лоз. То самое, за которым, по расчетам Антона, мог скрываться черный дух печки.

— Мне кажется, за нами оттуда наблюдают… — Антон понизил голос и сделал Сереже знак держать окно в поле зрения.

Сережу, такого начитанного, невозмутимо-разумного, подобные разговоры увлекали, будоражили.

— Злые волшебники в острых колпаках. Как у звездочетов, — стал фантазировать он. — И они за нами следит, чтобы потом заточить нас в темницу.

— И они связаны со злым Германом, — подхватил Антон.

— У них заговор против нашего двора. Они нас окружили. И только ждут момента, чтобы напасть.

Антону сделалось не по себе. Налетят, схватит… Как раз удобный момент: никого, кроме них двоих.

Но странно: и боязно, и все же не верилось, что такое возможно, хотелось нагнать на себя и Сережу еще страха. И он рассказал Пашкину историю про копыто.

— А еще что-нибудь про чертей знаешь? — загорелся Сережа.

Он, видно, испытывал то же, что Антон.

— Ага, — сказал Антон. — Только пойдем в подъезд, а?

И подальше от зловещего окна, и поближе к дому. Если выйдут его звать, можно сказать, что и сам уже возвращался.

Сережа опустился на лестничные ступени. Антон помедлил и сел рядом. Мама много раз повторила: ступени каменные, холодные, на всю жизнь застудишь спину…

Взрослые, когда предостерегают, считают обязательным преувеличить опасность. Разве можно простудиться на всю жизнь? Сказала бы, на год — и правдоподобней, и впечатляет гораздо сильнее. Шутка ли — год не гулять…

Не умеют взрослые таких простых вещей понять.

То же и с запретом играть спичками. «Нельзя — а то случится пожар!» Допустим. Но вот закавыка: к их дому лепится пожарная лестница, якобы по ней жильцы могут спуститься в случае необходимости. Значит, она всегда должна быть в полной готовности к спуску? Так? А ее взяли и обшили снизу щитами высотой в два человеческих роста. Чтоб дети не баловались и не забирались высоко? А если пожар?

Да и можно ли всерьез поверить в страх взрослых перед пожаром, если к дому лестница примыкает только у самой крыши? Дотянуться до нее, даже из ближайших окон, дело немыслимое. Антон со многими старшими по этому поводу толковал, но вразумительного объяснения так и не добился.

Папа вспоминал; во время войны по лестнице взбирались ночью на крышу (и он тоже взбирался). чтобы обезвреживать фашистские зажигательные бомбы. Эта версия оправдывала название «пожарная», но как-то, проникнув с ребятами на чердак. Антон призадумался: почему нельзя было подняться на крышу по ступенькам?..

— Ну? — нетерпеливо подтолкнул Антона Сережа.

— Это, правда, не совсем про чертей, — предупредил Антон.

— Все равно!

— Дело было в одном городе. Работники милиции раскрыли кражу. Из аптеки были похищены редкие лекарства. И вот милиционеры везли воров в тюрьму. Поздно ночью. Один работник милиции, который сидел у окна, вдруг замечает: за окном автомобиля вырисовываются контуры какой-то другой машины. Как бы полупрозрачной. И куда бы милиционеры и своей машине не свернули — та, другая машина их преследует…

Антон моргнул, отстранился от картины ночной, погони и посмотрел на Сережу. Тот вперился в Антона, но видел, наверно, милиционеров, воров, загадочную машину.

Все же Антон колебался. Вдруг Сережа спросит, откуда он эту историю узнал?

Давно это произошло. Антон ездил с родителями в гости к их знакомым. Возвращались троллейбусом. Было темно. Где, мимо чего проезжали — не различишь. Тогда Антон и обратил внимание — за окном висело, следовало за ними светящееся отражение троллейбуса. Взмахнул рукой — и в полупризрачном соседнем вагоне нашел темную фигуру, взмахивающую рукой. Пассажир двигался по проходу к передней двери. И там, рядом, тоже кто-то двигался.

Антону пришло в голову: что, если отражение только кажется отражением?

— Чего замолчал? — очнулся Сережа.

Конца приключения Антон не знал. То есть ясно было, загадку раскроют, жуликов поймают, но как это произойдет — следовало придумать.

— И тогда следователь вспомнил, что рассказал ему тот милиционер. Ну, про прозрачную машину. И вот он тоже ваял с собой сотрудников покрепче, сел в машину и поехал по городу. И только они выехали, он увидел прозрачную машину…

Во дворе звякнуло окно. Раздался голос Сережиной матери:

— Сережа, домой немедленно!

Сережа выскочил во двор и крикнул, что идет. Вернулся умолять Антона:

— Быстрей! Быстрей!

— Стали стрелять. А пули проходят сквозь ту машину — и все. И полковник тогда решил пойти на риск. И резко повернул руль, когда ехали по мосту. А бандиты не успели сообразить и за ними упали в реку. Но полковник-то успел своих предупредить, и они двери машины открыли и успели выпрыгнуть. А бандиты не успели и все утонули. Вот, — закончил Антон.

Дверь открыл дедушка. Ничего не сказал. Шаркая, шел впереди. Потом, видно, передумал, повернулся к Антону.

— Ты когда обещал вернуться?

Антон молчал.

— Если дал слово, надо его держать. Имей в виду, я на тебя обиделся.

И свернул не к себе, а к бабе Лене. Мама кроила светло-серый материал.

— Ну ты и гулена, — подняла она голову. — Проголодался? Салат под салфеткой, а хлеб в шкафу.

О чем-то он собирался ей сообщить? Ах, насчет белки…

— Ты ела уже? — спросил он.

— Я не хочу.

Он наблюдал за ней. Остреньким мелком вела пунктирную линию. Оборвала. Отложила мел и линейку.

— Я пятерку по чтению получил, — сообщил он.

— Молодец, — обрадовалась мама. — Только ведешь ты себя плохо. Исправляйся. Я у бабы Лены наперсток брала. Отнеси ей, пожалуйста.

Дедушки у бабы Лены уже но было. А баба Лена сидела у стола. Воспаленный отсвет оранжевого абажура румянил ее морщинистое лицо. Руки, худые и бледные, теребили носовой платочек. Неприятно на них смотреть. Когда Антонина Ивановна говорила кому-нибудь: «Ты из меня вес жилы вытянул», он представлял руки бабы Лены и машину, почему-то наподобие точильной, с вращающимся колесом, которая тянет и наматывает жилы на специальные деревянные катушки.

— Антоша, голубчик, где ты так поздно задержался?