Птица Сирин и всадник на белом коне - Георгий Николаевич Юдин

«И откуда они берутся? Неужто правду говорят, что Бог старый месяц на звёзды крошит?»

Вот одна вдруг сорвалась с места, белым хвостом чёрное небо неслышно черканула и исчезла. Сказывала бабушка Акулина, что хвостатая звезда – к войне.

«Гляди-ка, не врёт примета, – улыбается Егорий, – вон как бабы-то со мной бились!»

Лежал он, лежал на тёплом душистом сене да и заснул. А рано утром, когда роса выпала и туман от солнышка в овраг уполз, от тревожного шума проснулся.

«Неужто бабы всё с „коровьей смертью“ воюют?»

Глянул в сторону деревни, а там избы горят! Егорий со всех ног через поле на помощь, а как до первой избы добежал, понял, что не от лучины пожар полыхает, а от факелов, что в руках у всадников! Носятся они с гортанными криками на лошадях, будто дикие волки в стаде овечьем, и рубят саблями кривыми всех, кто из домов выскакивает.

Вскипела у Егория кровь. «Ах, зверюги проклятые! Попомню я вам сейчас отца с матерью!» Метнулся дикой кошкой на спину коня, что мимо него нёсся, схватил на скаку вилы возле избы, одного нагнал и проткнул его насквозь, как поганую крысу.

– Эй, мужики, – кричит, – чего смотрите?! Хватай топоры! Руби их, окаянных!

Мужики увидели, какой ратник за них бьётся, осмелели и давай кто косами, кто оглоблями всадников с коней сшибать! Так разошлись, что половину перебили, а остальные стеганули коней и помчались прочь из деревни.

А Егорий с двумя деревенскими парнями в запале схватки – за ними. И вдруг у самого лесочка конники бросились врассыпную и взяли Егория с товарищами в кольцо.

– Что, урус! Перехитрили мы тебя? – гогочет вожак, а остальные медленно подъезжают и прямо в грудь из тугих луков целятся. – Читай молитву своему богу! Скоро квас с ним пить будешь!

Зло Егория разобрало.

– А сам не хочешь ли почитать, чего у меня на голицах[12] написано? Рано, пёс, скалишься! На всякую гадину найдётся рогатина! – Да как метнёт вилы! Жаль, промахнулся, только шапку с лисьим хвостом с его бритой башки сшиб.

Оскалился злобно вожак:

– Ха, урус! Смелый медведь!

Что-то на своём языке каркнул, и тотчас на Егория и его товарищей со всех сторон арканы со свистом полетели. Сдёрнули их с сёдел на землю и с гиканьем поволокли за собой по колючим кустам, по острым камням, за тёмный лес, в плен.

Вёрст пять протащили взмыленные кони окровавленных пленников, пока не прискакали к вражескому стойбищу. Сняли с них арканы и бросили на землю, где уже человек семьдесят пленных из других деревень лежало. Огляделся Егорий и ужаснулся.

Черным-черна степь от воинственной орды, будто саранчой земля усыпана. Тысячи костров горят, тысячи крытых повозок с награбленным добром, стада испуганных коров и овец ножа ждут. Разбоем волчья стая кормится, всё на своём пути смерти предаёт. Не соврал офеня – к Москве беда летит.

Весь знойный день и всю ночь пролежал посреди степи Егорий. Рубаха от крови заскорузла и к ранам присохла, боль такая, что перед глазами красные круги вертятся. И рядом мужики тоже кто зубами от боли скрежещет, а кто ругается от злости.

– Ничего, мужики, крепись. И в аду люди живут, – подбадривает их Егорий, а сам еле спёкшимися губами шевелит.

Вдруг подлетает к ним на полном скаку тот вожак, что Егория в плен взял, и кричит свирепо:

– Эй, шакалы! Кто хочет служить нашему повелителю, айда за мной, а кто не хочет, тому глупая башка отрежем и на палку сушить наденем!

Насупились мужики, молчат. Помрут, а не встанут. И тут поднимается Егорий и говорит:

– Веди меня к своему повелителю. Я ему служить буду.

Ахнули мужики, а вожак глянул на него с презрением и увёл за собой.

Когда по лагерю шли, Егорий внимательно по сторонам поглядывал, всё примечал, а как к богатому пёстрому шатру приблизились, придумал уже, как из беды выпутаться.

В шатре, на дорогом персидском ковре, сам «повелитель вселенной» на корточках сидел и баранью ногу обгладывал. Заплыл весь от жира, аж лоснится, морда красная, хоть лапти суши.

– Ну, храбрый урус, будешь за меня воевать?

– Вот заживут раны, тогда поглядим.

– Зачем пришёл тогда?! Быстрей всех умереть хочешь?

– Потому и пришёл, что умереть не хочу. Если в живых оставишь, такой подарок тебе сделаю, какого ни у одного владыки нет.

Загоготал хан, затряс жирным животом.

– Что у тебя есть, коровья лепёшка? – визжит. – Может, свою бороду подаришь? А так у меня всё есть!

– А не хочешь ли ты, как птица, увидеть с неба все свои владения?

– Пять лун тому назад я приказал своим воинам пасть на землю и сделать гору из своих тел. Я въехал на коне на живую гору и достал головой небо. Но и тогда не увидел всех своих земель!

– Я подниму тебя ещё выше, до самых звёзд.

– Как, баранья башка?

– Прикажи дать мне тысячу овечьих шкур. Я со своими товарищами сошью из них великий шар, наполню над костром горячим воздухом, и он поднимет тебя так высоко, как не поднимался никто из смертных.

– Ха, урус! Твоя глупая башка хорошо придумала! Я дам тебе шкуры. Но если через семь солнц ты не поднимешь меня в небо, ты сам туда полетишь чёрным дымом. Я сожгу тебя и твоих урусов.

Поклонился Егорий ему до земли и пошёл от шатра. «Чтоб тебя чёрт с квасом съел! – плюнул в сердцах. – Ишь какая птичка косопузая выискалась».

Через свист, гогот и жестокие удары плётками, стиснув зубы, к своим пробрался. Слышит, как кто-то из них цедит со злобой:

– Что, иуда, продался за кусок лепёшки? Жалко, руки связаны, да я тебя всё одно ночью зубами загрызу!

– Лежи, дурак, помалкивай, – спокойно отвечает Егорий. – Слушайте, мужики, – зашептал, чтоб охрана не услышала, – надумал я одну хитрость. Если получится, быть нам свободными. Только не спрашивайте ни о чём, а делайте, как скажу.

Помолчали мужики, подумали, а тот, что вместе с Егорием в плен попал, говорит:

– Я его в бою видел. Не подведёт. Сказывай, что делать надо?

Наутро, как только солнышко из-за края земли несмело выглянуло, к тому месту, где пленники лежали, притащили всадники целую гору бараньих и овечьих шкур.