Побег из Олекминска - Вера Александровна Морозова

к сердцу наборщиков. Значит, и на месте шрифт раздобудет, а это на первое время. Как можно в подполье обходиться без собственной типографии? Хотя бы самой скромной.

У Аничкова моста девушка стояла не случайно. Все было предусмотрено. У подруги одолжила нарядную пелерину, крючки которой застегивались на шее, — сложное сооружение из витого шнура и беличьих лап. О, проклятая мода! Времени барынькам некуда девать — подняла к небу глаза Мария. В таком великолепном виде, оставив саквояж со шрифтом, и ушла с конспиративной квартиры, а товарищ, который должен доставить шрифт, подхватит ее на Невском. Вот и стояла у Аничкова моста, дожидаясь его и стараясь скрыть волнение. По камням переваливались утки, смело ставя перепончатые лапки и подняв голову, следили за стайками рыбок. В какой-то момент быстрым движением выхватывали рыбку. Встряхивались. Сверкнув серебром, рыбка исчезала в зобу, и утка с былым равнодушием следила за бурлящей водой.

Мимо прошла цветочница. В корзине — розы. Букеты перевязаны шелковой лентой. Мария так любила цветы! Испытание для ее скромного бюджета. Цветочница в широкой юбке и в кружевном фартучке, поверх которого висел кошель, напоминала француженку. С профессиональным чутьем она остановилась около девушки и протянула букет. Та, ужасаясь такой непредвиденной траты денег, полезла за ассигнацией. Теперь она стояла с букетом роз. Конечно, деньги сумасшедшие, экономию следовало соблюдать железную, но так конспиративнее: и вагон первого класса, и букет роз... И она улыбнулась собственному лукавству.

Экипаж на красных дутых шинах остановился у моста. Молодой человек, одетый с иголочки, легко соскочил с лихача и подбежал к даме. Приложился к ручке, затянутой в белую перчатку, и повел к экипажу.

— Какие розы! — наклонился он к даме, вопросительно и весело поглядывая. — Осторожно... Осторожно... Не оступитесь...

— Не следовало опаздывать на десять минут и оставлять меня на растерзание петербугским цветочницам... — Мария тоже наклонила голову и шептала, посмеиваясь. — Теперь три дня и есть-то по-человечески не придется, нужно будет возместить деньги в партийную кассу.

Лихач щелкнул кнутом, рысаки рванули. Замелькали магазины, витрины, строгие особняки, банки.

На Николаевском вокзале молодой человек помог даме выйти из экипажа. Бережно поддерживал под локоток и сам понес чемодан. Неторопливым жестом остановил носильщика, который, выпятив живот и сверкая белоснежным холщовым фартуком, бросился к господам. «Нет, нет», — отрицательно замотал головой господин, одетый с иголочки. При такой прекрасной даме допускать чью-то помощь?! Гм...

Дама в нарядной пелерине и с букетом роз, элегантный молодой человек обращали внимание окружающих. Мария гордо вскинула голову. Правда, однажды чуть-чуть не налетела на толстого жандарма, стоявшего на перроне. Ну, это он виноват — даме не уступить дорогу! И жандарм, увидев господ, сконфузился и взял под козырек.

— Свинья! — тихо бросил ему молодой человек, стараясь, чтобы дама не расслышала.

— Виноват, ваше благородие! — выпалил жандарм, продолжая поедать глазами господ. — Виноват по причине рассеянности.

Дама улыбнулась своими прекрасными губами и слегка поправила вуаль, украшенную мушками.

— Анатоль, нельзя быть таким грозным! — И пальчиком погрозила.

— Простите, дорогая! — Лицо молодого человека приняло несчастное выражение. — Виноват, нужно было взять лакея с собой.

— Ну, это уж слишком... — засмеялась барыня.

Жандарм снял фуражку, протер платком вспотевшую лысину и подумал: «Слава богу, добрая барыня!»

У вагона жандарм замедлил шаг и не мог оторвать глаз от нарядной пары. Стоял и наблюдал. Молодой человек оттолкнул кондуктора с медалью на груди, не доверив ему чемодан. Подумал и собственноручно внес его в вагон. Конечно, воображает перед такой красавицей. И розы-то какие подарил... Может, и от жадности сам несет вещички — двадцать копеек носильщику не хочет дать. Господа-то чем богаче, тем жаднее. Жандарм зевнул и неторопливо перекрестил рот во избежание сглазу.

В вагоне на плюшевый диванчик саквояж положили поближе к окну. Молодой человек помог даме снять пелерину, повесил на крючок и, глядя в овальное зеркало над диваном, неожиданно подмигнул. Мария опустила лицо в розы, боясь расхохотаться.

— Боже, третий звонок! — испуганно вздохнула дама. — Быстро выходите!

— А кто-то выговор делал за опоздание к мосту...

Молодой человек нагнулся и поцеловал руку. На лице плохо скрытое волнение. Действительно, славно все получилось: подкатили к поезду в последние минуты — с таким грузом лишнее время торчать на вокзале ни к чему! И опять в глазах вопрос: как она в Москве будет тащить тяжелейший саквояж, и причем непринужденно — это непременное условие конспирации!

— Нет, бесценные вазы я не разобью, и волноваться не следует. Довезу целехонькими и сестрице вашей Адель передам. Адель — такая ценительница прекрасного. И более того, из своих рук этот саквояж не выпущу... Не дай бог, какая оказия... — Дама так испуганно сжалась, что и слов дальнейших не требовалось.

Рядом с дамой опустился на диван генерал от инфантерии. Сухой. Бритый. С коротко остриженными волосами. Он стоял у окна в коридоре, когда появилась дама. И не стал мешать молодым людям устраиваться. Обменялся почтительным поклоном с молодым человеком и, откашлявшись, успокоил:

— Не волнуйтесь, дружок... Я буду защитником вашей прелестной... — Генерал подбирал слово, не зная, кем она ему приходится.

— ...родственницы, — с готовностью подсказал молодой человек, почтительно наклонив голову. — Милейшей кузины.

Генерал многозначительно промолчал — все хорошенькие женщины обязательно приходятся кузинами молодым людям тридцатилетнего возраста. Вот ему, в шестьдесят пять, кузину уже не иметь. И, довольный таким ходом мыслей, генерал ухмыльнулся.

Поезд тронулся, молодой человек бежал некоторое время за вагоном, дама робко послала воздушный поцелуй.

После пересадки в Москве до Кунгура добирались все вместе: Мария, Санин и Ида Каменец. Санин, белобрысый человек лет тридцати, страдал близорукостью и носил очки с толстыми стеклами. Характера был превосходного, к тому же имел не сильный, но приятный бас, качество, весьма ценимое Марией, великой охотницей до песен.

Ида Каменец, высокая, худая, с гладкими черными волосами и задумчивыми глазами, испытывала доброе чувство к Марии. Они подружились в Киеве, куда Марию ненадолго забросила судьба, когда участвовали в студенческих волнениях, вызванных самосожжением Марии Ветровой.

Тот страшный мартовский день 1897 года, когда стало известно о самосожжении курсистки Ветровой, Марии никогда не забыть. Мария Ветрова, из народоволок, была хозяйкой подпольной типографии в Лахте, в Финляндии, небольшом местечке. В типографии вместе с ней работали братья Тулуповы. На Ветровой лежали шифры, связь, тайнопись, распространение и доставка нелегальных изданий. И, на беду, в эту группу народовольцев попала Екатерина Прейс, девица, одержимая манией величия. Она