Юрий Третьяков - Командир особого отряда. Повести и рассказы

— Нет… Сидит на скамейке…

— А наши?..

— Около нее стоят… Зубан с Голованом малину рвут — ей, наверное… А Перфишка туфлю зашивает…

Посидели, помолчали. Потом командующий сам выглянул: она что-то рассказывала, а остальные слушали развесив уши.

— Агитацию проводит… — заворчал Шурка. — Как бы ее прогнать?

— А просто: «Иди отсюда!» — посоветовал начштаба.

— Вот ты и скажи! — обрадовался Шурка.

— А почему не ты?

— Мне неудобно…

— Это должен командир делать…

— А я тебе перепоручаю!

Калиныч подумал и сказал:

— Да она, наверное, и сама убежит… Пленные всегда убегают! Надо ее похуже караулить, она увидит и может убежать! Чего ей в плену делать? Я бы убежал!

— И я! — согласился командир с соображениями своего начштаба. — Тогда, значит, так! Иди позови всех сюда, кроме нее! Она увидит, что нет охраны, и пусть убегает…

Калиныч пошел и долго не приходил, а командир дожидался его прихода, сидя у стола.

Над столом красовался любимый Шуркин полководец генералиссимус А. В. Суворов, изображенный со своими солдатами во время перехода через Альпы. Самое интересное, что и звали их почти одинаково, Александр Васильевич Суворов — Александр Васильевич Сурков, и оба были невысокого роста. Глядя на картинку, где солдаты съезжали на штыках с крутых обрывов, Шурка думал о том, куда же Суворов девал своих пленных. Судя по картинке, ему некогда было с ними возиться, и он, наверное, обезоруживал их и отпускал, чтобы они не хозяйничали у него в тылу, не высматривали и не вмешивались везде…

Наконец Калиныч явился и доложил:

— Не идут!

— Почему такое?

— Да она не пускает… Говорит: «Где это видано, чтобы пленных одних бросать? Берете, а обращаться не умеете…» Сейчас у Деда колючки достает, а они смотрят…

— Без нее не обойдутся? — нахмурился командующий.

— Да у нее ногти длинные! — пояснил Калиныч. — Так и выхватывает ими! А у нас ни у кого нисколько ногтей нет, мы все вместе вчера отстригали… Тогда не знали еще, что колючки будут…

Глядя в просвет, между виноградными листьями, он докладывал со своего наблюдательного поста:

— Кончила вынимать… Теперь Зубана с Голованом зачем-то ловят… А, вон зачем! Мыть повели к водопроводу! Она умывает, а остальные держат, чтоб не удрали, хи-хи-хи-хи… Иди скорей, глянь: интересно!

Шурка тоже выглянул: пленная мыла под краном лицо, голову и шею издающему жалобные крики Зубану, которого с трудом удерживали Дед и Роман, а Голован с испуганным видом дожидался своей очереди, то и дело пытаясь вырваться от Перфишки, не дающего ему убежать. Тем временем Калиныч задумчиво трогал себя за локти, потом сказал:

— До чего остренькие эти колючки! Глазом не видно, а колются здорово, гады!.. И никак не ухватишь… Пускай бы она заодно и мне повытаскивала, а то с ними как-то плохо… Пойду!

И, не дожидаясь согласия Шурки, вышел. Командующий остался в штабе один. Он немного посидел над картой, нанося на нее множество красных стрелок-ударов по позициям «кирпичей», но стратегическая мысль работала слабо, потому что мешали сосредоточиться оживленные голоса бойцов, дисциплину которых уже расшатала эта ненужная пленная, а своим подметанием и в штабе все перевернула кверху дном — раньше был только небольшой беспорядок, а теперь и вовсе ничего не найдешь: все стронуто и лежит не на своем месте.

Выглянув, Шурка увидел, что девчонка опять сидит, рассказывает, а бойцы слушают, и даже вымытые Зубан с Голованом, опасливо держась в стороне, тоже прислушиваются, с непривычки беспрестанно щупая свои чистые лица и головы.

Интересно было послушать, что она там рассказывает, и вообще командиру все-таки нужно быть вместе с бойцами, а не где-то отдельно, и не допускать безобразий, когда всякие пленные распоряжаются тут, везде заглядывают, всё подметают и даже насильно моют разведчиков, которым, может, грязь нужна для маскировки, чтобы их никто не узнал.

Шурка вдруг вспомнил, что при допросе забыл задать самый главный вопрос: а что она делала в запретной зоне — Перфишкином саду?

И Шурка тоже пошел к Наташке.

Она уже оказывала первую помощь Калинычу, а остальные бойцы зачем-то внимательно осматривали ближайшие кусты и деревья.

Увидев командира, Наташка нахально заметила:

— А вот еще один чумазик! Давайте и его вымоем!..

Потрогав оставшуюся от контузии землю у себя в голове, командир независимо сказал:

— Меня никто не имеет права мыть! Сам вымоюсь, когда захочу… А ты вот сначала отвечай: зачем в нашем саду оказалась?

— Балда! — закричала Наташка. — Сто раз вам говорить? За гусеницами! Бестолковый алалА!

— Гусениц она ловит… — объяснил начштаба.

— А зачем?

— Для вывода бабочек… Если гусеницу посадить в коробку и дать листьев, она окуклится, а потом из куколки вылазит какая-нибудь бабочка… — рассуждал Калиныч, как знаток.

— Для коллекции? — не понимал Шурка. Наташка замотала головой:

— Нет! Посмотрю и выпускаю: просто интересно, какая бабочка выйдет… Гусеницы-то разные, и бабочки разные получаются!

Шурке тоже стало интересно: сам он раньше почему-то не думал, какая бабочка из какой гусеницы происходит, хотя частенько находил таких чудных гусениц, что бабочка, конечно, должна получиться прямо необыкновенная, может, даже вовсе науке не известная! Иногда и уже готовые куколки попадались — разные, но в голову не приходило, что можно самому увидать, какая бабочка внутри сидит, дожидается…

— А вот если гусеница черная, вся лохматая, как ежик от лампы, какая будет бабочка? — спросил он.

— Не знаю… — ответила девчонка. — Таких я еще не находила…

— А я вот раз находил гусеницу! — похвалился Дед. — Вот это была гусеница! Толстая, как сосиска, зеленая… А прямо во лбу рог, как у носорога, только торчит наоборот! Даже дотронуться боязно… В сирени у нас жила!

— Такую я давно ищу! — воскликнула девчонка и от волнения даже топнула ногой. — Мальчишки! Давайте сходим к нему в сирень, поищем! Ну пойдемте… Ну пойдем, что ль!

Она чуть не увела Шурку с бойцами к Деду в сирень искать гусеницу, но в саду появилась Перфишкина сестра с каким-то длинным очкариком и направилась прямо к беседке. Очкарик нес за ней стопку книг.

— Куда претесь? — сердито заорал Перфишка. — Там мы заняли! Ищите себе другое место!

От его крика очкарик оробел и замедлил шаги, но Перфишкина сестра подтолкнула его и огрызнулась на брата:

— У тебя везде все занято! Куда ни пойди, всюду твой хлам разложен!

Она зашла прямо в штаб, вынесла оттуда охапку снаряжения и свалила на землю.

— Чего трогаешь? — опять заорал Перфишка, но она не обратила внимания и закрыла дверь.

Конечно, Перфишке и остальным стало обидно от такого нахальства: будто для них там только сейчас прибрали все и подмели, а они явились на готовенькое.

Перфишка, как хозяин сада и беседки, больше всех обиделся и ворчал:

— Опять этого длинного привела! Нигде от них местечка не найдешь… Он знаете что вчера сказал? Хи-хи-хи… — развеселился Перфишка. — Пришел и говорит: «Лидочка, пошли на лодочке покатаемся!» Гы-гы-гы! Дурак, а? А сам тощий, как Дуремар!

Суровые, загрубелые в боях бойцы тоже засмеялись, потешаясь над таким позорным слюнявым выражением, которое не постеснялся сказать вслух, людям насмех, презренный очкарь, действительно чем-то слегка похожий на продавца пиявок Дуремара из книжки про Буратино.

Только девчонка ничего не поняла и пожала плечами:

— Не знаю, что тут смешного… Глупые вы!

— Давайте их дразнить! — предложил Перфишка. — Они скорее уйдут!

И он закричал тонким издевательским голосом:

— Лидочка, пошли на лодочке покатаемся!

Потом предложил всем:

— Дразните и вы!

Бойцы дружно закричали, стараясь сделать свои голоса как можно противнее:

— Лидочка, пошли на лодочке покатаемся!

При дразнений особо отличались разведчики, достигшие в этом большого искусства, когда им поручалось дразнить «кирпичей». Они кричали самыми противными и пронзительными голосами, а в промежутках вставляли от себя вопли:

— Пьявки! Пьявки! — для полного унижения очкаря, потому что из кино «Золотой ключик» знали про Дуремара и что он там кричит.

Но дразнение нарушала Наташка, которая начала гоняться за разведчиками и зажимать им рты:

— Это еще что за хулиганство! Перестать немедленно! Еще и маленьких хулиганству научаете! Перестаньте, говорю, как не стыдно!

— А ты не лезь! — посоветовал ей Шурка. — Пленная, а лезешь! Пленным не полагается лезть! Они должны вести себя тихо!

— Вот еще! Перестаньте, и я не буду!

— А ты не вмешивайся, сами знаем!

— Ничего ты не знаешь! Балда ты, больше никто!

Не известно, что мог бы сделать с ней Шурка, очень злой, когда его выведут из себя, но в это время дверь в беседке раскрылась, выскочила рассерженная Перфишкина сестра, толкая впереди себя очкаря и суя ему в руку длинное копье из боевого снаряжения.