Лев Давыдычев - Многотрудная, полная невзгод и опасностей жизнь Ивана Семёнова

— Ведро бы достать и вычерпать бы всю лужу.

— Палку бы достать, — сказал Колька, — или разуться и босиком топ-топ.

— Так любой дурак достанет, — задумчиво сказал Иван. — А ты попробуй метод примени. А не палку.

— Нет уж. Ты давай метод применяй. А то знаю я твои методы.

— Пожалуйста. Ты держи меня за ноги в воздухе, а я руками топ-топ и дотянусь до этой утопленницы.

— За ноги?! — поразился Колька. — Тебя?! Ты тяжёлый. Мне тебя не удержать. Уж лучше ты меня за ноги держи, а я руками топ-топ. Я лёгкий. Я быстренько.

— Всегда вот у тебя так, — проворчал Иван, — я придумаю, а слава тебе.

— Слава?! — опять поразился Колька. — Где я её видал, славу-то? Вечно мне из-за тебя достаётся!

— Тогда держи меня за ноги.

— Не удержать мне тебя. А ты меня запросто. Я ловкий. — Колька, повизгивая от нетерпения, закатал рукава, встал на четвереньки и крикнул: — Пошли! Пошли! Полный вперёд!

— Сначала на суше потренируемся, — предложил Иван.

Тренировка удалась: Колька руками ходил по земле, а Иван держал его ноги в воздухе.

— Поворачиваю! — восторженно крикнул Колька и заработал руками по направлению к луже.

Он вошёл в неё, погрузившись почти по локти, и, осторожно переставляя руки, приближался к фуражке.

До фуражки оставалось не более полуметра, как Иван скомандовал:

— Полный назад!

Дело в том, что Иван оказался уже на самом краю лужи. Ему и в лужу заходить не хотелось, и Колькины ноги нельзя было отпускать.

— Полный назад! — снова скомандовал он.

А Колька увлёкся, ничего не слышал и изо всех сил тянулся к фуражке. А Иван изо всех сил тянул его к себе. Колька почувствовал, что сейчас его тело разорвётся на две части.

— Отпускай! — испуганно крикнул он.

Иван разжал пальцы.

И Колька шлёпнулся в лужу. Не крикнул. Не пикнул. Стоял на четвереньках, будто не знал, что ему делать.

— Вылезай, — прошептал Иван, — а то простудишься.

Колька на четвереньках добрёл до фуражки, взял её и вернулся на сушу; постоял ещё немного на четвереньках и поднялся на ноги.

— Подсох! — жалобно воскликнул он. — Высох! — Жизни мне из-за тебя нет! Вечно ты меня в какую-нибудь историю втянешь!

— Никто тебя не тянул. Сам в лужу полез.

— А кто меня на части хотел разорвать?

— Это что такое?! — услышали они испуганный голос Анны Антоновны. — Что с вами?!

— В лужу спикировал, — объяснил Колька. — Вот из-за этого головного убора! — он бросил фуражку обратно в лужу. — Сам доставай. Каким-нибудь методом! Свинство это, а не метод.

— Сейчас же идите по домам, — сказала Анна Антоновна. — Ну просто беда мне с вами. Вот кого ты сегодня, Семёнов, в школе в лужу какую-то толкнул?

— Не в лужу, а в ведро, — сказал Колька. Он повернулся к Анне Антоновне спиной — сзади он тоже был мокрый. — Видали? — торжествующе спросил он. — Красота! А вы ему «восьмёрки» ставите! Учтите, Анна Антоновна, что я зря страдал. И тут, в луже, зря страдал, и там, в ведре, зря страдал. Всю жизнь я из-за него страдаю.

— Хныкала ты, вот ты кто, — презрительно проговорил Иван. — Нытик и паникёр.

Тут Колька сжал кулаки и подпрыгнул к нему.

— Идите по домам, — сказала Анна Антоновна, вставая между ними. — Увидят вас люди, испугаются.

— Мне домой нельзя, — грустно сообщил Колька, — мне здорово попадёт.

— Тогда идёмте ко мне, — предложила Анна Антоновна. — Я тут неподалёку живу.

ЕЩЕ ВОПРОС — КОГО НА БУКСИР БРАТЬ?

Мальчишки остались в трусах и майках. Иванову одежду повесили на балконе сушиться, а Колькину Анна Антоновна решила выстирать.

— А вы пока займитесь обедом, — сказала она.

— Хорошо! — ответил Колька. — А какой у вас суп?

— Супа у меня нет никакого. Его приготовить надо. Что ты умеешь делать?

— Я? — Колька ненадолго задумался. — Например, суп мешать умею. Пробовать умею. Посолить могу.

— А ты, Семёнов?

— Я картошку чистить умею.

— Смехота! — Колька хихикнул. — У меня сестёр две штуки. Зачем мне с картошкой возиться? — И он опять хихикнул.

Анна Антоновна поставила на газовую горелку кастрюлю с водой, положила туда мяса и ушла стирать Колькину одежду.

— И не стыдно тебе? — спросил Колька. — Хочешь, всем ребятам расскажу? Ведь задразнят тогда тебя. Где это слыхано, где это видано, чтобы наш брат картошку чистил?

— А в армии?

— Там специальные повара есть. Солдаты воюют, а повара картошку чистят и прочее. Ты поваром хочешь быть или смелым солдатом?

— А если убьют повара?

— Запасной всегда бывает.

— А если запасного убьют?

— Тогда сухой паёк едят. Концентраты разные.

— Сам ты концентрат, — сказал Иван. — Сам ты сухой паёк, а не смелый солдат.

— А тебя на буксир взяли.

— По ошибке. Зря взяли. Тебя надо было на буксире тащить.

— А за что?! — поразился Колька. — Я средний. У меня всё в порядке. У меня всего понемножку. Всё в меру.

— А вот я тебя на буксир возьму, — пообещал Иван. — Не сейчас, конечно, а потом.

Вернулась Анна Антоновна, развесила на балконе Колькину одежду, сказала:

— Часа через два высохнет.

— Красота! — воскликнул Колька. — Домой приду сухой, чистый. А суп скоро будет готов?

— Сухим пайком получишь, — ответил Иван. — По-моему, теперь его очередь к буксиру прицепляться.

— Не смеши ты меня, — чуть не плача сказал Колька. — Чего ты ко мне привязался? Иди ты своей дорогой, вон у тебя всё высохло.

— И пойду, — сказал Иван. — У меня дел много, не то что у тебя.

— Какие же у меня могут быть дела, когда я в таком виде? — возмутился Колька.

— Довольно ссориться, — сказала Анна Антоновна. — А буксир никому не вреден. Не знаете, почему Аделаида сегодня в школе не была?

— Наверно, мороженым объелась, — ответил Колька. — Говорят, она в день по килограмму съедает.

— Не по килограмму, а по четыре, — сказал Иван.

— Да ну? — поразился Колька.

— У них дома только мороженое едят. Кошка ничего, кроме эскимо, в рот не берёт. А собака только сливочный пломбир.

— Вот это я понимаю! — воскликнул Колька. — Мне бы так денька три пожить!

Иван не сдержался и захохотал. И Анна Антоновна рассмеялась.

— Обманул… — разочарованно протянул Колька. — А я сначала поверил. Вот всегда он так, Анна Антоновна.

— Спорить мне некогда, — сказал Иван. — Вот возьму я тебя на буксир, тогда…

— Ты пока ещё сам на буксире, — перебила Анна Антоновна. — Не забывай.

— Я не забываю, — пробормотал Иван. — Только я бы на вашем месте вот этого Николая Веткина обязательно бы на буксир взял.

Лицо у Кольки было такое испуганное и обиженное, что Иван добавил дружелюбно:

— Тебе же лучше будет.

ИВАН НАХОДИТ ЗОЛОТОЙ САМОРОДОК

Грустный, брёл Иван по улице. Как домой без фуражки явиться?

Где сил найти, чтобы сесть за уроки?

Вдруг Иван увидел, что в траве — будто осколочек солнца блестит. Он полюбовался сверканием, нагнулся, поднял… зуб!

«Пусть зуб, — подумал Иван, — все равно золотой самородок!»

Чей же это зуб?

Аделаиды, ее мамаши или ещё чей-нибудь?

Что должен делать честный человек, если найдёт драгоценность?

Отнести в милицию!

Но Егорушкин, взглянув на зуб, сказал:

— Можешь взять это дело себе. Заявления о пропаже золотого зуба не поступало.

— Не могу я его себе взять, — сказал Иван. — Чужая вещь. Может, ищет кто, а найти не может.

— Да у нас в посёлке всего два золотых зуба в наличии, — сказал Егорушкин, — у гражданки из мороженого киоска и у её дочери. Иди и отдай.

Идти к Аделаиде Ивану не хотелось. И её он побаивался, и её мамаши.

— Как живём, лунатик? — окликнул его дед Голова Моя Персона. — А я своего друга вылечил. Теперь ему никакая луна не страшна. Оказалось, что ему еды не хватало. Ночью-то он есть захочет и спросонья идёт куда-нибудь на запах. Стал я его с вечера сытнее кормить, и вылечился пёс. Одна беда: больно уж крепко спит! Разбудить его иной раз нет моих возможностей. И вообще, совсем дурной стал. Ничего не соображает, — жаловался дед. — Нашёл я сегодня утром золотой зуб. Возле киоска. Обрадовался. А зуб-то у меня из пальцев возьми да и выскользни. А пёс его хап! — проглотил. Как говорится, съел за милую душу.

Иван, вздохнув, разжал ладонь.

— Он самый! — воскликнул дед. — А откуда он у тебя?

— Нашёл. Недалеко от киоска.

— Выходит, что друг мой и не виноват. А я его… Придётся прощения у Былхвоста просить.

— Берите, дедушка. Вы первый нашли.

— Я нашёл, я и потерял. Теперь он твой. Можешь вставить, — с завистью сказал дед. — Красиво будет.

— А если Былхвосту вставить?