Андрейка - Свирский Григорий Цезаревич

Когда Андрейка взбежал наверх, на второй этаж отеля, он чуть не задохнулся: в комнатушках стояла тягучая вонь. Годами не мытые одеяла, подушки с темными пятнами, воняет потом, блевотиной.

«Отель дезинфицируют раз в полгода», — объяснил Барри. — Газом. Людей выгоняют и вымаривают все остальное... »

Андрейка озирался изумленно. Было б это в медвежьем углу, в индейской резервации на севере, о которой ему рассказывали в «музыкальном ящике», но тут... В самом центре Торонто, в двух–трех километрах от знаменитой «Торонтской иглы», мэрии в виде полуколец, которая, помнится, произвела сильное впечатление и на него, Андрейку, неподалеку от мраморных банков и позолоченно–стеклянных небоскребов, украшающих город...

Барри говорил, что он устроился в «Королевский отель». «Королевский отель»? Да это уж не просто Луна, а обратная сторона Луны!..

Но ахать и размышлять было некогда. За окном тарахтел очередной «слон». Шоферская кабина на платформе с железным прицепом, похожим на четырехосный товарный вагон. А изгибается он на маленьком дворе, как змей.

«Слон–Змей» привез бочки с пивом. Надо разгружать. Андрейка чувствовал: работа ему не под силу. Поднять их никто не мог, эти чертовы дубовые бочки в железных ободьях. Андрейка катил, толкал ногами... Но вот как взгромоздить их на скамейки, чтоб они не касались цементного пола?.. В конце концов, исхитрился. Ставил бочку на ребро, а затем спиной, плечами, заталкивал на скамейку.

Он называл эту операцию «укрощением пивного стада». Соединит «стадо» шлангом, — ура! Пиво качали наверх, а он убегал на улицу: в каменном подвале укрывалась зима, не побегаешь — насмерть закоченеешь, и к тому же тут нестерпимо воняло прокисшим пивом... А наверх — нельзя. Боялся и выглянуть. Там матерщина, драки, полицейские облавы. Нет, лучше уж он отсидится в эти часы под старым одеялом с дыркой для головы в своем могильном склепе.

Как-то Барри, спустившись вниз, поглядел на Андрейку, на его согнутую измученную спину, содранную до крови руку, на дубовые бочки, которые высились над ним, как башни, и произнес с состраданием в голосе:

— Пойдешь наверх, Эндрю! Помощником бармена... Хозяина уговорил... Никто не спросит никаких документов... Драки? Что тебе драки! Когда начинается свалка, бегом за стойку. Она из дуба. Ее и пуля не возьмет. К тому же драка никогда не перейдет за стойку: прольется пиво! Кто допустит такое?! Кровь? Сколько угодно...

Строго говоря, Эндрю, драки нас вообще не касаются. Это бизнес Мак Кея. Я тебя представлю ему, на всякий случай.

Мак Кей, невысокий, со сломанным носом, атлет выбрасывал кого-то из дверей. Вытерев руки о свою кожаную куртку, он подошел знакомиться. У Мак Кея были чугунные кулаки и чудом державшееся на сдвинутой вбок переносице... пенсне. Андрейка никогда не видел боксеров в пенсне и тихо засмеялся.

Спустя несколько дней Мак Кей уже не вызывал у него улыбки. Какой-то черный парень в кепочке не вернул ему долг, Мак Кей сказал: отдашь деньги завтра или тебе сломают руку.

На другой день черный в кепочке явился в бар со сломанной рукой...

Когда к отелю подкатила, дико треща, мотоциклетная банда в черных шлемах и кожаных куртках, началось побоище, как в кино. Только всерьез. Насмерть! На эстраде шел очередной стриптиз, черная девчушка скинула лифчик, мотоциклист с холеной бородкой швырнул в нее бутылку с пивом. Мак Кей призвал его к порядку, — тут же о Мак Кея разбилось бутылок пять. Мак Кей взял бейсбольную биту, всегда стоявшую в углу, и со всего размаха ударил мотоциклиста в черной куртке по черепу...

— Убили! Убили! — пронзительно закричала женщина за столом...

Барри показал рукой Мак Кею, чтоб тот исчез и взялся за телефонную трубку... Нагрянет полиция? Нет, он вызывал, в испуге услышал Андрейка, уж не просто полицию. Специальный отряд «task forse» в пуленепробиваемых жилетах...

Что происходило наверху, можно было только догадываться. Андрейку турнули вниз, к бочкам, и он слышал лишь топот и грохот падающей мебели.

На другое утро Мак Кей явился на работу, как ни в чем не бывало. В франтоватой кожаной куртке на молниях, в широких, как трубы, вельветовых брюках с бездонными карманами. И в пенсне. Андрейка спросил Мак Кея, как он мог так — по непокрытой голове бейсбольной битой... Тот же умер.

Мак Кей расхохотался.

— У этих мотоциклистов двойной череп. Вместо серого вещества еще одна кость. А ты говоришь, убьешь... Что?

И действительно, обошлось. «Убитого» похлестали по щекам: «Вставай, парень, твоя станция. Приехали». Тот очнулся и врезал кулаком полицейскому офицеру, который хлопотал над ним...

Целый день убирали стекло и поломанные стулья.

Такие драки бывали не часто. Но раз в месяц — непременно... Вначале Андрейка пугался. Но как-то, в момент потасовки, шмыгнул под стойку и, сев на пол, спиной к залу, достал из бокового кармана флейту–пикколо, подаренную ему Барри. Заиграл «Турецкий марш». Как выяснилось, очень успокаивает...

Наконец, Андрейка оглядел из-под стойки зал. Постоянные посетители уже сидели на уцелевших стульях. Любопытство не оставляло его. Кто они? Чем занимаются? Вот мулат Джо, который, знакомясь, неизменно говорил о себе с гордостью: «Рожден в Алабаме». Он был толст неимоверно. Любая его рубашка кончалась на груди. Живот голый. Не человек, а Вандомская колонна. Когда колонна подымает руку, на ней нет живого места, все порезано, исколото. «Нет, вот еще осталось», — и он добродушно показывал нарост мяса между указательным и средним пальцем. «Берегу резервы». — Джо улыбался.

На его шею были наброшены десятка полтора золотых цепочек. С золотыми пятиконечными звездами, полумесяцем и магендавидом. На руках — золотые браслеты и цепочки помассивнее. «Это, — объяснил он, — у меня не отберут. Пойду в тюрьму — есть что продавать. И жить...»

Чем был занят Джо? То и дело посетители спрашивали стоявшего за стойкой Андрейку, за каким столом Джо, и Андрейка называл номер столика, который обычно был скрыт глухой перегородкой.

— Кто этот Джо? — спросил Андрейка у Барри.

— Продавец пыли... Белой пыли, — добавил он, так как Андрейка растерянно моргнул.

— Крупный?

— Крупный?! Крупные ездят в «кадиллаках». А это тюремные сидельцы. Как видишь, он точно знает, что через полгода–год, он попадет за решетку. Это его не волнует. Дадут трояк, и все дела.

Каждую субботу в отеле было шоу, на которое Андрейка вначале поглядывал из-за стойки с недоумением, порой со страхом. То голый по пояс мужчина с разбухшими женскими грудями кормящей матери пел под гитару. Голос — пронзительно–высокий, бабий. Песенки–экспромты. Юморески. У певца было природное чувство юмора. Толпа подхватывала шутки, хохотала. Барри сказал, знаменитость. Хозяин платит ему... О!

Затем, был коронный номер, который назывался «Mister police». Танцор в полицейской форме отбивал чечетку, а женщины стаскивали с него сапоги, брюки. Наконец, он оставался в майке и трусах, на которых было написано «police». И тогда одна из женщин поджигала спичкой трусы и майку. Они вспыхивали на теле танцора. В зале гасили свет. Пожар плясал и ходил по сцене колесом. Наконец, мужчина срывал с себя горящие клочья одежды и представал перед зрителем, в чем мать родила.

Тогда зажигался свет и танцор кланялся. Police была повержена...

Толпа вывалила на улицу вслед за своим кумиром с женскими грудями. В зале остались лишь постоянные жильцы отеля. У столика возле окна Элеонор — тощая белокурая канадка, мать восьмерых детей. Кулаки у нее в ссадинах и царапинах. Соседи называли ее «Элеонор–эмансипация». Детей «Эмансипации» одевала, кормила, возила на специальном автобусе в школу мэрия. Старшие следили за младшими. Летом детей Элеонор забирали в кемпы. Бесплатно. А Элеонор–эмансипация пила пиво с утра до ночи...

В стороне от Элеонор сидел маленький человек в кожаной шляпе и с капитанской трубкой. Вор–заика. Воровал он в крупнейших магазинах Торонто, чаще всего в «Итонс–центре». Украсть для него, по-видимому, было делом нетрудным. Проблема возникала позже: он никак не мог объяснить, что именно он принес. Как-то он попросил Андрейку выйти с ним на улицу. Он украл трансформатор, но никак не мог понять, что именно он ук–к–крал. «Вор–заика — это трудные роды», — смеялся Барри, видно, уже привыкший к завсегдатаям бара. Андрейка вернулся после этого разговора — глаза круглые.