Лето с капитаном Грантом - Сергей Анатольевич Иванов

А поговорить с Димой Андрею иногда хотелось. Не ссориться, не выяснять отношения, а просто поговорить. Объяснить что-то. Он, Андрей, например, считает, что «сачковать» — хамство. А Дима как считает? Что не помогать слабым — непорядочно. Может быть, Диме этого просто не объяснили в свое время? Но однажды он оставил эту мысль — говорить с Димой.

Профессор в этот день хотел пройти побольше и попросил всех быстрее собираться. Чем-то это было вызвано: то ли до ближайшего леса далеко, а стоять на безлесном месте плохо — дров нет и вообще неуютно. То ли еще что-то. Но все согласились с Профессором и стали собираться.

Андрей с Женей стояли в воде и грузили байдарки — Профессора, Адмирала, свою, Капитанскую. Работа шла быстро — ребята приладились. Спальник — под борт. Продуктовый мешок — в корму, рюкзак с одеждой — в нос, он полегче, а нос должен быть легче кормы. К другому борту для равновесия — резиновые сапоги или еще один мешок с продовольствием, только длинный, чтобы удобно было ему сбоку, чтобы не мешал. Сюда — ведро, обернутое клеенкой, чтобы копотью не пачкало. Сюда — сумку с хлебом, чтобы на нее с весел не капало.

На берег вышел Дима с сигаретой во рту.

— Дима, собери, пожалуйста, наши рюкзаки, — попросил Женя, — а мы байдарки догрузим. Годится?

— Сделаю, — легко согласился Дима.

Он ушел с берега. Лагерь, как обычно, был на возвышении, Димы не было видно. Управились еще с одной байдаркой, поднялись на стоянку, чтобы взять оставшиеся вещи и загрузить последнюю. Увидели, что Дима сложил свой роскошный красный рюкзак и опять сидит, курит. Посмотрел на ребят, сказал:

— Сейчас покурю, начну ваши рюкзаки складывать.

Тут Андрей не удержался от вопроса:

— А почему со своего начал? — За шесть походов он впервые видел, чтобы человек начал укладывать вещи сначала себе, а потом другим.

— Со своего же приятнее начать! — Дима тоже удивился. — Свой — это свой. Разве не так?

Вот тут Андрею стало ясно, что Дима его не поймет, объясняй — не объясняй. Он ничего не поймет и ничего не почувствует. Нельзя изменить человека за двадцать четыре дня. Нельзя — и точка.

И вдруг за несколько дней до конца похода произошло неожиданное. Дима вытащил из воды свою байдарку, а потом пошел помогать Адмиралу. Он вытащил еще одну байдарку, потом не сел курить, а стал вместе со всеми таскать наверх рюкзаки. Что это с ним? Андрей ошалело смотрел на Диму, а Дима работал, как все.

— Женя, что это с ним? Перевоспитался? С ума сойти.

— Нет, не думаю. — Женя волок наверх самый большой мешок. — В Москве опять будет сачковать, проезжаться за чужой счет.

Их догнал Профессор, свалил ношу, сказал:

— Просто наша работа заразительна. Потому что мы делаем ее с удовольствием. Вот он и «заболел». Скорее всего временно.

С удовольствием. Андрей не задумывался об этом. Надо делать — он старается. Стыдно быть хуже других. Неприлично отдыхать, когда рядом трудятся. А удовольствие? Ну какое удовольствие таскать дрова? Или стирать? Или двадцать четыре вечера подряд ставить палатку? Мыть миски и ложки, когда дежуришь? Надо — вот и делаешь. Но тогда, значит, ты приносишь жертвы? А самому тебе это делать не хочется? Нет, никаких жертв. Все делается с удовольствием.

В такой обстановке даже Дима перестал быть «сачком».

По берегам расстилались луга, широкие, ярко-зеленые. Вечером там паслись лошади, табун стоял у реки, на фоне заката небольшие точеные лошадки казались черными, развевались хвосты на ветру. Мчался всадник. Пригляделся Андрей — а это мальчишка. Может, лет двенадцати. А может, и десяти.

Мальчишка сидел верхом, обхватив лошадь босыми ногами. И она несла его, летела, и грива летела. Тишина в лугах, только копыта стучат по земле.

— Кумысные лошадки, — сказал отец. — Здесь, в этих краях, делают целебный напиток — кумыс. Из кобыльего молока.

— Вкусный? — спросил Андрей.

— А мы его попробуем. Завтра сходим и попросим бутылку или две.

Лошади вошли в воду, нагнули длинные шеи, аккуратно пили. Отражения в розовой воде были тоже черными.

Потом они напились, вышли из реки. Мальчишка крикнул что-то высоким голосом, и табун помчался, полетел.

Целый табун — и один мальчик.

Это было так необыкновенно, что окликнуть мальчика Андрей не посмел бы. Как будто все это — огромный волшебный театр. Мальчик и красавицы лошади — на сцене, а Андрей — зритель, он может только восхищаться. Обращаться к этим волшебным картинам он не может ни с какими словами.

Утром отец тихо сказал около их палатки:

— Андрей, Женя, пошли пить кумыс.

На тропе их ждали Адмирал и Юлька с Викой. Остальные спали.

— А вы-то чего, девчонки? Ты же, Юля, никакого молока не пьешь — ни коровьего, ни козьего, — сказал заспанный Женя. Он, похоже, был не рад, что согласился с вечера идти за кумысом. Спать хотелось.

— А кумыс — не молоко. Я хочу попробовать. — Юля шагала по тропинке, роса сверкала разноцветными огоньками, пахло медом и хвоей.

Вика тоже сказала:

— Кумыс для всех, а не только для больших. Это же не вино, правда, Юля?

Маленький деревянный дом стоял среди травы. Качали красными шелковыми шапочками маки. К ним вышел старик, скулы широкие, глаза узенькие. Башкирский меховой малахай как у Салавата Юлаева.

— Здравствуй, здравствуй. — Старик разговаривал только с Адмиралом. Он сразу определил в нем главного.

— Хотим кумыс попробовать, никогда не пили. Можно купить кумыс?

— Угостить могу, зачем продавать? Здесь не магазин, не базар. Садись. — Старик указал на скамейку, вкопанную у забора.

Они сели рядышком, молча ждали, смотрели вокруг. Андрей любит лес — среди деревьев ему спокойно, как в доме. И шум вершин кажется похожим на музыку. Но своя красота есть и в лугах. Пространство, открытое глазам, откровенность какая-то. Травы шелково гнулись, яркие маки, тихие колокольчики, нежные малиновые гвоздички-часики. И все это было распределено среди зеленой травы, как будто трудился умный художник. А природа и есть великой художник.

Кто-то дернул Андрея за рукав. Рядом стоял маленький мальчишка, улыбался, узкие глаза блестели хитростью и весельем:

— Дай шесть конфет. Дай, Москва, шесть конфет.

— Нет у меня. — Андрей развел руками. — Нет, понимаешь?

Трехлетний человек развел руками:

— Не понимаю. Дай шесть конфет.

Тут из дома выбежала девочка лет семи, схватила малыша за руку, повела к дому:

— Нашелся умный. Не слушайте его. Шесть конфет, главное, просит. Как будто он до шести умеет считать. — Она весело шлепнула малыша, сказала