Галина Галахова - Легкий кораблик — капустный листок

Учительница не ответила. Тогда он снова переключился на Цаплина и Веньку. Цаплин в это время уже наскакивал на Петю:

— Очень хочется разбить этого стеклянного человечка!

— Отвали! — предупредил Борька. — А то заработаешь!

— А чего? — запетушился Цаплин. — Я, может, его исправить хочу!

Борька залепил Цаплину. Цаплин залепил Борьке. Обменялись и приутихли. Головы задрали и стали ждать, когда на трибуну поднимется директор и начнет поздравлять.

Петя в этот момент встретился глазами с Анжелой. Он улыбнулся ей и сказал: «Здравствуй!»

— Ты это с кем? — не поворачивая головы, спросил Борька, растирая грудь. — С Федоровым, что ли?

Ему всюду мерещился Федоров.

— Да нет! — ответил Петя. Но Борька и внимания не обратил. Он высматривал Сашу. И увидел его. Федоров подходил. И у Борьки запрыгало сердце. Только бы подошел, а уж там — он его заговорит! «Плевать, плевать! Какая ерунда! Ты за кого? Ясное дело — за всех! За него, за Петьку, за себя!»

Федоров каменно прошагал мимо. Он встал последним, рядом с Венькой и Цаплиным и тоже обстучался с ними ладонями.

Анжела, получив от Пети «здравствуй», унеслась в далекие дали. Она видела себя и Петю под куполом цирка в блестящих красных одеждах. Петя идет по проволоке, а она стоит у него на плечах и держит афишу «Гимнасты Стародубцевы — Петр и Анжела». Не знала Анжела, что гимнаст Стародубцев четвертый год от физкультуры освобожден.

Из далекого путешествия ее вернул Федоров. Он прошел мимо, и она вспомнила Ванькин рассказ.

Анжела повернула голову и проследила: подойдет ли он к Борьке? Но к Борьке он не подошел. Тогда она поняла, что является обладательницей жгучей тайны, а это было нестерпимо! Она нашла глазами Нину Петрову и поманила ее.

— Да не может быть, — не поверила с первого раза Нина. Анжела снова пересказала страшную историю. Тут и другие девчонки прислушались:

— А что? А что?

И скоро жгучую тайну узнал весь класс. Никто не верил, потому что фамилия Красномак-Федоров была как будто двойная. Так всегда и называли их:

— Красномак-Федоров! Выйди вон из класса!

— Красномак-Федоров — в школу родителей! — И всякое такое прочее.

— Послушай, Борька, девчонки болтают, что ты с Федоровым поругался! Вот врут! — зашептал Алеша Сизов, лучший в классе футболист.

— Поругался с Федоровым, — в раздумье повторил Борька, которому очень не хотелось, чтобы это оказалось правдой.

— Сашка! Ты, говорят, с Красномаком поссорился? — спросил Федорова Сорокин, когда они поднимались по лестнице.

— Уже говорят? — Саша поморщился. Ему казалось, что он весь разбился и наполнился зелеными осколками, остро выпиравшими со всех сторон.

«Уже разболтал! — с ненавистью подумал он про Борьку. — Болтун несчастный!» Он не выносил все эти разговоры. Лично он никогда ни про кого не болтал. Сам того не желая, он сказал:

— Да с этим предателем я больше не помирюсь! Если помирюсь — пусть каждый в меня плюнет!

Борька, услышав Сашин голос, остановился и некоторое время не мог понять смысла услышанных слов. Но, когда до него дошло, он пожал плечами:

— Во дает Федоров! Взбесился на сухомятке! — И, обратившись ко всей массе зрителей, слушателей и судей, добавил: — Ну подумаешь — в его отсутствие с Петрушкой подружился! Что здесь страшного?

Саша подскочил одним прыжком к Борьке и крикнул, выделяя каждое слово:

— Слушай, ты, если ты сейчас же не замолчишь!..

Борька увидел его лицо, искореженное какой-то немыслимой болью, отодвинулся и побежал догонять Петю.

Саша взял себя в руки и подумал: «Ну зачем, зачем я так делаю?! Может, догнать их?»

Но, когда он увидел, как они смеются, он закричал снова:

— Предатель! Красномак — предатель!

4-й «в» не мог быть спокойным, когда на его глазах разваливалась дружба — не разлей водой. Он заорал множеством глоток:

— Собрание!

И понесся по коридору табуном замечательных скакунов. Новая учительница не смогла сдержать их.

— Я — за Федорова!

— Я — за Красномака!

Орали, как могли.

— В чем дело? — спросила учительница у Миши Сорокина, самого неповоротливого из всех.

— У нас, понимаете, Красномак и Федоров поругались! — задыхаясь, сказал самый неповоротливый. Он был красный-прекрасный и толстый. Его ресницы падали на щеки, как весла — на воду. После каждого взмаха он открывал голубые глаза, и глаза с каждым взмахом становились все печальнее.

— Ну и что?! — удивилась учительница.

— Дружба рухается! — сказал Миша.

Пока Сорокин с учительницей стояли в коридоре, в 4-м «в» происходило самое бурное и молниеносное собрание за всю его историю. Ораторы сменяли друг друга. На каждый нос приходилось пять секунд.

Мнения разделились. Одни выступали за то — пусть сами разбираются. Другие говорили, что дело это всех касается и друзей надо тут же помирить. Тут же! Прямо сейчас!

В класс вошла учительница и с ней — Сорокин. На доске было написано:

«Ф — 19!»

«К — 19!»

«ВОЗДЕРЖ — 1».

— Кто воздержался? — спросила учительница.

Петя встал.

— Почему?

— Я за обоих.

— И я! — сказал Сорокин.

— И мы! — заревел класс. — ПОМИРИТЬ! ПО-МИ-РИТЬ!

— На перемене! — сказала учительница. — А сейчас давайте знакомиться.

Они сразу замолчали. Было у них это свойство — сразу взрываться и замолкать.

— Меня зовут Любовь Ивановна. Я буду вести у вас математику и буду вашим классным руководителем.

Цаплин с Венькой захихикали и завозились на парте. Венька достал носовой платок и накрылся им.

— А что? — сказал Венька, ломаясь. — А может, мне стыдно?!

— Это хорошо, что тебе может быть стыдно. Но сейчас я не вижу для этого причин.

— А почему у вас такое имя? Нельзя ли как по-другому? Ведь про любовь в школе нельзя!

Любовь Ивановна засмеялась, а за нею и весь класс. Только она смеялась по-своему, а класс — по-своему.

— Хорошая у нас с вами разрядка! — сказала Любовь Ивановна.

— А вы про любовь не ответили! — ехидно заметил Цаплин.

Они с Венькой уже почувствовали себя вольными стрелками: что ни сделай — все простится.

— Ну что вам сказать? — затруднилась учительница. — Любовь — это прекрасное чувство и давайте его в себе воспитывать. Это чувство живет и в нашей повседневной жизни — люблю кашу, огурцы, мороженое. И в то же время это чувство нашей с вами личности — люблю своих близких, родину, товарища, школу! Об этом пишут книги, пьесы! Все искусство построено на любви к человеку!

— А как же «Валя плюс Витя» пишут? — не унимался Цаплин.

— Ну, это в старших классах! — сказала Любовь Ивановна и тем дала понять, что разговор кончился.

— Нет! — сказал Цаплин. — Я сам видел, как это писал парень из второго…

— Он, наверное, много лет во втором классе сидел! — сказала Любовь Ивановна.

Она засмеялась, а с ней — и все. Так они и познакомились. Не смеялся один лишь Федоров — он и не познакомился.

На перемене Борьку и Сашу нетерпеливые одноклассники стали толкать навстречу друг другу. Отходчивый Борька пошел было навстречу Федорову, но Саша встал и ни с места.

— Ну и не надо! — сказал Борька и плюнул. — Что он мне — король, чтобы я перед ним на задних лапах танцевал?! Да я и перед королем не стал бы! Я только перед вами!

Борька встал разлаписто, как медведь, и пошел потешать толпу. Здесь из других четвертых набежали. Борька стоял весь окруженный, а около Саши остались Цаплин с Венькой.

— Это из-за новенького все! — сказал тугодум Венька. — Ох, и рожа умная — так и просится!

— А Красномак хорош тоже! — сказал Цаплин. — С ним уселся!

Саша их слушал, как в тумане. У него горели уши. Уши его выдавали. А так бы никто не догадался, что в нем происходит: заклинило всего, и сам он испугался. Никак он не думал, что так далеко все зайдет!

— Федоров!

— Ну, что тебе? — спросил он Сорокина.

— Федоров, ты не бунтуй! Один останешься!

— А ты не лезь не в свое дело!

— Это не мое дело, а наше!

— Не ваше!

— Когда-нибудь поймешь, Федоров!

— Иди-иди!

— Иди-иди! — поддержал Сашу Цаплин, все слышавший. У Цаплина руки чесались. Этот Сорокин его так и раздражал, так и напрашивался.

— Поосторожнее! — сказал Сорокин и ударил его.

Цаплин не ожидал, что тот его — первый, и сказал удивленно:

— В прошлом году я его лупил, как хотел, а сейчас сам, гляди-ка, задирается!

Изменившаяся обстановка ему явно не понравилась, и он побежал по коридору, чтобы подловить какого-нибудь первоклассника.

На уроке Саша не слушал учительницу. Он сидел один на последней парте. Перед ним вертелись, как на каруселях, Венька и Цаплин, и от них у него стала кружиться голова.

— Федоров! К доске! — услышал он.

Саша вышел к доске и попал под обстрел всего класса. Каждый, как хотел, его разглядывал. Этого он допустить не мог!