Щука - Энтони Макгоуэн

в привычной дурацкой ухмылке, а улыбался чуть заметно, как человек, который знает потрясающую тайну.

Я тронул его за руку. Он не шелохнулся. Тогда я его немножко встряхнул. Он открыл глаза, в ужасе уставился на меня, но потом сразу снова заулыбался.

— Подъём, пират, — прошептал я.

Кенни сбросил одеяло — оказывается, он спал одетым.

— Это ты здорово придумал, — сказал я.

Внизу на кухне нас встретила Тина. Обычно по утрам, предвкушая прогулку, она тявкала, вертелась и прыгала, как щенок. Но сейчас, видать, не до конца оправилась от пережитого накануне. Или каким-то образом догадалась, что мы идём на пруд. Во всяком случае, она не стала рыскать по всей кухне в поисках поводка.

— Нет, Тина, гулять мы не идём, — сказал я.

Тина — собака на редкость дурная, и в другой ситуации она пропустила бы эти слова мимо ушей, но сейчас послушно развернулась и пошла наверх. Я знал, что у неё на уме: она любила поспать в нагретой постели — моей или Кенни, ей было без разницы.

Я прихватил из хлебницы несколько оладий, мы их съели холодными по дороге к пруду. Ночное небо только-только начинало синеть и было всё ещё полно звёзд.

14

Когда мы добрались до пруда, ещё не рассвело. Воздух был холодным и неподвижным. Света едва хватало, чтобы различать очертания деревьев и кустов и видеть, где начинается вода.

Поддон лежал на месте. Мы с Кенни оттащили его на дальнюю сторону пруда, туда, где накануне пытались ловить рыбу. Перед нами посреди водной глади маячил островок.

— Он похож на тебя по утрам, — сказал я и взъерошил Кенни волосы. — Такой же лохматый.

Кенни сосредоточенно смотрел на пруд.

— А что, того мертвеца прямо так видно? — спросил он.

— Его становится видно… в смысле, его руку… когда по воде идут волны, — ответил я. — Кто угодно может его обнаружить. А теперь давай спустим эту штуку на воду.

Поддон лежал на илистом берегу, и я был уверен, что ногой легко спихну его в воду. Но, как выяснилось, я ошибался.

— Иди помоги, — сказал я Кенни, и вместе мы кое-как дотолкали, допинали его до воды. Но у берега, как я уже говорил, было совсем мелко — чтобы поплыть, поддону не хватало глубины.

Я-то представлял себе, что достаточно будет столкнуть плот в воду, и он сразу поплывёт, как Кон-Тики, и тогда я шагну на него прямо с берега. Но всё оказалось не так просто.

После того как накануне я вымок до нитки и испортил свои лучшие кроссовки, снова мокнуть мне не хотелось. Но выбора у меня не было. Хорошо хоть кроссовки я на этот раз надел старые и драные. Так уж и быть, подумал я, ноги, на худой конец, можно и промочить. Вошёл в пруд и подтолкнул плот ногой. В воде толкать его было легче.

— Надо было резиновые сапоги надеть, — сказал Кенни, стоя у кромки воды.

— У меня нет резиновых сапог. А если бы были, я бы снял их и запустил в тебя.

— Не надо злобствовать, — отозвался Кенни.

Я ни разу не слышал от него этого выражения. Видимо, он подцепил его в школе. Но почему оно показалось мне таким знакомым? Может быть, так говорил Кенни отец, когда я был совсем маленьким? А может, мы слышали его не от отца, а от…

Плот наконец поплыл. Кое-как. Ну, то есть как-то совсем неправильно. Я ожидал, что верхние доски будут худо-бедно возвышаться над водой. Но плот сидел в воде так низко, что их заливали поднятые мной волны.

Я при этом твердил про себя: «Всё в порядке. Плот деревянный. А дерево плавает. Из него делают лодки».

— Мы уже пираты или как? — спросил Кенни.

— Да, уже почти, — ответил я.

Меня мучило чувство, что я что-то забыл, и я не хотел влезать на плот, пока не вспомню, что именно. Но вспомнил, как ни досадно, не я, а Кенни.

— Вёсла, — сказал он. — Чем грести.

Я почувствовал себя идиотом. Но сознаваться в этом не собирался.

— Обойдёмся без них, — сказал я. — Будем грести руками. Тут недалеко.

Если честно, то теперь расстояние до островка казалось мне довольно внушительным.

— Сначала на плот запрыгну я, ты — за мной.

— Чего-то расхотелось, — откликнулся Кенни.

Такого лица я у него ещё не видел: он рассеянно глазел по сторонам, словно рассматривая растущие вдоль берега деревья и кусты. Я даже решил, что он начнёт насвистывать, но вспомнил, что свистеть Кенни не умеет.

Тогда я сообразил, что всё это значит. Кенни оценил возможности плота и понял, что тот никуда не годится. Впервые в жизни он отказался что-то делать, потому что счёл затею глупой.

Этим он меня обрадовал и одновременно огорчил.

И даже слегка задел за живое. От этого мне ещё сильнее захотелось добыть часы и удочку и доказать Кенни, что если я что-то делаю — значит, оно того стоит.

— Тогда, Кенни, оставайся на берегу и поглядывай по сторонам, — сказал я. — Если появятся подозрительные типы, сразу кричи мне. Хорошо?

— Да что ты говоришь, Шерлок, — сказал он.

Плот тем временем стало потихоньку от меня относить. Теперь или никогда, подумал я и запрыгнул на него. Приземлившись точно посередине плота, я на целую секунду почувствовал себя сёрфером в океанском прибое — расставил в стороны руки, напружинил колени…

А потом ощутил ногами до обидного мягкий толчок и понял, что мой плот сел на илистое дно пруда. Я шагнул с плота и очутился по колено в воде, а плот, чавкнув илом, всплыл на поверхность. Когда я попробовал снова встать на него, он снова опустился на дно.

Мои упражнения здорово позабавили Кенни.

— Будешь смеяться, я разобью этот пиратский корабль об твою дурацкую башку.

— Да что ты говоришь, Шерлок.

Я тоже рассмеялся, потому что и дальше сохранять серьёзность в этой идиотской ситуации было абсолютно невозможно.

Я оттащил плот обратно в кусты. Оставлять его у берега пруда мне не хотелось — лёжа там, он превратился бы в большую чёрную стрелку, указывающую на место, где спрятано сокровище. После этого я снова подумал добраться до часов вплавь. Может быть, не прямо сейчас, а потом, когда у меня будут с собой плавки и полотенце. Но одновременно я думал о том, что никуда я не поплыву, потому что дал слово отцу. А это означало, что с надеждой разбогатеть придётся распрощаться.

— Надо