Юрий Третьяков - Командир особого отряда. Повести и рассказы

Витюша оглядел Шурку, Калиныча и спросил, тыча пальцем:

— Кому? Тебе или тебе?

— Да кому хочешь! — вылез Калиныч. Наморщив брови и лоб, Витюша подумал:

— Ладно. Объявляю соревнование: кто лучше себя проявит — тому! В виде премии — га-га-га-га!..

И пошел искать Егора Ефимыча, чтобы объяснить, почему так долго ездил в «Сельхозтехнику».

А у Шурки с Калинычем руки и плечи сразу перестали болеть, вся усталость куда-то пропала, и они с новыми силами набросились на разоренную навозную гору. Теперь только бы дожила черепаха до того момента, когда Витюша ее наконец отдаст, если обратно не передумает…

Шурка за черепаху переживал, а у Егора Ефимыча, оказывается, своя была забота. Когда от навозной горы осталось только сырое место, которое Шурка, любивший порядок, даже подчистил лопатой и подмел, они с Калинычем пошли для отдыха к поросятам. Там Егор Ефимыч озабоченно наблюдал, как поросята чавкают месиво из корыт, покачивал головой и бормотал:

— Ну и ну… Ах, елки-палки!.. Вот беда…

— А что? — спросил Шурка.

— Да боюсь, кое из каких толку не выйдет. Видишь вон того — родинка на ухе?

— Это мой! — сказал Шурка. — А что он?

— Обрати внимание, как ест. Он не ест, а, как говорится, сцеживает… То есть одну жижу пьет, а гущу оставляет…

— Ну и что?

— А нужно, чтобы хапал, тогда с него будет толк! Вот тот, в смоле, тот хапает!.. Тот быстро на поправку пойдет… А который сцеживает — зачичкается, так задвохлый и останется…

Калиныч радовался за своего поросенка и хвалился:

— Недаром он мне сразу понравился! Когда еще я его ловил, то аж насилу-насилу поймал! Чуть не удрал совсем! Насилу успел схватить — быстрый такой! А Шуркин задвохлый, потому он сразу и поймался…

— Что теперь делать? — обеспокоился Шурка.

— Да уж так не бросим… — ответил Егор Ефимыч. — До ума доведем! Завтра овсяного молока попробуем дать — стал быть, для разгону аппетита!..

— Какое овсяное молоко? — заинтересовался Шурка. — Где вы его возьмете?

— Сами сделаем из овса!

— А мне покажете, как делается?

— Ну что ж… — согласился Етор Ефимыч и велел ребятам идти домой отдыхать, сказав, что они сегодня крепко потрудились и большую работу проделали.

По домам Шурка и Калиныч шли каждый отдельно, потому что, не пройдя и больницы, поссорились. Разговор шел о черепахе:

— Может быть, она не любит на суше есть? — рассуждал Шурка. — Привыкла жить у себя в воде, там и ест…

— На то она и водяная, — согласился Калиныч. — Вот как возьмем у Витюши, можно ей в воду всего накидать… Я даже и водорослей в кадушку принесу!..

— В мою кадушку! — уточнил Шурка, начиная что-то подозревать. — У меня она будет жить!

— Может, кое-когда и у меня поживет… — уклончиво ответил Калиныч. — Сначала у тебя, после у меня маленько…

— Она должна в одном месте находиться. Чтобы привыкала!

— А как привыкнет, можно будет и в другое перенести… — уперся Калиныч. — Не известно, где ей больше понравится… Ведь у меня и озеро есть! Где лучше — в озере или в кадушке, по-твоему?

Тут ничего не скажешь: в саду у Калиныча действительно имелась обширная яма, которая после дождей наполнялась водой. Оттуда брали воду для поливки, но Калиныч называл свою яму озером и даже несколько раз пускал туда для разведения карасиков, но в жару вода высыхала до самого дна, а куда девались карасики — неизвестно… Раньше Шурка по ошибке тоже считал Калинычеву несуразную яму озером, но сейчас с презрением фыркнул:

— Ну и озеро! Лужа обыкновенная!..

— А у тебя и такого нет!

— И не нужно! Да я могу себе в два счета выкопать побольше, чем у тебя! И поглубже…

— А чего же ты не выкопал? Ты когда еще выкопаешь, а у меня уже готовая есть!

Шурка приостановился и сжал кулаки:

— Ты думаешь, я не знаю, чего ты задумал? Хочешь себе черепаху захватить? Не выйдет!

Калиныч тоже остановился и тоже сжал кулаки:

— А что? Я тоже имею право! Не меньше твоего работал… Не известно, кому Витюша отдаст!

— А я еще раньше с Витюшей договаривался! Что? Он мне первому показал, мне должен и отдать!

— Посмотрим…

— Да не посмотрим, а точно! Тут и смотреть нечего!

Драка почему-то не получилась, но Шурка с Калинычем оба обиделись и пошли домой: хоть и в одно место шли, но каждый по своей стороне улицы…

Шурка потом злился до самого вечера. Вот так друг оказался! Считается, товарищ, а сам хотел исподтишка черепаху захапать, не хуже своего поросенка. Недаром он и поросенка себе выбрал такого же захапистого: что Калиныч, что поросенок — никакой разницы, оба жадные! Но только у него ничего не выйдет, потому что черепаха, если правильно рассуждать, должна достаться Шурке, больше никому: во-первых, Шурка раньше всех ее увидел; во-вторых, Витюша больше Шуркин знакомый, чем Калиныча, который его мало знает, а Шурка уже давно обменивал с ним насос на шпоры; в-третьих, Егор Ефимыч — тоже Шуркин друг: они вместе ворота строили и забор, а когда Егор Ефимыч починял Калинычево крыльцо, сам Калиныч в это время болел в больнице желтухой и нисколько ему не помогал… А на хозяйственном дворе не он главный был, Шурка просто захватил его с собой по дружбе, мог и вообще не брать, а навоз один перетаскал бы ведром… Какое же он имеет право на черепаху? Но Шурка человек не жадный, и Калиныч может в любое время ходить ее смотреть, хоть целый день с ней возись — на Шуркином дворе! Впрочем, можно на денек и к Калинычу ее отпустить, когда совсем привыкнет… Пускай уж и в Калинычевом озере поплавает для разнообразия, даже интересно!

Успокоив себя таким образом, Шурка заснул и увидел сон про черепах: будто он залез в какое-то озеро, наподобие Калинычева, но гораздо больше, а там — видимо-невидимо черепах! Шурка начал их ловить и складывать в корзинку, но черепахи были быстрые, юркие и старались разбежаться… Уже почти полную корзину наловил Шурка, потом поглядел, а там нет ни одной, а вместо них лежат противные дохлые рыбы… В сны Шурка не верил, но тут, проснувшись, начал размышлять: к чему такой сон?..

Оказалось — к плохому, на что Шурка нарвался сам, через свою собственную дурость…

Заглянул он в кухню, чтобы поскорее чего-нибудь перекусить да поспеть в подсобное хозяйство, пока Калиныч не опередил, а там сидит в гостях соседка Афанасьевна и разговаривает с матерью. Сперва разговор шел неинтересный — про цены, про рассаду, про дожди, но потом Афанасьевна стала жаловаться на своего поросенка, которого недавно купила на базаре. Как человек, кое-что кумекающий в поросятах, Шурка начал прислушиваться…

— Уж не знаю, будет ли с него прок, нет ли… — вздыхала соседка. — Заморенный какой-то… Не везет мне на поросят!..

Шурка счел нужным вмешаться.

— А как ваш поросенок ест? — спросил он. — Хапает или сцеживает?..

— Чегой-то?.. — не поняла Афанасьевна.

— Если, когда ест, хапает, то это хорошо! — охотно разъяснил ей Шурка. — А если только одну жижу пьет — не будет из него толку… Так задвохлый и останется! Зачичкается, короче говоря!..

Мать и Афанасьевна с удивлением слушали Шурку, не понимая, откуда у него взялись такие знания по свиноводству…

А Шурка расходился еще больше:

— Но вы не бойтесь! Его еще можно до ума довести: надо только овсяного молока дать — для разгону аппетита!

— Да ты-то почем знаешь? — спросила мать.

— Это он у Егора Ефимыча набрался! — догадалась Афанасьевна. — Энтот дуралей Витюша на подсобное пристроился, и они там вертятся какой день: Маруська, что с Егор Ефимычем работает, сказывала…

— Во-он он где пропадает! — обрушилась на Шурку мать. — Я тебе чего приказывала? Чтоб не сметь с ним компанию водить! Не товарищ он тебе!

— Да я не с ним, а с Егор Ефимычем вожу… — оправдывался Шурка. — А Витюша там почти и не бывает! Раза два всего был, я его почти и не видал… Даже почти не разговаривал… С Егор Ефимычем мы!

Но мать не слушала:

— Это ты куда собрался? А ну, положь шапку! Никуда ты не пойдешь!

— Пойду! — начал грубить Шурка — А если меня Егор Ефимыч ждет? Все равно пойду!

— Я сейчас сама пойду и всех там распеку и Егор Ефимыча вместе — не сманывай ребят!

— Ладно-ладно… — пошел на попятный Шурка, боясь, что она вправду пойдет и осрамит его перед всеми там. — Не пойду… Только немножко по улице погуляю…

— Я тебе погуляю! Положь, говорю, шапку на место!

— Значит, мне теперь уж и воздухом подышать нельзя?

— Дыши дома! А еще лучше ступай вон картошку окучивай, заросла вся!

— Сама окучивай… — буркнул Шурка, ушел на порог, сел там на приступку и начал горевать.

Надо же было вылезти с советами своими! Пускай бы Афанасьевной поросенок хоть весь исхудал, как скелет, — какое ему дело! У Егора Ефимыча, наверное, разлили по корытам месиво; как-то там себя чувствует Шуркин поросенок? А трава уже должна хорошо высохнуть, и можно делать сенную муку… А раз мать не пускает там помогать, то он и тут не будет: картошку окучивать ни за что не пойдет, пускай поляжет, воду пусть сама носит и в магазин ходит, а когда привезут дрова, Шурка к ним пальцем не притронется, лежи они, неколотые, хоть сто лет! Калиныч уже, наверное, пришел к Егору Ефимычу, и они делают овсяное молоко… А Шурка так и не узнает, как оно делается, и не посмотрит, как доходит до ума поросенок с родинкой на ухе… А Егор Ефимыч подумает, будто Шурка заленился, потому и не пришел, оказался тоже лодырь, хуже Витюши… А Витюша теперь уже наверняка отдаст черепаху Калинычу… Но все-таки лучше, если черепаха будет у Калиныча, а не у Витюши. Хоть они с ним вчера немного поссорились, но потом можно будет и помириться… Не все ли равно, у кого черепаха будет жить, у Калиныча или у Шурки, — никакой прямо разницы! У Калиныча и озеро есть… Оно хоть и маленькое, но все-таки больше похоже на пруд, чем, например, кадушка… А если очень понадобится, то добродушный Калиныч не откажет, чтоб черепаха пожила у Шурки пару дней или побольше… А как с матери зло сойдет, забудет она про Витюшу, можно постепенно к Егору Ефимычу пойти… Не станет же она всю жизнь держать Шурку во дворе — будет прямо смешно!..