Роман Почекаев - Легитимация власти, узурпаторство и самозванство в государствах Евразии. Тюрко-монгольский мир XIII – начала ХХ в.

Ознакомительный фрагмент

Не исключено, что именно на этом решил сыграть Хайду, вероятно, бывший в курсе подобных представлений о Великой Ясе. Для обеспечения своей легитимности в глазах населения империи, принадлежавшего к оседлым народам Китая и особенно Средней Азии, он объявлял, что действует на основе свода законов Чингис-хана. Для кочевого же населения достаточно было того, что Хайду апеллировал к воле основателя Монгольской империи. По-видимому, такие аргументы оказались достаточно убедительны для его приверженцев: в течение 1271–1301 гг. Хайду, признаваемый значительной частью населения Монголии и Чагатайского улуса в ханском достоинстве, вел успешную борьбу сначала с Хубилаем, а затем, после его смерти в 1294 г., – с его преемником Тэмуром, в одном из сражений с войсками которого был ранен и вскоре скончался [Рашид ад-Дин, 1960, с. 13]. Надо сказать, что и его противники не брезговали подобными фальсификациями: например, персидские ильханы, близкие родственники и союзники Хубилая и его преемников, в свою очередь, утверждали, что только потомки Тулуя, имеют право на трон, поскольку именно они наиболее скрупулезно соблюдали все положения Ясы – в отличие от нарушивших их потомков Угедэя (подробнее см.: [Ayalon, 1971, р. 157–159]).

Однако в большей степени Хайду надеялся на поддержку своих претензий на трон не столько на основании ссылок на сфабрикованные им завещание Угедэя и установления Чингис-хана, а на то, что его поддержат (или по меньшей мере не будут противодействовать ему) другие улусные правители, заинтересованные в как можно меньшем контроле своей деятельности из метрополии – будь то Каракорум, Пекин, либо другой монгольский или китайский город, объявленный столицей. Так оно и оказалось: улусные правители предпочитали не принимать сторону ни «монгольского» хана Хайду, ни «китайского» хана Хубилая. Вероятно, именно поэтому некоторые средневековые авторы именуют одновременно ханами или «царями» и Хайду, и Хубилая, не пытаясь при этом делать вывод о большем преимуществе того или другого в правах на трон (см., напр.: [Карши, 2005, с. 123–124; Марко Поло, 1997, с. 353 и след. ]). Также, безусловно, следует принять во внимание, что Хайду и его соперники сражались преимущественно за спорные территории в Монголии: императоры Юань не претендовали на конт роль над родовыми владениями Хайду (улусом Угедэя), как и Хайду не пытался установить контроль над их владениями в Китае.

Глава 2

От империи к империям: новые основания претензий на власть

Если борьба между Хубилаем и Арик-Бугой все еще происходила в рамках общей политики сохранения единства империи, то выступление Хайду против Хубилая фактически положило этой политике конец. Поскольку территории, контролировавшиеся Хайду, блокировали для хана – императора Юань выходы на западные улусы Монгольской империи, он утратил возможность даже номинально их контролировать. Курултай, проведенный владетелями трех западных улусов (Золотой Орды, Чагатайского улуса и улуса Угедэидов) в Таласской долине в 1269 г. стал как бы правовым закреплением фактического изменения отношений между монгольским ханом и улусными владетелями. И Хубилай, надо отдать ему должное, сумел в полной мере осознать изменение политической ситуации, всецело сосредоточив свои политические и военные усилия на востоке владений империи Чингис-хана: в Монголии, Южном Китае, позднее – в Японии, Вьетнаме и Индонезии [Акимбеков, 2011, с. 295, 310–311, 389] (ср.: [Dardess, 1973, р. 7–10]). Остальные же улусы были предоставлены «сами себе», и хотя на рубеже XIII–XIV вв., после смерти Хубилая, была предпринята попытка восстановления Монгольской империи, она возродилась уже на новом уровне – как конфедерация, содруждество независимых государств, в которой императору Юань принадлежало лишь номинальное верховенство (подробнее см.: [Почекаев, 2009а]).

В политическом отношении эти изменения означали, что теперь борьба за власть, ранее шедшая за трон всей Монгольской империи, началась и в улусах. Безусловно, мы не можем утверждать, что пока владения Джучидов, Чагатаидов, Угедэидов и Хулагуидов формально и фактически подчинялись властям из Каракорума, в них не происходило никакой политической борьбы. Различные Чингисиды, поддерживаемые разными влиятельными родоплеменными кланами, и в течение первых трех четвертей XIII в. старались захватить власть в том или ином улусе. Однако, во-первых, они не претендовали на ханский титул, во-вторых, в конечном счете решение о правителе каждого улуса (по крайней мере формально) оставалось за верховным правителем империи.[23] Соответственно, боровшиеся за власть улусные владетели юридически не считались узурпаторами и не имели необходимости задействовать широкий арсенал правовых средств для обоснования своей власти. В изменившейся же ситуации ставки в политической игре существенно возросли: на кону стоял уже ханский трон, и претендентам было необходимо доказывать свои права на него. Однако те правовые средства, которые были актуальны для Монгольской империи – ссылки на волю Чингис-хана и на общеимперские правила наследования, оказывались неактуальными в новых условиях. Во-первых, они перестали вызывать доверие в силу постоянного злоупотребления ими; во-вторых, в новых государствах Чингисидов появилась необходимость адаптировать монгольскую политико-правовую систему к местным традициям государственности и права. Поэтому Чингисиды, считавшие, что власть в том или ином улусе принадлежит им, но не получившие ее законным образом (в результате избрания на курултае), стали изобретать новые правовые обоснования своих претензий.

§ 1. Претензии на власть на основании происхождения и статуса

Происхождение и место в семейной иерархии «золотого рода» являлось одним из важных оснований, которыми пользовались претенденты на трон – как пытавшиеся избраться в ханы законным путем, на курултае, так и старавшиеся добиться трона в обход закона. Естественно, наиболее веским из таких оснований было старшинство в роду, поскольку в восточных обществах уважение к старшим до сих пор является действующей традицией. И нередко именно это основание в качестве главного фактора своей легитимации выдвигали члены ханского рода, которых при избрании на курултае «обошли» в пользу их младших родственников.

По мнению некоторых исследователей, в тюрко-монгольских государствах существовала лествичная система наследования, т. е. власть после смерти правителя должна была перейти к старшему из оставшихся в живых родственников – обычно следующих по старшинству братьев [Султанов, 2006, с. 91].[24] Официальной правовой нормы в отношении такого правила наследования, впрочем, в тюрко-монгольском мире не существовало, хотя и имел место ряд прецедентов. По-видимому, первым из них было решение монгольского хана Гуюка назначить в 1246 г. правителем Чагатайского улуса своего друга Есу-Мунке, сына Чагатая, в ущерб уже назначенному ранее правителю – Кара-Хулагу, внуку Чагатая. Хан обосновал свое решение следующей фразой:

Как может быть наследником внук, когда сын находится в живых? [Рашид ад-Дин, 1960, с. 119].

Впоследствии, упирая на свое старшинство, многие члены «золотого рода» стали заявлять о своем непризнании избранных монархов и претендовать на трон. Так, например, Хуладжу, представитель рода Хулагуидов – правящей династии монгольского государства ильханов в Иране, буквально последовал решению хана Гуюка. В 1289 г. он провозгласил себя ильханом, обосновав это тем, что он – сын Хулагу, основателя династии, тогда как находившийся на троне ильхан Аргун – всего лишь его внук и, следовательно, племянник самого Хуладжу [Рашид ад-Дин, 1946, с. 110, 145].

Опираясь на старшинство, предъявляли претензии на власть не только представители разных поколений, но и старшие братья по отношению к младшим. Так, в 1328 г., когда после очередного переворота на трон империи Юань должен был вступить Ток-Тэмур (Дзайагату-хан, император Вэньцзун), его старший брат Хошала (Хутукту-хан, император Минцзун) тут же предъявил права на трон и заявил, что уже был признан ханом в Монголии [Далай, 1983, с. 128; Dardess, 1973, р. 20]. В той же империи Юань в 1332 г. на трон вступил малолетний Ринчинбал (Хутукту-хан, император Нинцзун), сын Хошалы, однако буквально через месяц в столицу явился его старший брат Тогон-Тэмур (Ухагату-хан, император Шуньди), заявивший, что имеет больше прав на трон, и с его ведома младший брат был отравлен, освободив трон для старшего [Далай, 1983, с. 128; Чуан, 2010, т. 20; History, 2006, р. 557].

Из вышеприведенных примеров видно, что лествичное право в тюрко-монгольских государствах отнюдь не было распространено в качестве главного основания для претензий на трон. Напротив, настолько многочисленные случаи, когда старшие родичи выражали несогласие с избранием в ханы младших, свидетельствуют об обратном: мало было являться старшим в роду, чтобы стать ханом.[25] Кроме того, в некоторых случаях могло сыграть роль и противоположное семейное положение – статус младшего в роду. Порой младшие представители рода претендовали на трон, упирая именно на свое особое положение. Ведь после смерти монгольского хана Мунке его брат Арик-Буга, будучи младшим в роду, был оставлен управлять «Коренным юртом» в Монголии, когда Мунке отправился в поход против китайской империи Сун. Полагая, что наместничество в «Коренном юрте» дает ему приоритет в наследовании трона Монгольской империи, он, узнав о смерти старшего брата, тут же объявил себя правителем и созвал курултай для своего утверждения [Рашид ад-Дин, 1960, с. 160] (см. также: [Россаби, 2009, с. 95]; ср.: [Гумилев, 1992а, с. 165–167; Далай, 1983, с. 34; Хафизов, 2000, с. 44]).