Александр Немировский - Мифы и легенды Древнего Востока

Как богиня-охотница, Анату отличается жестокостью и кровожадностью. Убийство доставляет ей удовлетворение и наслаждение. Можно думать, что Анату была судьей наблюдаемого у всех народов земли жестокого обряда перехода из юношеского возраста в возрастную группу взрослых, известного современной науке под названием инициации.

Как богиня-дева, Анату выступает в мифах соперницей богини-матери Асирату. Это соперничество завершается победой Анату, поскольку Асирату не играет в мифах значительной роли, а Анату — главная их героиня. Однако в религиозном культе Угарита XIV–XIII вв. до н. э. первенство принадлежит не Анату, а Асирату и другой угаритской богине Астарте. Это противоречие можно объяснить тем, что образ Анату отражает древнейшие представления о богах, предшествующие сильному месопотамскому влиянию на религию и мифологию угаритян.

Наиболее выпукло образ Анату раскрывается в эпической поэме об Акхите, где она проявляет свой характер богини охоты и соперницы юного охотника, одержимой желанием овладеть принадлежащим ему волшебным луком. Союзниками Анату и врагами Акхита в этом произведении выступают хищные птицы, исконные недруги земледельцев.

Постоянным участником угаритского повествования о богах является бог с двойным именем, переводимым как Пригожий-и-Мудрый. Личное имя этого бога, обитающего в подземном мире и стоящего навытяжку перед богом смерти и бесплодия Муту, вызывало ужас, как и он сам, и поэтому держалось в тайне. В угаритских мифах Пригожий-и-Мудрый — мастер на все руки: строитель, кузнец, плавильщик, литейщик, сапожник. Он обладает кузницей, использующей подземный огонь, где создает оружие и орудия труда, мечи и орала. Примечательно, что кузницу Пригожего-и-Мудрого помещали на острове Крите. В этом отражалась религиозная близость Эгеиды и Ближнего Востока. В разделе, посвященном мифам Месопотамии, мы познакомились с богом солнца Уту-Шамашем. В угаритской мифологии ему соответствует богиня Шапаш, названная «лампадой Илу». Как и Уту-Шамаш, Шапаш наделена способностью все видеть, и ей поручает Илу узнать, где пребывает возродившийся Балу. Для этого она спускается вместе с Анату в подземный мир. Представление о том, что Солнце может спуститься в царство ночи, характерно для мифов многих древних народов и является попыткой объяснить куда исчезает Солнце с наступлением темноты.

В фантастическом мире угаритских мифов явственны черты реальной жизни. Власть Илу над другими богами характеризуют полномочия царя-жреца, обладавшего как светской, так и религиозной властью. Перечислены все признаки этой власти в виде царских регалий (высокого трона с подножием, судейского скипетра), церемоний поклонения царю. На основании описания в мифах совета богов воссоздается то же учреждение при царе Угарита. В слабости престарелого Илу проявилась ограниченность власти угаритских царей древнейшего времени, когда царь еще был не самодержцем, а первым среди равных.

В этой значительной роли, которую играют в угаритских мифах сельскохозяйственные мотивы, проявилась решающая роль сельского хозяйства в жизни обитателей страны Ханаан. Мифы дополняют данные археологии об этом регионе как месте зарождения древнейшей земледельческой культуры. На основании угаритских мифов восстанавливаются обряды, с помощью которых люди пытались добиться благоволения богов, совершая омовения и очищения.

С давних пор идут споры о том, что появилось раньше — религиозный обряд или миф. Угаритские мифы дали возможность понять, что эти споры беспочвенны, так же как дискуссия о том, что было раньше — яйцо или курица. Угаритские мифы — составная часть обрядов и церемоний. Это устный рассказ, сопровождающий религиозное действо, часть разыгрывавшейся в храме постановки о судьбах богов и созданного ими мира. Такое же религиозное происхождение имели и греческие трагедии.

Культура Угарита — это культура древнейших обитателей средиземноморского побережья Азиатского континента, известных кочевникам-евреям, захватившим южную часть этого побережья в XIII в. до н. э., как хананеи. Евреи восприняли культуру хананеев во всем ее богатстве и разнообразии. Об этом свидетельствуют их священные книги — Библия. Открытие угаритских поэм дало для понимания обстоятельств создания Библии и возникновения образа единственного бога Яхве больше, чем все другие памятники древневосточной литературы вместе взятые.

Значение религиозно-мифологических текстов Угарита не ограничивается влиянием, оказанным на древнееврейскую религию и мифологию. Они проливают свет также и на формирование греческой мифологии. Если ранее, когда еще не были известны угаритские тексты, мифы о выходцах с Востока, переселившихся в Грецию, истолковывались как воспоминание о плаваниях финикийцев на Запад и их обитании в землях, населенных предками греков, то ныне становится ясным, что контакты греков с Ближним Востоком появляются задолго до расцвета финикийских городов Сидона и Тира. Материалы раскопок Угарита показали, что выходцы из Эгеиды жили на территории Угарита с XVIII в. до н. э. и могли там ознакомиться с теми легендами, с которыми мы познакомимся в этой главе.

Следы угаритского, шире — ханаанского, влияния на греческую мифологию обнаруживаются в представлениях о богах, занимающих многовершинный Олимп. Греческой священной горе Олимп соответствует гора Цапану угаритских мифов. Примечательно, что эта гора в верховьях реки Оронта, известная грекам под именем Касий, в греческих мифах фигурировала как место схватки между предводителем греческих богов Зевсом и змееногим, изрыгающим огонь чудовищем Тифоном, после поражения упрятанным под землю. Таким образом, угаритский змей Латану соответствует не только древнееврейскому Левиафану, но и греческому Тифону.

В греческих мифах Олимп был местом обитания богов старшего поколения, затем изгнанных и низведенных в подземный мир. В более древних греческих мифах также известно о соперничестве младших и старших богов, но дело не доходит до изгнания последних. В некоторых образах греческих божеств мы обнаруживаем черты угаритских богов и богинь. В Зевсе и Посейдоне много общего с Илу и угаритским богом морей Йамму. Греческий бог-кузнец Гефест вырос из угаритского Пригожего-и-Мудрого. Можно думать, что в первоначальном своем облике владыки подземного огня, имевшего кузницу на одном из островов (Лемносе или Сицилии), облик Гефеста отражал представления об угаритско-финикийском ремесленнике, мастере на все руки, изготовителе оружия и драгоценностей, которые находят в погребениях микенской, раннегреческой эпохи. Греческие богини-девы Артемида и Афина (в древнем написании — Атана) вышли из образа угаритской богини-девы Анату. Первая восприняла ее жестокость и необузданный нрав, вторая — мудрость и рассудительность. Еще более очевидна связь между греческой богиней любви и плодородия Афродитой и угаритскими Асирату и Астартой. Однако влияния угаритской мифологии на греческую не следует преувеличивать. Греческие сказители знали об угаритских мифах и персонажах угаритско-финикийской мифологии. Но они были самостоятельны в трактовке ее наследия.

Балу и Муту

Действие этого поэтического рассказа развертывается в двух мирах: верхнем, во владениях творца всех тварей Илу, и в нижнем, в царстве мертвых, которым правит сын Илу, бог смерти и засухи Муту. Связь между этими мирами осуществляется с помощью богов-гонцов, выполняющих поручение Илу или Муту.

К Балу на гору Цапану пожаловали гонцы Муту Могучего, Илу любимца, Гипар и Угар{64} и передали слова, что произнес господин:

— Тебе повеленье от Муту, Илу любимца. Балу, умом пораскинь. От львицы барашек бежит, мести ее страшась. Верно и то, что дельфин не может жить без воды. Верно и то, что буйвол является на водопой. Стремится к источнику лань. Предел всех желаний осла — трава, очень много травы. Но я все живое держу в кулаке. Каждого, прежде чем съесть, раздираю на семь частей{65}. Слуги готовят питье и в кубке его подают. В ущелье мое приглашаю я, Балу, тебя и братьев твоих. Будешь сидеть на пиру рядом с моею родней. Но, что бы ни скушал ты, что бы ни выпил ты, придется тебе изрыгнуть. Ибо проткну я тебя, так же как ты поступил, когда Латану поверг, гибкого змея убил, повелителя о семи головах.

Выслушав эти слова, вестникам Муту Балу ответил:

— За вами пойду я. Надо взглянуть на того, что гибелью мне грозит, хотя нас обоих мать одна на свет родила.

Балу и двое гонцов вместе отправились в путь. Когда немного прошли, Муту очам их предстал. Огромен и страшен он был: одна губа на земле, другая — на небесах. Язык же касался звезд. Вот Балу страх одолел, убоялся скачущий на облаках. Подумал он про себя: «Муту проглотит меня. Я в чрево его опущусь. Будет это тогда, когда созреют плоды, сады дадут урожай»{66}.