Прочь из чёрной дыры - Лукас Ольга

На дачу к бабушке и дедушке я и раньше-то ездила с неохотой. А после того случая в лесу только и мечтаю заболеть перед этой поездкой. Или ногу там подвернуть (не больно). Потому что на даче собаки — везде. Даже на участок могут забежать. Пролезут под забором, и давай по грядкам носиться.

А ещё — но это мамин кошмар — на этих семейных праздниках отец обожает сравнивать то, что готовит бабушка (его мама), с тем, что готовит моя мама (его жена). И его мама (моя бабушка) всегда побеждает с разгромным счётом десять (или сколько там она приготовит блюд) — ноль.

С раннего утра все на взводе: отец изучает в навигаторе пробки и требует ехать прямо сейчас. Мама говорит, что после завтрака должно пройти хотя бы сорок минут, иначе всех укачает.

Я унесла чай в свою комнату — типа буду пить и собираться. А на самом деле сунула в чашку ртутный градусник. Но на случай, если трюк с температурой не сработает, начинаю одеваться. Достаю из шкафа плотные утеплённые штаны, типа лыжных. Так-то они уродливые и позорные, но зато их непросто прокусить. Иллюзия защищённости.

Сажусь на кровать, чтобы натянуть брюки, трогаю пальцем белый шрам, оставшийся на месте укуса. Новая кожа выросла быстро, когда прикасаешься к ней — она ничего не чувствует. Вот бы внутри у меня тоже был такой шрам на месте воспоминаний о том случае в лесу: чтоб не чувствовать, не представлять это снова и снова и не проваливаться в чёрную дыру.

Входит мама, одной рукой вставляет в ухо серёжку, другой достаёт из чашки градусник и просит «не злить папу», ему ещё везти нас туда и обратно. После завтрака прошло двадцать пять минут, это почти что сорок, отец уже сидит в машине и два раза сигналил нам. Старуха с седьмого этажа выползает на утреннюю прогулку со своим чудовищем. На лестнице слышен его лай. Шипит и звякает, поднимаясь, лифт. Хлопает внизу дверь подъезда. Тут и я начинаю торопиться: быстро выбежать на улицу, запрыгнуть в машину, закрыть дверцу, и я в домике.

По дороге молчим, только отец ругает других водителей. Другие водители за стёклами своих машин ругают его. Но никто никогда не выходит наружу, чтобы выяснить отношения.

Дача бабушки и дедушки — в двух часах езды от города. Можно было бы и быстрее добираться, если бы не пробки.

Когда я говорю «дача» — я именно это и имею в виду. Не деревенский домик, какой был у нас. И не роскошный частный дом, как на фотографиях в Интернете. На даче не живут постоянно, даже летом. Но день рождения дедушка всегда отмечает там. Такова традиция. В субботу приезжают его друзья, которых он зовёт «сослуживцы». В воскресенье — родственники, то есть мы. Других близких родственников у бабушки с дедушкой нет.

Довольно обидно, когда на праздничный стол выставляют то, что осталось от прожорливых «сослуживцев». Бабушка этого совершенно не стесняется — мы ведь «свои». Всегда рассказывает, какой она сделала холодец — его смели первым. Какой испекла торт «Наполеон» — ничего, для нас она купила ничуть не хуже, в придорожном дачном магазине. И всё же вкуснятины на столе много. Думаю, нас и зовут-то на второй день, чтобы добро не пропадало.

Пока мы едем по трассе, меня всё же укачивает, и я открываю окно со своей стороны. Но закрываю его наглухо, едва машина сворачивает с шоссе на дачную грунтовую дорогу.

— Сейчас только и дышать воздухом! — удивляется мама и приоткрывает окно со своей стороны. — В городе совсем не то. Гарь и выхлопные газы.

Зато в городе нет такого количества злобных собак!

Самое опасное место — прямо у въезда в садоводство. Однажды летом, когда отец продал старую машину, а новую ему ещё не привезли, мы зачем-то срочно поехали на дачу к бабушке с дедушкой. Сначала на электричке, а потом на автобусе.

Возле шлагбаума нас поджидали трое. Здоровенный вожак и два молодых пса. Дворняги. Всех подкармливает сторож, и за это они как бы охраняют территорию. То есть, наверное, бросаются на каждого, кто кажется им чужим. А мы-то и были чужими! В первый раз попытались пешком пересечь границу садоводства.

Я каким-то чудом не провалилась… Наверное, потому, что вовремя заметила опасность: собаки грелись на солнце, лёжа возле кучи песка. Уже повернули головы в нашу сторону, но атаковать пока не собирались. Но, чтобы попасть на дорогу, ведущую к дому бабушки с дедушкой, нам нужно было пройти мимо них.

И вот картина: родители шагают вперёд, а я — назад. Топ-топ-топ. Догнали они меня на остановке автобуса. Остановка — бетонная коробка, выкрашенная зелёной краской, во многих местах отслоившейся. Три стены и крыша. Хоть какая-то защита.

— Это ещё что такое? — рассердился отец. — Ты что дурака валяешь? Быстро назад!

— Мне надо домой, — ответила я.

— Что за фокусы? — зарычал отец. — А ну, вставай и пошли!

— Не могу идти. Плохо мне. Живот заболел, — соврала я.

Мама сказала, что меня, наверное, укачало в автобусе, надо просто пройтись, подышать свежим воздухом, и всё пройдёт. А вот отец сразу понял, что никакой живот у меня не болит. Только решил, что я издеваюсь лично над ним, хочу показать, что не уважаю его родителей.

Потащить меня силой он не мог. Кругом же люди, они смотрят. Явиться к бабушке с дедушкой без меня — тоже нельзя. В ход пошло всё: шантаж, угрозы, подкуп. Я держалась за живот, тихонько подвывала и тянула время, надеясь, что вот-вот подойдёт автобус, хоть какой. Я в него запрыгну и уеду на станцию, а родители пусть делают что хотят.

Но подъехал совсем не автобус, а женщина с соседнего участка — на чёрном внедорожнике. Она высунулась в окно и весело крикнула: «Привет, что скучаем? Подвезти вас?»

В садоводстве так принято: люди друг друга подвозят.

— Вика, соберись, поехали. Бабушка тебе даст какое-нибудь лекарство от живота! — сказала мама и потянула меня за руку.

— Вставай без разговоров, — прошипел отец. — Не позорь нас перед людьми!

— Мне, кажется, полегчало, — сказала я. — Поехали.

Мне и в самом деле стало легко, когда я поняла, что мимо собак мы проедем на машине.

Всю дорогу до дома бабушки с дедушкой соседка рассказывала, какие у неё уродились тыквы и патиссоны, сколько вёдер огурцов она собрала и так далее. Я очень вежливо ей улыбалась и очень вежливо поблагодарила, когда она высадила нас у калитки. И абсолютно искренне, между прочим. А обратно мне снова повезло — нас отправили на такси, потому что бабушка дала родителям с собой четыре тяжёлых сумки с соленьями и вареньями.

И вот сегодня мы на машине. И собаки сторожа хоть и встречают нас лаем, но ничего сделать не могут. Мы уже проехали вечную кучу песка — их любимый наблюдательный пункт. Миновали дом без забора, перед которым я видела спящего дога без поводка и намордника. Обогнули участок с широкой щелью под воротами: там живёт неуправляемая молодая собака, помесь хаски с каким-то питбулем. У неё злющие глаза: один коричневый, другой голубой. Как-то раз, когда мы проезжали мимо, она высунула морду. А я посмотрела ей в глаза. Нельзя смотреть в глаза собакам! Они думают, что это вызов на поединок, и если ты не готов дать им отпор — держись! Хаски-буль и раньше выглядывала из-под ворот, но я была уверена, что она сидит на поводке и не сможет выбраться. Но она смогла. Оказалось (и все, кроме меня, это знали), что эта бешеная помесь бегает по участку без привязи и легко может пролезть под воротами! Что она и сделала. И бежала за нами, пока мы не свернули на другую улицу.

Короче, вы догадываетесь, что на даче у бабушки с дедушкой я всегда сижу в доме и не выхожу даже в сад. Потому что один раз — к счастью, это было без меня — на участок пролез соседский бульдог. За бульдогом, конечно, очень быстро прибежали его хозяева и долго извинялись, хоть он ничего ещё не успел натворить. Но мне бы хватило одной лишь встречи с ним.

Машина сворачивает на нашу улицу, и мы сразу видим бабушку. Она стоит у калитки, как будто почувствовала, что нас пора встречать. Она так и говорит: «Сердце мне подсказало, что это едете вы». Но на самом деле (это секрет, дедушка поделился со мной в прошлом году) бабушка выходит к калитке сразу после нашего утреннего звонка. Отец садится за руль, набирает её номер и коротко говорит: «Выезжаем». И она два часа при любой погоде стоит на улице и ждёт.