Братцы по разуму - Александр Николаевич Житинский

показал на протокол Мулдугалиев. - Обычным порядком.

Альшоля вывели из кабинета и проводили на улицу, где стояла милицейская машина. Дежурный помог ему взобраться по лесенке внутрь маленького фургона с зарешеченными окошками, где уже сидел знакомый Альшолю подросток, ломавший ночью телефонные автоматы. Альшоль приветливо улыбнулся ему, но подросток не ответил. Рядом на низенькую скамеечку уселся сержант милиции. Двери закрылись, и машина поехала.

- Вы тоже в Исландию? - спросил Альшоль подростка.

- Чего-о? - окрысился он.

Альшоль испуганно примолк.

Их привезли куда-то и провели через двери, рядом с которыми была табличка "Народный суд". Сержант ввел Альшоля с подростком в небольшой зал, где за столом, стоявшим на возвышении, сидела молодая женщина в очках. Зал был пуст, не считая стоявших рядами стульев.

- Вот они, товарищ судья, - козырнул сержант, выкладывая перед женщиной бумаги протоколов.

- Хорошо, - кивнула она. - Садитесь.

Сержант усадил Альшоля рядышком с подростком, но сам не сел. Остался стоять в дверях.

Судья прочитала протоколы и подняла глаза на Альшоля.

- Гражданин Альшоль, встаньте.

Альшоль послушно встал.

- Тут у вас в документах год рождения написан неверно. Когда вы родились?

- Я не помню, - сказал Альшоль.

- Ну, а сколько лет вам, помните?

- Семьсот пятьдесят один.

Женщина внимательно посмотрела на старичка, потом перевела взгляд на сержанта. Тот пожал плечами.

- А вы признаете, что жили на улице Большой Пушкарской в телефонной будке? Признаете, что воспротивились принудительному лечению и скрылись от милиции в неизвестном направлении? - спросила она.

- Почему в неизвестном? В известном, - сказал Альшоль. - Мы с Сашей у скрытников были.

- Вот я и говорю - скрылись, значит! - с некоторым раздражением повторила судья. - Все ясно. Садитесь. Альшоль сел, а женщина так же быстро разделалась с подростком, задав ему два или три вопроса. Затем она заполнила новые бланки и передала их сержанту:

- Увидите осужденных.

Альшоля с подростком снова повели куда-то.

- Сколько припаяли? - спросил подросток у сержанта.

- Пятнадцать. И скажи спасибо. Могли бы уголовное дело открыть. А так - мелкое хулиганство...

Альшоль с беспокойством прислушивался к их разговору, уже понимая, что происходит что-то не то. Однако вопросов не задавал. Он уже понял, что при общении с милицией лучше не затевать лишних разговоров:

На этот раз их посадили в большой фургон, где и народу было больше человек двенадцать. Но они Альшолю не понравились - помятые какие-то, небритые и злые. Когда дверцы фургона закрыли и наступила полная темнота, хриплый мужской голос запел:

Ка-андуктор, не спеши-и!

Ка-андуктор, понимаешь,

Что с девушкою я

Прощаюсь навсегда!

Альшоль вздрогнул, вспомнил Саньку. Неужели? Неужели его повезут в Исландию с этими небритыми мужиками? А вдруг в Исландии теперь все такие? Как же скучно будет там жить!

Однако до Исландии снова не доехали. Их выгрузили во дворе за высоким забором, по верху которого была пущена колючая проволока, а железные ворота наглухо закрыты, потом по одному провели в низкое здание, окна которого были, как в милицейском фургоне, зарешечены.

Все оказались в просторной комнате, с креслом, стоявшим перед зеркалом. У кресла - пожилой милиционер в белом фартуке. В руках он держал машинку для стрижки волос.

- Ну, кто первый? - спросил он весело.

"Странная какая-то парикмахерская..." - подумал Альшоль и, видя, что его товарищи мнутся, подошел к парикмахеру первым.

- Правильно, дед, - кивнул тот и, усадив Альшоля в кресло, принялся стричь его наголо.

Через минуту на Альшоля смотрела из зеркала маленькая стариковская головка, круглая, как фундучный орех. Борода на лице стала выглядеть совсем несуразно.

- Постригите и бороду, пожайлуста, - попросил он.

Парикмахер хохотнул, нашел длинные ножницы и отхватил Альшолю бороду.

- Это завсегда, пожайлуста! Следующий! - крикнул он.

Альшоль отошел в сторонку, с любопытством ощупывая остатки бороды. Надо сказать, что ритуал проводов в Исландию ему не понравился. Но, может таковы здешние законы? Может, теперь все жители Исландии стригутся наголо и бород, как раньше, не носят?

Вскоре все мужики стали как один - с сияющими остриженными макушками. Почему-то они веселились, отпуская шуточки, и, гогоча, показывали друг на друга пальцем.

- Дедуля, а твои-то патлы могут и не отрасти!

- Ничего страшного. Мне и не надо. Ведь я еду в Исландию умирать...

- Ну, ты хохмач! - объявил парень с фингалом. - Тюряга это, дед, а не Исландия! Пятнадцать суток покорежишься на стойке, потом езжай в свою Исландию. И то если отпустят!

И он заржал вместе с другими лысыми.

Глава 10

Трётль

Санька была в отчаянии: Альшоль исчез!

Прочитав его прощальную записку, она не поверила - полезла на антресоли. Но и там была пусто, лишь лежала на полках ненужная теперь металлическая коллекция, потихоньку обрастая "ржавчиной, да злорадно скалился в углу металлический ублюдок из "Айрон Мейден".

Санька почувствовала пустоту в груди - такого с нею раньше не бывало, - будто вынули оттуда что-то очень нужное и горячее, что раньше согревало душу, и теперь там холодно и пусто. Древний и иностранный мальчик! Тут нам самим жить не просто, а древним несовершеннолетним иностранцем и подавно! А что бород" у него - так это даже и хуже. У нас к бороде почтения нету.

Санька бросилась к маме, но мама была тверда, как Скала Закона, с которой когда-то проповедовал Альшоль в своей Исландии. То есть мама, конечно, принялась успокаивать Саньку, говорить, что ничего, страшного не случится - мол, найдется! Но искать Альшоля решительно отказалась.

- Он взрослый человек, сам должен собой распоряжаться, - сказала мама.

А невзрослым человеком, значит, должны распоряжаться другие! Ну уж нет! Санька разозлилась и, как говорили встарь, закусила удила. А уж когда она закусывала удила, никакого удержу Саньке не было.

Она стала рассуждать. Конечно, обратно в свою телефонную будку Альшоль не вернется. Мулдугалиев тут же схватит! И вообще шататься по городу Альшолю крайне опасно: больно уж вид у него заметный! Следовательно,