Собачий рай - Полина Федоровна Елизарова

День за днем жена не то чтобы расцветала, но меняла цвет и запах, подобно живучему цветку, сознающему, что некогда длинные дни его сочтены, а потому, напоследок, надо выпустить наружу весь свой накопленный опыт, всю красоту и зрелость без остатка.

В доме почти каждую субботу собирались компании – к старым подругам прибавились новые. Глядя на них, подтянутых и изумительно моложавых, Поляков видел тех, из кафе на Гарибальди, которым Зазеркалье прибавило умело заколотых морщин и прикрытой беспечностью тоски в глазах, но не прибавило ни самоуважения, ни ума.

Они громко смеялись, пили, не зная меры, без стеснения говорили о мужчинах и сексе. Поляков, ощущая себя не в свой тарелке, сбегал от них в катран, а потом, выжидая, когда наверняка уедут, гонял по трассе.

Нахватавшись всякой всячины у новых подруг, жена впервые за долгие годы вдруг захотела секса, которого у них не было уже лет пять.

И заводила на эту тему провокационные разговоры, вызывавшие у Полякова растерянность и раздражение.

Одним зимним субботним вечером, когда жена особо разошлась, но была относительно трезва, Поляков нехотя исполнил супружеский долг.

В процессе соития он отстраненно думал о том, что было бы лучше, если бы жена тайком завела себе любовника.

– Ты всегда был техничным и бессердечным, – раздался голос Марты в темноте спальни.

– Всегда? – не успев обидеться, удивился он.

– Не беру в расчет молодые годы. В молодости скачут гормоны. И не только у мужчин, – многозначительно подчеркнула она, по всей видимости, желая пощекотать и раздразнить его мужское эго.

– Неправильный разговор, – обрубил он. – Особенно для тебя.

Поняв, что совершила оплошность, Марта отвернулась.

– Мы не были тогда парой, – отозвалась она темноте. – Я была одинока и раздавлена горем, а ты зачем-то уехал.

Избегая развивать табуированную в семье тему, Поляков, хлопнув дверью, ушел спать в гостевую комнату и с того вечера в ней и остался.

Зиму он всегда воспринимал плохо, а эту особенно: серая муть и грязь за окном, вязаный «косичкой» темно-синий кардиган Швыдковского, сквозь который просачивался запах его нездорового, подтравленного «химией» тела; смятые купюры в кармане пиджака, тяжкое нытье Ваника и пустые бутылки из-под шампанского, гремевшие в черном мусорном мешке, который он, под любопытным взглядом замотанной в платок безликой соседки, осторожно, чтобы не наделать шума, укладывал в зеленый, с крышкой, подернутой инеем, бак у калитки.

И еще мясо в духовке – жесткое, под апельсиновым соусом, чужой искусственный смех у искусственного же камина и призывный, насмешливый взгляд пухленькой докторши, не то гинеколога, не то маммолога.

Воспоминания прошедших безрадостных дней мешались в одно большое бессмысленное пятно с аккомпанементом постоянной головной боли. Впрочем, иногда это пятно пищало голосом Марты или диктора новостей – новости, они все больше про цифры…

В эту зиму Поляков все чаще хотел уснуть и больше не просыпаться.

Сны ему снились короткие и бесцветные.

Проснувшись в пустоте прохладной гостевой комнаты, он иногда вспоминал их обрывки – какие-то бродячие собаки, нападавшие на людей на пустыре; какие-то ампулы на кафельном полу, раздавленные чьими-то ногами.

А в самом начале марта вдруг приснилась Лена.

Она пришла к нему с едва округлившимся животиком – некрасивая и уже нежеланная.

Как и когда-то, она прятала глаза, только во сне она не стояла под козырьком кинотеатра, а сидела в изножье его кровати.

– Чего ты хочешь, Лена?

– Помоги, Рома. Я же ношу твоего брата или сестру.

– И как я должен тебе помочь?

– Не знаю, – теребила она на шее пластмассовые бусы. – Поговори с отцом, пусть даст хоть каких-то денег, у него же есть. Тогда я уеду.

– А почему ты сама не можешь с ним поговорить?

– Он настаивает, чтобы я сделала аборт.

– Так сделай, Лена. Не порть жизнь себе и не лезь в нашу семью. Мать болеет. Отец стал больше пить. Сделай, как он говорит, и уезжай.

Лена трясла кудрявой, с вытравленными пергидролью «перьями» головой:

– Я боюсь, Рома. Соседка говорит, у меня тогда не будет детей.

– На вот, возьми, – протягивал он ей слиток золота. – Уезжай. Сделай аборт.

Ленина тянущаяся к слитку рука вдруг стала прозрачной.

– Он тяжелый, – отвечала она, и следом за рукой вдруг вся стала прозрачной. – Меня, беременную, еще и посадят, он же краденый.

Ее очертания растворились в сером мареве комнаты.

Очнувшись, Поляков не испытал никаких эмоций.

Образ и слова Лены: почти забытая явь, смешанная с играми бессознательного, были ему так же безразличны, как и он сам внутри этих десятилетиями до кишок выворачивавших его нутро воспоминаний.

Он будто со стороны видел себя иным – юным, стоящим под козырьком кинотеатра во фланелевой рубашке, и, не чувствуя больше ничего, отмечал, как глуп был тот парень, согласившийся встретиться с любовницей отца.

Лена, бездумно променявшая его настоящее чувство на дешевые безделушки – подарки похотливого прапорщика, заслужила то, что с ней произошло.

Марта зимой захандрила: часто жаловалась на сердце, на скачущее давление и мигрень; впрочем, это не мешало ей ходить на работу и, пусть меньше, продолжать пить и часами трещать с подругами по мобильному.

Поляков чувствовал: она так же выдохлась, как и он.

Навестив Ваника, уже два дня лежавшего из-за болей в суставах в своей комнатенке в бане, и милостиво выдав ему таблетку трамадола, Поляков доехал до города.

Поставив машину на большой подземной парковке, походил по центральным кафе, поспрашивал у официантов и в конце концов нашел в одном из переулков недалеко от Гарибальди чудом уцелевшее интернет-кафе с допотопными компами и быстрым интернетом.

Перелопатив кучу сайтов, Поляков выяснил актуальную стоимость грамма золота и среднюю стоимость высокой чистоты камней – бриллиантов и изумрудов.

Идти в банк или ломбард он не мог – количество и ценность принесенного товара однозначно привлекли бы внимание. Можно было сдавать понемногу, с временными интервалами и в разных частях города, но он не мог себе представить, как он, офицер, генерал, подобно мелкому жулику, воровато озираясь по сторонам, вытаскивает из кармана камешки и распиленное на куски золото.

Проблему надо было решать разом.

Поляков не раз слышал от преферансистов Рената и Аркадия про «черный» интернет, где можно продать и купить все, что угодно: от наркотиков до рабов.

«И черт с ним, отдам за половину реальной стоимости, на домишко в теплых краях и даже на белоснежный кабриолет – любимую игрушку Алика, насмешливо упомянутую Вольдемаром, по которому этого