Джонатан Келлерман - Дьявольский вальс

– Ах ты, маленький мошенник, – сказал я. – Он был вашим лазутчиком, и добывал данные о Джонсе, так? Чтобы вклиниться в стан врага, лучшего и искать не надо – доктор медицины, не принимающий больных. А его диплом был настоящим?

– На все сто процентов.

– Вы купили ему эту должность за миллионную субсидию, плюс дотация больницы. Практически больнице заплатили, чтобы она приняла его на работу.

Хененгард удовлетворенно улыбнулся:

– Жадность. Срабатывает безотказно.

– Вы работаете в Службе внутренних доходов? – спросил я.

Продолжая улыбаться, Хененгард покачал головой:

– Очень редко одно щупальце перекрещивается с другим.

– Как же вы поступили? Просто сделали заказ в Службу внутренних доходов? Пришлите мне врача, у которого возникли неприятности с уплатой налогов и который умеет работать на компьютере, – и они выполнили ваш заказ?

– Все не так просто. Потребовалось много времени, чтобы найти такого человека, как Эшмор. И эта находка явилась одним из основных факторов, который помог убедить... мое начальство субсидировать мой проект.

– Ваше начальство, – продолжал я расспросы, – институт химических исследований Ферриса Диксона – ИХИ. Или второе "И" означает что-то другое?

– «Истощай все возможные ресурсы» – таково было представление Эшмора о шутке, для него все было игрой. Единственное, чего он хотел, это соответствовать Загородному клубу игроков в кегли – этот клуб был его любимым. Он гордился тем, что хорошо образован. Но я убедил его быть более осторожным.

– Кто такой профессор Уолтер Уильям Зимберг? Ваш начальник? Или еще один лазутчик?

– Такого человека нет, – ответил он, – буквально.

– Его не существует?

– Нет, в смысле реального понятия.

– Человек-Мюнхгаузен, – пробормотал Майло.

Хененгард сверкнул на него глазами.

Я возразил:

– Но у него есть кабинет в университете в Мэриленде. Я разговаривал с его секретарем.

Хененгард поднес чашку ко рту и долго не отрывался от нее.

– Почему для Эшмора было так важно работать в больнице? – спросил я.

– Потому что именно там находится логово Джонса. Я хотел, чтобы Эшмор имел прямой доступ к материалам Джонса, заложенным в компьютер.

– Джонс использует больницу как бизнес-центр? Он говорил мне, что у него нет кабинета в здании клиники.

– Ыормально это так. Вы не найдете его имени на дверях кабинетов. Но его аппарат запрятан внутри пространства, которое он отнял у медиков.

– Внизу, в полуподвальном этаже?

– Скажем так: глубоко запрятан. Где-то, где трудно найти. Как начальник охраны, я это отлично устроил.

– А самому устроиться на этом месте, наверное, было чрезвычайно трудно?

Хененгард оставил мои слова без ответа.

– Вы все еще не ответили мне, – продолжал я, – почему погиб Эшмор?

– Я не знаю. Пока еще не знаю.

– Что он такого сделал? Стал действовать за вашей спиной в своих интересах? Использовал то, что он узнал, работая на вас, чтобы вымогать деньги у Чака Джонса?

Хененгард облизнул губы:

– Возможно. Сведения, которые он собрал, все еще расшифровываются.

– Кем?

– Людьми.

– А как насчет Дон Херберт? Она участвовала в этом вместе с Эшмором?

– Я не знаю, в чем заключалась ее игра, – покачал он головой. – Не знаю, была ли она у нее вообще.

Его огорчение казалось непритворным.

– Тогда почему вы охотились за ее компьютерными дисками? – продолжал я.

– Потому что Эшмор интересовался ими. Когда мы начали расшифровывать его файлы, всплыло и ее имя.

– В каком контексте?

– Он сделал кодированное примечание: «серьезно обратить на нее внимание». Обозначил ее как «негативное число» – это его термин, означающий что-либо подозрительное. Но к тому времени она уже была мертва.

– Что еще он говорил о ней?

– Это пока все, что мы расшифровали. Он ко всему применил сложные коды. На дешифровку требуется время.

– Он ведь был вашим мальчиком, – прищурился я. – Разве он не оставил вам ключи?

– Лишь некоторые.

Гнев сузил его круглые глаза.

– Поэтому вы украли диски?

– Не украл, а присвоил. Они были моими. Она составила их, работая у Эшмора, а Эшмор работал на меня, поэтому по закону они являются моей собственностью.

Последние слова он буквально выпалил. Чувство собственности ребенка, получившего новую игрушку.

– Для вас все дело заключается не только в работе, верно? – спросил я.

Он окинул взглядом комнату, затем обернулся ко мне:

– Именно в работе. Так случилось, что я просто люблю свою работу.

– Значит, вы не имеете понятия, почему убили Херберт?

Он пожал плечами:

– Полиция говорит, что это было убийство на почве секса.

– И вы думаете, что это так?

– Я не полицейский.

– Нет? – сказал я. – Готов поспорить, что вы были полицейским до того, как вернулись к учебе. До того, как научились говорить, словно профессор из бизнес-колледжа.

Он еще раз окинул комнату взглядом, быстрым и острым, как выкидной нож.

– Что это, бесплатный психоанализ?

– Ваша специальность – деловое администрирование, – продолжал я, – или, может быть, экономика.

– Я скромный государственный служащий, доктор. Ваши налоги оплачивают мою зарплату.

– Скромный государственный служащий с фальшивыми именами и с субсидией более миллиона долларов на несуществующую научную работу, – усмехнулся я. – Вы Зимберг, не так ли? Но это, возможно, тоже не ваше настоящее имя. Что означает инициал "Б" на записке Стефани, оставленной в ее блокноте?

Хененгард уставился на меня, поднялся с кресла, прошелся по комнате. Прикоснулся к раме картины.

Волосы у него на макушке уже начали редеть.

– Четыре с половиной года, – продолжал я, – вы отказывались от многого, чтобы поймать Чака Джонса.

Хененгард не ответил, но его шея напряглась.

– Какое участие во всем этом принимает Стефани? – спросил я. – Кроме искренней любви.

Он повернулся и взглянул на меня, его лицо вновь вспыхнуло. На сей раз не от гнева – от смущения. Подросток, застигнутый обнимающимся с подружкой.

– Почему бы вам не спросить у нее самой? – мягко проговорил он.

Она сидела в темном «бьюике-регаль», стоящем у моей подъездной дороги сразу же за живой изгородью, укрытая от взглядов с террасы. Внутри машины бегал точечный луч, похожий на попавшегося светлячка.

Фонарик с тонким лучом. Стефани сидела на переднем сиденье справа от руля и читала. Стекло с ее стороны было опущено. На шее женщины блестело золотое колье, в котором отражался свет звезд; от нее пахло духами.

– Добрый вечер, – сказал я.

Она подняла голову, закрыла книгу, распахнула дверцу машины, фонарик погас, его сменил верхний свет в салоне, ярко осветив Стефани, как будто она была солисткой на сцене. Платье короче, чем обычно. Я подумал: серьезное свидание. Ее пейджер лежал на приборной доске.

Стефани подвинулась на водительское сиденье. Я сел на ее место. Винил был еще теплым.

Когда в машине снова стало темно, Стефани проговорила:

– Прости, что не рассказала тебе, но ему необходима секретность.

– Как ты зовешь его – Прес или Вэлли?

Она закусила губу:

– Билл.

– Это от Уолтера Уильяма?

Она нахмурилась:

– Такое у него уменьшительное имя. Друзья так его называют.

– Он мне этого не говорил. Думаю, что не отношусь к разряду его друзей.

Она взглянула на ветровое стекло и взялась за руль.

– Послушай, я знаю, что немного запутала тебя, но это очень личное. Что я делаю в своей частной жизни, на самом деле не касается тебя, правда?

– Немного запутала? Мистер Привидение – твой любовник. Что еще ты мне не рассказала?

– Я рассказала все – все, что имеет отношение к делу.

– Так ли? Он говорит, что может помочь Кэсси. Тогда почему ты не заставила его взяться за дело раньше?

Стефани положила руки на руль.

– О черт. – Спустя некоторое, время она произнесла: – Все очень сложно.

– Уверен, что так.

– Послушай, – почти прокричала она. – Я сказала тебе, что он похож на привидение потому, что это тот имидж, который он хочет создать, понятно? Важно, чтобы он выглядел как «плохой парень» – это помогает ему делать свою работу. А то, что он делает, действительно важно, Алекс. Так же важно, как медицина. Он давно работает над этим.

– Четыре с половиной года, – подтвердил я. – Уже наслышан по поводу благородного поиска. Назначение тебя на пост главы отделения тоже составляет часть вашего плана?

Стефани повернулась и посмотрела мне в лицо.

– Нет нужды отвечать. Я заслужила это повышение. Рита просто динозавр, Господи, прости. Она уже многие годы держится только за счет своей репутации. Вот тебе одна история: пару месяцев назад мы делали обход в пятом восточном отделении. Кто-то на посту медсестер съел гамбургер из «Макдональдса» и оставил коробку на столе – знаешь, одну из тех коробок из стиропласта, в которых гамбургеры отпускают на вынос. С выдавленными арками. Рита поднимает коробку и спрашивает, что это такое. Все подумали, она шутит. Но потом поняли – нет. «Макдональдс», Алекс. Вот насколько она далека от реального мира. Как может она работать с такой смесью пациентов, как у нас?