Тана Френч - Ночь длиною в жизнь

— Так не пойдет, солнышко. Он должен услышать все от тебя.

Пальцы вцепились в бока кофточки.

— А я ничего ему не расскажу.

— Холли, посмотри на меня, пожалуйста.

Через мгновение голова дочери неохотно повернулась в мою сторону.

— Помнишь, мы говорили, что иногда необходимо рассказать секрет, если кто-то другой имеет право знать?

— И что? — пожала плечами Холли.

— Это как раз такой секрет. Стивен пытается выяснить, что случилось с Рози… — Я не упомянул Кевина: мы и так уже на много световых лет проскочили предел, где у ребенка хватило бы сил справиться. — Это его работа. Чтобы ее выполнить, он должен услышать твой рассказ.

Холли еще раз пожала плечами:

— Мне все равно.

Ее вздернутый упрямый подбородок вдруг напомнил мне ма. Я боролся со всеми ее инстинктами, со всем, что я влил в кровь Холли из собственных вен.

— Тебе должно быть не все равно, милая. Хранить секреты важно, но бывает так, что узнать правду еще важнее. Если кого-то убили…

— Ладно. Пусть тогда этот твой Стивен пристает к кому-нибудь другому, а ко мне не лезет, потому что я уверена, что дядя Шай не делал ничего плохого.

Я посмотрел на нее — напряженную, колючую и сыплющую искрами, как загнанный в угол котенок. Всего несколько месяцев назад она сделала бы все, о чем я попрошу, не задавая вопросов, и продолжала бы верить в своего любимого невиновного дядю Шая. Похоже, что в каждую нашу встречу связующая нить становится тоньше, а падать дольше; рано или поздно я неизбежно не удержу равновесие и оступлюсь, и мы оба упадем.

— Ладно, малыш, — с напускным спокойствием продолжал я. — По-моему, ты очень тщательно планировала весь сегодняшний день, правда?

Снова острожная голубая вспышка.

— Нет.

— Перестань, птичка. Со мной такие номера не проходят. Моя работа — все тщательно планировать; я замечаю, когда это делают другие. Еще когда мы первый раз говорили про Рози, ты задумалась о записке, которую видела. Ты расспрашивала меня о Рози — мило и ненавязчиво, и когда узнала, что она была моей подругой, решила, что она и написала записку. Тогда ты и задумалась, зачем дядя Шай хранит в комоде записку от мертвой девушки. Поправь меня, если я ошибаюсь.

Никакой реакции. От этого допроса я так устал, что хотелось сдвинуть сиденье и уснуть на полу машины.

— Ты обрабатывала меня, пока я не согласился привезти тебя к бабушке. Ты все выходные тянула с математикой, чтобы взять домашнюю работу с собой и оказаться с дядей Шаем с глазу на глаз. А потом ты давила на него, пока не заставила говорить об этой записке.

Холли кусала губы.

— Я не нападаю на тебя; ты потрясающе все организовала. Я просто излагаю факты.

Она пожала плечами:

— И что?

— Если ты не думала, что дядя Шай сделал что-то плохое, тогда к чему вся эта суета? Почему просто не сказать мне, что ты нашла? Я сам бы с ним поговорил.

— Это тебя не касалось, — еле слышно прошептала она, обращаясь к коленям.

— Касалось, солнышко, и ты это знала. Ты знала, что Рози мне небезразлична, знала, что я детектив, и знала, что я пытаюсь выяснить, что с ней произошло. Так что эта записка меня очень даже касалась. И потом, тебя никто не просил хранить секрет. Так почему ты мне не сказала? Или ты понимала, что тут что-то нечестное?

Холли аккуратно вытянула красную нитку из рукава кофты, растянула ее пальцами и начала внимательно изучать. На секунду мне показалось, что она сейчас ответит, но вместо этого Холли спросила:

— А какая была Рози?

— Смелая. Упрямая. Веселая… — Я не совсем понимал, зачем все это, но Холли искоса поглядывала на меня и внимательно слушала. От неяркого света фонарей ее глаза стали темнее и загадочнее, в них нельзя было ничего прочесть. — Она любила музыку, и приключения, и украшения, и друзей. Она строила грандиозные планы и никогда не сдавалась. Она тебе понравилась бы.

— Нет, не понравилась бы.

— Хочешь — верь, хочешь — не верь, птичка, понравилась бы. И ты ей понравилась бы тоже.

— Ты любил ее больше, чем маму?

Вот что.

— Нет. — Ответ получился у меня так просто и легко, что я не посчитал его ложью. — Я ее любил по-другому. Не больше, а иначе.

Холли глядела в окно, наматывая нитку на пальцы, и думала свои напряженные думы. Я не вмешивался. На углу мальчишки — ровесники Холли — спихивали друг друга с парапета, визжа и стрекоча, как мартышки. Я заметил огонек сигареты и отблеск банок.

— Дядя Шай убил Рози? — напряженно спросила Холли.

— Не знаю. Не мне это решать, и не тебе. Это решит судья — и присяжные.

Мне хотелось ее подбодрить, но Холли сжала кулаки и хлопнула по коленям.

— Нет, папа, мне не важно, кто решит! На самом деле — он?

— Да. Я совершенно уверен, что он.

Воцарилось долгое молчание. Мартышки на парапете швырялись чипсами и одобрительно улюлюкали.

— А если я расскажу Стивену, о чем мы говорили с дядей Шаем… — сказала Холли все тем же тихим зажатым голосом. — Что тогда будет?

— Не знаю. Придется подождать.

— Он попадет в тюрьму?

— Возможно. От многого зависит.

— И от меня?

— Частично. Частично — еще от множества разных людей.

Голос Холли чуть дрогнул.

— Но он не делал мне ничего плохого. Он помогает с уроками, а еще он учил меня и Донну, как руками показывать тени. Он разрешает мне отпить у него кофе.

— Я знаю, милая. Он был для тебя хорошим дядей, и это важно. Но он сделал еще много чего.

— Я не хочу, чтобы он из-за меня попал в тюрьму.

— Милая, послушай… — Я попытался поймать ее взгляд. — Что бы ни случилось, ты не виновата. Все, что сделал Шай, он сделал сам. А не ты.

— Все равно он рассердится. И бабушка, и Донна, и тетя Джеки. Если я расскажу, они будут меня ненавидеть.

— Они расстроятся, это да. И даже, может быть, немного поругаются на тебя, сначала. Но даже если так, все пройдет. Они поймут, что ты не виновата.

— Откуда ты знаешь? А вдруг они будут ненавидеть меня всегда? — Она затравленно сверкнула белками испуганных глаз.

Я пожалел, что не врезал Шаю покрепче.

— Не знаю.

Холли лягнула спинку пассажирского сиденья.

— Не хочу! Хочу, чтобы все оставили меня в покое. Лучше бы я никогда не видела эту дурацкую записку!

Еще удар — сиденье качнулось вперед. Пусть бы Холли разнесла всю машину на кусочки — плевать, если только ей станет хоть капельку легче, но она могла ушибиться. Я быстро повернулся и сунул ладонь между сиденьем и ногами Холли. Холли беспомощно зарычала и яростно изогнулась, пытаясь лягнуть спинку в свободное место, не задев меня, но я крепко схватил ее за лодыжки.

— Я знаю, милая, знаю. Мне тоже ничего этого не хочется, но так получилось. Видит Бог, мне очень хочется пообещать, что все будет хорошо, стоит тебе сказать правду, но я не могу. Я даже не могу пообещать, что тебе будет легче; может быть, будет, но может стать и хуже, и все-таки ты должна это сделать. В жизни не всегда есть выбор.

Холли сникла на сиденье, глубоко вздохнула и попыталась что-то ответить, но вместо этого зажала ладонью рот и заревела.

Я едва не полез на заднее сиденье, чтобы крепко обнять Холли, однако меня вовремя осенило: скулит не маленький ребенок, который надеется, что папа сейчас возьмет на ручки и все исправит. Это осталось позади, где-то на Фейтфул-плейс. Я потянулся и взял Холли за руку. Она вцепилась в меня как утопающая. Мы сидели так долго — Холли прижалась лбом к окну и содрогалась от беззвучных рыданий. Неподалеку мужские голоса обменялись отрывистыми репликами, затем хлопнули двери машины — и Стивен уехал.

Есть нам не хотелось. Тем не менее для собственного спокойствия я уговорил Холли съесть радиоактивного вида круассан с сыром, который мы купили по пути, а потом повез ее к Оливии.

Я остановил машину перед домом и обернулся. Холли сосала прядь волос и смотрела в окно широко распахнутыми глазами — спокойно и задумчиво, словно усталость и свалившаяся тяжесть ввергли ее в транс. По дороге она успела вытащить Клару из сумки.

— Ты не доделала математику, — напомнил я. — Миссис О'Доннелл разорется по этому поводу?

Сначала Холли взглянула так, словно забыла, кто такая миссис О'Доннелл.

— А, мне все равно. Она тупая.

— Наверняка. Тогда тебе незачем выслушивать ее тупости еще и по этому поводу. Где твоя тетрадка?

Холли неторопливо достала тетрадь и протянула мне. Я нашел первую чистую страницу и написал: «Уважаемая миссис О'Доннелл! Пожалуйста, извините Холли за то, что она не доделала домашнюю работу по математике. Она плохо чувствовала себя в эти выходные. В случае необходимости звоните мне. С благодарностью, Фрэнк Мэки». На предыдущей странице круглым прилежным почерком Холли было написано: «Если у Десмонда 342 кусочка фруктов…»

— Держи, — сказал я, возвращая тетрадь. — Если начнет ругаться, дай мой номер телефона и скажи, чтоб не лезла. Ладно?