Последнее правило - Пиколт Джоди Линн

Мною все недовольны.

Во время перерыва, который я попросил объявить перед тем, как будет давать показания Джейкоб, я сообщил ему, что придется ответить на несколько вопросов. Можно говорить, когда я буду задавать вопросы или когда их будет задавать судья и Хелен Шарп. Но ничего, кроме ответов на вопросы, он произносить не должен.

А тем временем Эмма Хант наматывает вокруг нас круги, решая, куда бы лучше воткнуть мне нож.

— Нельзя вызывать Джейкоба на место свидетеля, — протестует она. — Это травмирует его. А если он сорвется? Как это будет выглядеть?

— Это будет лучшее, — возражаю я, — что может случиться.

Она тут же прикусила язык.

Джейкоб заметно нервничает. Наклонив голову под странным углом, он раскачивается на стуле.

— Можешь себя назвать? — спрашиваю я.

Джейкоб кивает.

— Джейкоб, необходимо отвечать вслух. Стенографистка записывает твои слова, она должна их слышать. Ты можешь назвать свое имя?

— Да, — отвечает он. — Могу.

Я вздыхаю.

— Как тебя зовут?

— Джейкоб Хант.

— Сколько тебе лет?

— Восемнадцать.

— Джейкоб, тебе известно, о чем говорится в «правах Миранды»?

— Да.

— Можешь мне сказать?

— «У вас есть право хранить молчание. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде. Вы имеете право на допрос в присутствии своего адвоката. Если вы не в состоянии сами оплатить услуги адвоката, адвокат будет назначен вам судом».

— А теперь, Джейкоб, — прошу я, — объясни, что они означают.

— Протестую! — восклицает Хелен, и тут Джейкоб начинает стучать кулаком по боковине кафедры на месте свидетеля.

— Я перефразирую вопрос, — говорю я. — Джейкоб, можешь сказать, о чем говорится во Второй поправке к Конституции?

— «Поскольку хорошо организованный вооруженный народ необходим для безопасности свободного государства, право граждан хранить и носить оружие не должно ограничиваться», — цитирует Джейкоб.

«Молодец!» — думаю я.

— Что она означает, Джейкоб?

Он колеблется.

— «Я прострелю тебе глаз, парень!»

Судья хмурится.

— Разве это не из «Рождественской истории»?

— Оттуда, — отвечает Джейкоб.

— Джейкоб, ты же знаешь, что на самом деле означает Вторая поправка, верно?

— Да, знаю: «Поскольку хорошо организованный вооруженный народ необходим для безопасности свободного государства, право граждан хранить и носить оружие не должно ограничиваться».

Я смотрю на судью.

— Ваша честь, больше у меня нет вопросов.

Тут же подходит Хелен. Я вижу, как Джейкоб вжимается в стул.

— Вы знали, что детектив Метсон хочет поговорить с вами о том, что случилось с Джесс?

— Да.

— Вы добровольно согласились на эту беседу?

— Да.

— Можете мне объяснить, что означает «отказаться от своих прав»?

Я затаил дыхание. Джейкоб медлит с ответом. А затем правый кулак, которым он стучал по кафедре, медленно раскрывается. Джейкоб поднимает руку над головой и раскачивает ею взад-вперед, как метроном.

ЭММА

Я пришла в ярость, когда Оливер выкинул свой фортель. Разве не он утверждал, что вызов Джейкоба к свидетельской трибуне пагубно скажется на ходе судебного разбирательства? Даже если будет присутствовать только судья, а не все двенадцать присяжных, Джейкоб обязательно пострадает. Ставить его в положение, которое, несомненно, повлечет за собой срыв, только ради того, чтобы иметь возможность сказать судье: «Видите, я же вам говорил», — жестоко и бессмысленно. С таким же успехом можно спрыгнуть с крыши, чтобы привлечь внимание, которым после случившегося насладиться не успеешь, потому что будешь уже мертв. Но Джейкоб оказался на высоте — не считая самостимуляции и судорог. Он не запаниковал, даже когда за него взялась Драконша-прокурорша. Я еще никогда так не гордилась сыном.

— Я выслушал все показания, — сказал судья Каттингс, — видел подсудимого и не считаю, что он по собственной воле отказался от своих прав. Я также считаю, что детектив Метсон, будучи уведомлен о расстройстве умственного развития у обвиняемого, не счел нужным принять это расстройство во внимание. Я удовлетворяю ходатайство об исключении из материалов дела показаний, которые дал подсудимый в полицейском участке.

Как только судья выходит, Оливер поворачивается ко мне и показывает большой палец. Хелен Шарп собирает свой портфель.

— Уверена, мы скоро свяжемся, — обещает Хелен Оливеру.

— Что это означает? — удивляюсь я.

— Она будет строить обвинение без признательных показаний Джейкоба. А это означает, что у прокурора прибавилось работы.

— Вот и хорошо.

— Очень хорошо, — соглашается Оливер. — Джейкоб, ты держался молодцом.

— Мы можем идти? — спрашивает он. — Я ужасно проголодался.

— Разумеется.

Джейкоб встает и идет по проходу.

— Спасибо, — благодарю я Оливера и тороплюсь вслед за сыном.

На полпути к двери я оборачиваюсь. Оливер что-то насвистывает себе под нос, натягивая пальто.

— Если завтра хотите с нами пообедать… Пятница у нас синяя, — говорю я ему.

Он поднимает на меня глаза.

— Синяя? Непростая задачка. Если исключить йогурт с черникой и синее желе, что же остается?

— Синие хлопья. Голубой картофель. Синее мороженое на палочке. Луфарь — голубая рыба.

— В действительности она не голубая, — замечает Оливер.

— Ваша правда, — отвечаю я, — но она допускается.

— Синие овсяные хлопья «Гаторейд» всегда были моими любимыми, — говорит он.

По пути домой Джейкоб, сидя на заднем сиденье, читает вслух газету.

— В центре города строят новый банк, и здание займет сорок парковочных мест, — читает он. — Мотоциклиста, который заехал в сугроб, доставили в клинику Флетчера Аллена. — Он перелистывает страницу. — Какой сегодня день?

— Четверг.

В его голосе сквозит волнение.

— Завтра в три часа доктор Генри Ли будет выступать с лекцией в университете Нью-Гемпшира. Приглашаются все желающие!

— Откуда мне знакома эта фамилия?

— Мама, — укоряет Джейкоб, — это самый известный в мире криминалист. Он работал с тысячами дел, например, занимался делом о самоубийстве сотрудника Белого дома Винса Фостера, убийством шестилетней ДжонБеннет Рэмси, выступал на суде знаменитого О. Дж. Симпсона. Вот и номер телефона для справок.

Он начинает копаться в моем портмоне в поисках сотового телефона.

— Что ты делаешь?

— Звоню заказать билеты.

Я бросаю на него взгляд в зеркало заднего вида.

— Джейкоб, мы не можем поехать на встречу с доктором Ли. Тебе запрещено выходить из дому, тем более покидать пределы штата.

— Сегодня же я вышел из дому!

— Это совсем другое дело. Ты ездил в суд.

— Ты не понимаешь! Это же сам Генри Ли! Такой шанс выпадает раз в жизни. Я же не в кино тебя приглашаю. Оливер должен что-нибудь придумать, какую-нибудь увольнительную на этот день.

— Я так не думаю, дорогой.

— Ты даже не попытаешься ничего сделать? Ты просто принимаешь отказ?

— Именно, — отвечаю я. — Поскольку альтернатива такова: либо ты находишься под домашним арестом, либо тебя сажают назад в тюрьму. И я на сто процентов уверена, что начальник тюрьмы не выдал бы тебе «увольнительную», чтобы послушать выступление Генри Ли.

— Держу пари, что дал бы, если бы ты ему сказала, кто такой Генри Ли.

— Джейкоб, тема закрыта, — говорю я.

— Ты же вчера выходила из дому.

— Это совершенно другое дело.

— Почему? Судья велел тебе неотлучно находиться рядом со мной.

— Я или любой другой взрослый…

— Вот видишь! Для тебя сделали исключение…

— Потому что не меня… — Поняв, какие слова сейчас сорвутся с языка, я замолчала.

— Не тебя — что? — голос Джейкоба звучал натянуто. — Обвиняют в убийстве?

Я поворачиваю к нашему дому.

— Я не это хотела сказать, Джейкоб.