Стивен Кинг - Конец смены

Когда он заворачивает возле большой вывески «Шелл», у Холли звонит телефон.

— Разберись с этим, — говорит он. — А я мигом.

Ходжес выходит из машины, крепко придерживая шляпу, чтобы её не сдуло. Ветер стреляет снежными очередями, поднимает и прижимает к шее воротник пальто, когда Ходжес по снегу бредет к заведению. Вся средняя часть туловища пульсирует от боли: ощущение такое, словно он наглотался углей от костра. Возле бензоколонок и рядом на парковке — никого и ничего, кроме «экспедишна» с работающим двигателем. Снегоуборочные машины уехали: их ждет долгая рабочая ночь и немалый заработок, ведь первая крупная буря этого года уже неистовствует.

На какое-то жуткое мгновение Ходжесуі кажется, что за кассой стоит Библиотечный Эл: такая же зеленая рабочая одежда, и волосы белые, как попкорн, высовывается из-под шапки с надписью «Джон Дир».

— Что привело вас сюда в такой безумный день? — спрашивает старик, и тогда смотрит за спину Ходжесу. — Или это уже вечер?

— Немного и того, и другого, — говорит Ходжес. Болтать времени нет: сейчас в городе, возможно, какие-то дети прыгают из окон или пьют опасные таблетки, — но именно так дело делается. — Вы будете мистер Тёрстон?

— Как есть — живой и настоящий! Вижу, вы не стали заправляться, я уж было подумал, что вы меня грабить надумали, но у вас вид для этого слишком состоятельный. Вы городской, да?

— Да, — говорит Ходжес. — И немного спешу.

— Городские — они всегда так! — Тёрстон откладывает «Филд энд Стрим»[67], который только что читал. — И что же вам надо? Дорогу спросить? Ну, дружище, надеюсь, вы хоть недалеко, тут такое наклевывается….

— Да надеюсь, что недалеко. Охотничий лагерь — называется «Головы и шкуры». Слышали о таком?

— А то, — говорит Тёрстон. — Доковский, рядом с «Большим Бобом». Они тут всегда свои «ягуары» с «поршами» заправляют. — Это слово «порши» в его речи приобретает уютное сходство то ли с ковшами, то ли с хрущами. — А сейчас там ну совсем никого. Охотничий сезон заканчивается восьмого декабря, если с луком. А с ружьем — так вообще он до конца ноября, а эти доки с ружьями всегда ходят, здоровыми. Видимо, думают, что в Африку приехали.

— Сегодня до нас здесь никто не останавливался? Может, на старой машине с краской, под которой грунтовку видно?

— Да нет.

Из гаражного отсека выходит парень, вытирая руки о тряпочку.

— Я видел машину, дед. «Шевроля». Я в то время на улице болтал с Пауком Уиллисом, и она проехала. — Он обращает внимание на Ходжеса. — Я ее запомнил, потому что туда мало кто ездит, и машина не была таким снегоходом, как ваша.

— Подскажете, как до этого лагеря доехать?

— Куда проще, — говорит Тёрстон. — По крайней мере, при хорошей погоде. Едете туда, куда сейчас ехали, где-то так… — Он обращается к внуку: — Что скажешь, Дуэйн? Три мили[68]?

— Да скорее четыре[69], — говорит Дуэйн.

— Ну, выведем среднее — пусть будет три с половиной, — говорит Тёрстон. — Увидите два красных столба слева. Они высокие, футов по шесть, но смотрите внимательно, потому что государственный снегоуборщик здесь уже дважды проехал, и хорошенько их присыпал, и их там, может, совсем не видно. И там придется через сугроб лезть, понимаете. Разве что вы со своей лопатой…

— Да, пожалуй, проедем, — говорит Ходжес.

— Ну да, вероятно: у вас внедорожник, ничего с ним не случится, потому что снег еще мягкий. Ну, одним словом, оттуда проехать еще милю или две, а там развилка. По одну сторону дорога к «Большому Бобу», а по вторую — в «Головы и шкуры». Не помню, какая куда, но там будет написано.

— Да, есть стрелки, — говорит Дуэйн. — «Большой Боб» справа, а «Головы и шкуры» слева. Я это знаю, потому что в прошлом году в октябре чинил крышу Большому Бобу Роуэну. У вас, мистер, видимо, что-то очень важное — чтобы в такой день туда ехать.

— Как вы думаете, я на своей машине там проеду?

— Конечно, — уверяет Дуэйн. — Сейчас деревья большую часть снега задерживают, а там до озера под горку. Тот отрезок, может, чуть сложнее.

Ходжес достает из заднего кармана кошелек (Боже мой, даже от этого больно!) и вытягивает полицейское удостоверение со штампом «На пенсии», а также визитки «Найдем и сохраним» и кладет все это на кассу:

— Господа, можете хранить тайну?

Те кивают, у них глаза горят любопытством.

— Должен повестку в суд передать, понятно? Это гражданское дело, и на кону семизначная сумма. Тот человек, который мимо вас проезжал на драном «шеви», — доктор по имени Феликс Бэбино.

— Мы его каждый ноябрь видим, — говорит дед Тёрстон. — У него такие амбиции, знаете ли, — всегда через губу с тобой разговаривает. Но он водит «бумер».

— Сегодня он водит то, до чего могут дотянуться руки, — говорит Ходжес. — И если до полуночи все не разрулю, дело закроется и одну бедную пожилую женщину лишат денег.

— Врачебная халатность? — спрашивает Дуэйн.

— Не очень хочу рассказывать, но вот за этим я туда и еду.

Вы это запомните, думает Ходжес. И имя Бэбино тоже.

Старик говорит:

— Тут у нас на заднем дворе есть парочка снегоходов. Могу вам одолжить, если хотите: у «Арктик Кэт» большое лобовое стекло. Ехать будет холодновато, зато точно обратно вернетесь!

Ходжеса такое предложение трогает — еще и от совершенно незнакомого человека, — но он качает головой. Снегоход — тварь шумная. Он считает, что тот, кто сейчас сидит в «Головах и шкурах» — Брейди или Бэбино, или какая-то их причудливая смесь, — знает, что он приедет. Ходжесу может сыграть на руку только то, что тот не знает, когда именно.

— Мы с напарницей поедем туда, — говорит он. — А уж как добраться оттуда, потом подумаем.

— Мы молчим, да? — говорит Дуэйн и прикладывает палец к улыбающимся губам.

— Точно! А можно будет кому-то позвонить, если мы застрянем?

— Звоните прямо сюда. — Тёрстон дает ему карточку с пластикового подноса, что возле кассы. — Я пришлю или Дуэйна, или Паука Уиллиса. Только не очень поздней ночью, и я за это сороковку попрошу — если речь идет о миллионах, то вы, видимо, можете себе это позволить?

— Здесь мобильные работают?

— Пять палочек даже в плохую погоду, — говорит Дуэйн. — У южного берега озера вышка стоит.

— Хорошо это знать. Спасибо! Спасибо вам обоим!

Он собирается уходить, но тут старик говорит:

— У вас шапка не на эту погоду. Возьмите эту. — И дает ему вязаную шапочку с большим оранжевым помпоном. — Вот только с обувью помочь не могу…

Ходжес благодарит, берет шапку, снимает свою шляпу-федору и кладет на кассу. Ощущение такое, будто в той шляпе неудача и оставить её здесь — правильное решение.

— Эквивалентный обмен, — говорит он.

Оба Тёрстона улыбаются — у внука зубов значительно больше.

— Хорошо, — говорит старик, — но вы на все сто уверены, что хотите ехать на озеро, мистер… — он бросает взгляд на визитку «Найдем и сохраним», — мистер Ходжес? У вас вид немного больной.

— Бронхит, — говорит Ходжес. — Каждую зиму досаждает. Спасибо вам обоим, благодарю. А если доктор Бэбино вдруг здесь появится…

— Здороваться не будем, — говорит Тёрстон. — Очень уж он воображала.

Ходжес идет к двери — и вдруг ниоткуда накатывает такая боль, которую он не испытывал никогда в жизни, пробирает от живота до горла. Как будто в него попали огненной стрелой. Он останавливается.

— С вами точно все в порядке? — выскакивает из-за кассы старик.

— Да, нормально. — На самом деле до «нормально» ему очень далеко. — Ногу свело. От вождения. Я за шляпой вернусь!

Если повезет, думает он.

— Долго же тебя не было, — говорит Холли. — Надеюсь, ты им что-то умное рассказал.

— Повестка. — Ходжесу не нужно больше ничего говорить: такую легенду они уже не раз применяли. Каждый рад помочь, если повестку несут не им. — Кто звонил?

Ходжес думает, что это был Джером, который спрашивал, как у них дела.

— Иззи Джейнс. Было еще два самоубийства — одна попытка, одно завершенное. Девочка прыгнула со второго этажа — упала на сугроб, не разбилась, только немного кости поломала. А парень повесился в чулане. Оставил записку на подушке — там только имя «Бет» и нарисовано разбитое сердце.

Колеса «экспедишна» немного пробуксовывают, когда Ходжес давит на сцепление и выезжает обратно на внутриштатную трассу. Ехать приходится со слабым светом. Яркие фары превращают снег впереди в искрящуюся белую стену.

— Мы должны сделать все сами, — говорит она. — Если это Брейди, то в это никто никогда не поверит. Он будет из себя Бэбино корчить и придумает какую-нибудь ерунду, будто испугался и сбежал.