Игнасио Гарсиа-Валиньо - Милый Каин

— Я была замужем, но сейчас разведена.

По правде говоря, Хулио удивили эти слова.

— Когда мы поженились, мне было двадцать лет. Мой муж к тому времени уже стал алкоголиком, хотя ни я, ни даже он сам этого еще не знали. Выпивать он начать лет с пятнадцати, и к двадцати пяти без четырех-пяти рюмок чего-нибудь крепкого в день обойтись уже не мог. Жизненной энергии ему было не занимать. Он, наверное, и мертвого мог бы расшевелить, а работал фотографом для одного английского экологического журнала. Мы очень много путешествовали по миру, мотались из одной страны в другую. Вот почему первые годы совместной жизни показались мне просто раем, несмотря на его пьянки, которые он старался по возможности скрыть от меня. Как только у нас появлялось несколько свободных дней, он брал билеты на самолет и мы улетали куда-нибудь на край света. Муж прекрасно умел уходить с проторенных туристских маршрутов и отлично ориентировался в незнакомых местах. В его голову словно был встроен компас, точность показаний которого с употреблением алкоголя только увеличивалась. На четырех языках он говорил свободно и еще на четырех мог худо-бедно изъясниться. Так что в любом уголке мира языкового барьера для нас практически не было. Муж, например, мог потолковать на хинди с каким-нибудь бирманцем. В общем, семейная жизнь началась как захватывающее приключение, которому, казалось, не будет конца. Стоило нам только начать уставать от чего-то, что казалось рутиной, как тотчас же вырисовывался проект и мы снова куда-то ехали или летели. Он открыл для меня этот мир, научил по-настоящему смеяться. Этот астуриец до мозга костей великолепно чувствовал английский юмор и шутил, как заправский британец. Вот только о том, что его алкоголизм переходил уже в клиническую стадию, я догадалась слишком поздно. Постепенно все шло хуже и хуже. Наши отношения расстроились, между нами словно прошла трещина.

— А как он себя вел, когда приходил домой пьяный? Я имею в виду…

— Нет, руки он никогда не распускал, со мной всегда старался быть ласковым и любезным, а свое дурное настроение срывал на мебели. Начиная с третьего года совместной жизни муж стал все больше времени проводить не дома, а в барах с друзьями. Возвращался он под утро, в хлам пьяный, с трудом доходил до комнаты по коридору, держась за стену, и ложился спать не раздеваясь. Я, сам понимаешь, была от всего этого не в восторге. Мне хотелось иметь детей, но от него, в таком состоянии, — об этом нечего было и думать. Ирония судьбы заключалась в том, что в то время я работала психологом в службе поддержки женщин, ставших жертвами домашнего насилия. Помнишь, такие центры Министерство социального развития открыло в свое время по всей стране? Я смотрела на этих несчастных женщин и мысленно спрашивала сама себя, неужели и я со временем стану такой? Каждый месяц Лукас уезжал на неделю, а то и на две в Лондон. Всякий раз он клялся мне, что завяжет с алкоголем, но там, в Англии, я не могла за ним проследить. Когда он возвращался в Мадрид, то действительно подолгу не брал в рот ни капли. Я даже начинала верить, что все налаживается, но интуиция подсказывала, что рядом со мной уже не тот человек, которого я когда-то знала. Вскоре выяснилось, что там, в Лондоне, он отрывался по полной. Бог с ним, если бы речь шла только об алкоголе. Так он же стал ходить по шлюхам и в конце концов даже подхватил сифилис. Представь себе, эту новость Лукас воспринял со смехом, словно речь шла о легкой простуде. Потом он окончательно обосновался в Мадриде. Английский журнал организовал здесь филиал редакции, Лукас получил отличное место, но наши отношения уже так и не наладились. Мне в то время было очень плохо.

Инес замолчала и проследила взглядом за двумя птицами, взлетевшими с кроны ближайшего дуба.

— Раз в год я обычно заезжаю к нему в гости, совмещаю это дело с поездкой в Лондон. Он окончательно обосновался там. Теперь у него другая подруга. Я, естественно, из вредности называю ее не по имени, а просто рыжей. Она настоящая англичанка с веснушками и челочкой. До меня ей нет никакого дела. Это очень домашний человек. Испания кажется ей какой-то дикой экзотической страной, расположенной на другом конце света. Они вместе уже два года, и Лукас, кажется, по уши доволен такой жизнью.

— Он по-прежнему пьет?

— Говорит, что нет. Якобы завязал. Но один его коллега по журналу, наш общий друг, рассказал мне, что на самом деле он по-прежнему вечерами пропадает в пабах, заливая себе в глотку пинту за пинтой. Судя по всему, в последнее время Лукас переключился в основном на пиво. В общем, не знаю, чем у него все это кончится. Скорее всего, ничем хорошим. Чего еще ждать при такой жизни?

На некоторое время она снова замолчала, погрузилась в воспоминания, затем словно очнулась, посмотрела на Хулио с улыбкой и поинтересовалась заговорщицким тоном:

— Любишь японскую кухню? Суши, например?

— Ничего не имею против. А что?

— Да так, ничего. Просто у меня дома совершенно случайно завалялся набор суши на четыре персоны. Мне почему-то кажется, что на нас двоих будет в самый раз. Как насчет того, чтобы поужинать вместе?

— Отличная мысль.

Инес явно воодушевилась этим разговором и продолжала рассуждать:

— И вообще, я тут вот о чем подумала. Может, съездим куда-нибудь этим летом? Я уже столько времени никуда не выбиралась… Наверное, с тех пор, как развелась с мужем.

Хулио понял, что больше ничего хорошего ожидать от этого разговора не приходится.

«Хорошего понемножку, — подумал он. — Ну что, спрашивается, мешало ей продолжать разговор про телефоны, про любую другую чушь? Зачем все портить какими-то планами на совместное будущее?»

Быть невежливым ему не хотелось, в то же время Омедас счел своим долгом дать этой женщине честный и откровенный ответ на ее предложение:

— Понимаешь, Инес, я с удовольствием поехал бы с тобой куда угодно, хоть на край света. Я готов представить себя рядом с тобой в любой стране мира. Вот только есть одна сложность. Дело в том, что мне нужно уладить все свои срочные дела здесь, в Мадриде, хотя бы просто для того, чтобы не портить отдых переживаниями по этому поводу. Что же касается забот, то их у меня, честное слово, выше головы.

Инес потребовалось несколько секунд, чтобы осознать происходящее и оправиться от этого удара.

— Все понятно, — коротко и сухо сказала она.

Хулио сглотнул и попытался подсластить пилюлю:

— Я надеюсь, что с большей частью этих проблем разберусь достаточно быстро. Тогда мы и поговорим об этом снова, но боюсь, что не в ближайшее время. В общем, ты уж меня извини, но…

— Да ладно тебе, можешь не извиняться, — перебила она. — Ты ничем мне не обязан и уж тем более ни в чем передо мной не виноват. Так даже лучше. Нет, я серьезно. Лучше так, чем через «не хочу».

Хулио вопросительно посмотрел на нее, и Инес грустно улыбнулась ему.

Напряжение постепенно спадало, и Омедас позволил себе разрядить обстановку двусмысленным вопросом:

— Надеюсь, предложение поужинать вместе остается в силе?

Инес склонила голову набок, прищурилась, что-то сосчитала в уме и сказала:

— Ладно, убираю из программы свечи и романтические баллады Синатры. Остается только пункт третий — суши.

— Синатру, конечно, жаль, но что поделаешь. Свечи убери куда-нибудь, но не слишком далеко. Может, еще и пригодятся. Кто знает…

— Ладно, договорились. Только учти, эти свечи особенные, ароматизированные. Они могут протухнуть, если убрать их в коробку на долгое время.

Хулио кивнул и непроизвольно поджал губы. Он уже чувствовал, что рано или поздно пожалеет обо всей этой затее.

15 мая

Нужно сказать, что свой инстинкт убийцы он каким-то загадочным образом перенес на шахматы. Игра превратилась для него в острый нож, в инструмент удовлетворения собственных тайных желаний. Шахматы становятся для мальчика источником адреналина, через них он срывает свою злость на окружающих. При всем том его внутренний мир мне по-прежнему недоступен и непонятен.

Я вообще не уверен в том, что мои занятия дают хоть какой-нибудь положительный результат. По-моему, мы с Нико топчемся на месте, к тому же погрязли во взаимной лжи. Я делаю вид, что учу его шахматам, хотя на самом деле работаю с ним как психолог. При этом мы прикидываемся, что я ему помогаю, хотя на самом деле никакой поддержки от меня он не видит, да и не нужна она ему. Мы говорим друг другу, что стали друзьями, хотя и это по большому счету неправда…

Все происходит из-за того, что я не могу поймать, в чем кроется корень той проблемы, само существование которой Нико всячески отрицает. Кроме того, очень странно видеть перед собой ребенка, который гораздо больше напоминает взрослого и ни на миг не позволяет себе расслабиться, чтобы, упаси бог, хотя бы на минуту не стать похожим на того мальчишку, которым был еще совсем недавно.