Светлана Гончаренко - Измена, сыск и хеппи-энд

Да, Елена Ивановна права: надо действовать. Но как? Первым делом узнать бы причину Пашкиных мук. Значит, сегодня же после работы следует забежать в “Спортсервис” (именно так, без всякой выдумки и затей, именовалась Пашкина фирма). Анютка сегодня на английском, можно потратить часа полтора на разведку.

Вика приблизилась к зданию мужниной фирмы, и ее шаг замедлился. Она переступала сейчас некую черту. У них с Пашкой не было принято лезть в служебные дела друг друга. Это было немыслимо в “Грунде”, да и сама Вика считала дурным тоном появление в офисе визжащих от скуки детишек, теток с шалфеем, жен с салатом в баночках и любящих мужей с забытой дома косметичкой. В “Спортсервисе”, конечно, народ собрался попроще, но они-то с Пашкой уговорились не мешать друг другу на работе. Нарушение договора будет заметно, сможет обидеть. Но как иначе узнает она, какая сволочь посылает Пашку на вечерние авралы и в бесконечные командировки? Ведь все у них в “Спортсервисе” такими друзьями прикидываются!

Сизый “Сааб” Царевых безмятежно поблескивал в тесном ряду других машин на парковке у “Спортсервиса”. Это означало, что Пашка на месте. Вика решила зайти с парадного крыльца. Офис Пашкиной фирмы был перестроен некогда из бывшего продовольственного магазина. Сделано было, конечно, всё, чтоб замаскировать и замазать убогую панельную сущность бывшего заштатного гастронома, но сущность эта неумолима лезла сквозь все цивилизованное, наносное — беленькие дизайнерские крылечки, нарядный фриз из плиток, витые перильца. Да и сами спортсмены были натурами широкими и снисходительными, поэтому у них и водосточная труба была оборвана и свысока сплевывала талую воду, и плитки немного облупились. Перед входом густым шоколадом волновалась обширная лужа, а парадная дверь настолько туго открывалась, что Вика с трудом протиснулась в узкую щель.

— А, Вика, привет! — бросил ей пробегавший наискосок по вестибюлю Витька Борунин, бывший саночник. — Ты к Пашке? Он где-то здесь.

Как в таких условиях проводить расследование? Всякая собака ее здесь знает! И все из спортивной солидарности будут друг друга выгораживать, врать и темнить. Вика быстро миновала парадные залы “Спортсервиса” и углубилась в служебные помещения. Где-то там и сидел монстр, мучивший Пашку. Чью злую волю он выполняет? Конечно, лучше всего прикинуться дурочкой и напрямую спросить у директора фирмы Эдьки Эразмова, зачем он каждый вечер отрывает Пашку от семьи — разве нет никого помоложе?

В серых задних коридорах “Спортсервиса” не было уже ничего цивилизованного. Чахло горели тут старорежимные лампочки в ржавых проволочных колпаках. Вика здесь тоже встретила немало знакомых. Все они кривовато, неловко улыбались и на ее расспросы отвечали расплывчато. Да тут все заодно! Целый заговор! Осиное гнездо! Зато Пашка нигде не встретился. Всюду он только что был и пару минут назад вышел. Эдька Эразмов зачем-то поехал на презентацию фотоальбома “Памятники нетского палеолита”. Презентация проходила, правда, в присутствии губернатора, так что у Эдьки могли там быть какие-то свои политические расчеты. А может, его туда пригласили, чтоб показать историческую преемственность и верность корням (губернатор очень любил говорить на эту тему), потому что наружно Эдька был вылитый неандерталец.

Так ничего и не разузнала, только вспотела — топили в “Спортсервисе” немилосердно. Она решила было уходить, но очень уж ей хотелось застать Пашку наедине с вымогателем.

— Да он тут только что был, — сообщил ей ближайший Пашкин сотоварищ Олег Базлов. — Домой он пошел, потому как чулан запер.

Она не стала выяснять, что за чулан, и побежала по коридору, в конце которого почудилось ей знакомая широкая тень. Правда, свернула Вика не в ту сторону, попала к складу совершенно не нужных ей волейбольных мячей и потеряла драгоценные секунды. Когда она наконец выскочила на крыльцо в распахнутую дверцу сизого “Сааба” уже размашисто рухнул Пашка, а вот в другую дверцу… О, если б можно было лучше разглядеть! Но сумерки напустили уже своей мути, фонарь светил тщедушно и не с той стороны. Повторить это мгновение невозможно. Не на Пашку тогда надо было смотреть.

Сизая машина мягко загудела и медленно скользнула из общего ряда, устремившись к Благовещенскому проспекту. Вика сбежала с крыльца прямо в шоколадную лужу, впилась глазами в смутные огни. Да, две головы в машине! Она закрыла глаза ладонью, чтоб снова увидеть неподвижный еще “Сааб”, распахнутые дверцы, Пашку и?.. Обратным ходом растаявшая было картинка воскресла, мелькнула какая-то белокурая шевелюра… Непонятно даже, мужская или женская? Вика убрала ладонь. Фу, как скверно! Зато это уже кое-что. Сейчас дома она припрет Пашку к стенке. Некто белокурый его шантажирует. Кто и зачем?

Вика покинула лужу и помчалась домой. Пашка появился только в два часа ночи, утомленный и тихий. Вика давно уже лежала в постели возбужденная, с сухими жаркими глазами. В ответ на свои расспросы она узнала, что Пашку как ответственного за монтаж, а так же сантехника Матафонова срочно вызвали в сауну “Махмуд”, где подтекает джакузи. Вика напрямик спросила:

— Этот Матафонов очень белокурый?

— Что?.. Где?.. — опешил Пашка.

— Он блондин? Что тут непонятного!

— Ну… это… нет!.. хотя да… э…

Пашка объяснил, что вообще-то Матафонов далеко не белокур, но позавчера взял и выкрасился в блондина. Это модно. Вика не поверила в перекрашенного сантехника и сгоряча выложила, что видела отъезжающий “Сааб” и в нем белокурую голову. И что Базлов, ближайший его сотрудник, был уверен, что Пашка отбыл домой, а ни про какое подтекающее джакузи…

— Ты!.. как? где? — вдруг рявкнул Пашка. Из истомленного и вялого он сделался внезапно бодрым и злым.

— Знаешь, мне предложили сделать срочный перевод для финнов. Я хотела посидеть в офисе, поработать допоздна, а ты бы занялся Анюткой, — выдала Вика вранье, придуманное ею за три часа мучительного лежания в кровати.

— И как? — недоверчиво спросил Пашка. Его лицо в свете ночной лампы стало суровым и землистым. Он тоже Вике не поверил. Он был простодушен, немногословен, но вовсе не глуп.

— Пришлось отказаться, ты же уехал с блондином, — продолжала врать Вика, не узнавая Пашки, который мрачнел на глазах. Она безумно его любила, когда он спал, по-детски распустив губы, с жалкой складкой на переносице. Но Пашка бодрствующий — похудевший, некрасивый и лживый дразнил и растравлял обиду. Ее любовь к нему за десять лет много раз меняла обличья, но только теперь, когда извне задуло чем-то небывалым, чужим, она стала сомневаться, а есть ли эта любовь. Она обижалась на его вранье, но сама врала ему напропалую и очень правдоподобно:

Представь, я лишилась двойной оплаты! А ты болтаешься неизвестно где. Дочь тебя совсем не видит. Ты приходишь — она уже спит, она уходит в школу — ты отсыпаешься. Тебе дороже семьи какой-то блондин или блондинка…

Пашка вдруг схватил ее за руку и так дернул, что она села в кровати, испуганно моргая. Она знала, что он сильный, что он всю жизнь грёб, что любую тяжесть играючи поднимает — но что он может так больно сделать ей, никогда не подозревала.

— Так недолго руку вывихнуть! — тоненько вскрикнула она сквозь слезы и выскочила на кухню. Она бы выскочила теперь вон из дома, из города, из собственной кожи — на Луну! На кухонном столе лежала купленная Пашкой шоколадка. Для нее. Когда она решилась вернуться в спальню, Пашка уже спал — тихий, бледный, на переносице морщинка.

— Сегодня уже лучше! — одобрила на другой день Елена Ивановна Викину тонко подрисованную физиономию и жестокий блеск в глазах. — Решай, решай проблемы! Сама! И никого не жалей. Нас разве кто жалеет?

Она выдохнула из своего злоязычного рта длинную, бледную струю дыма, которая свилась кривыми полукольцами. В них витали, должно быть, бесплотные образы тех, кто не жалел Елену Ивановну. Во всяком случае, она долго вглядывалась в тающий дымок, прежде чем сказала:

— Я ездила в Италию, нелегально, конечно. Хотела на работу устроиться. Подруга там сортиры мыла и быстро озолотилась — по тогдашним, конечно, меркам (Девяносто третий год, всему, казалось, конец. Как у Виктора Гюго). Так меня два раза возвращали. Раз из Польши, другой раз из Германии. Поделом! Вот дура была бы я, если б сейчас сортиры мыла, а? Поняла, к чему я? Все делается к лучшему.

Вику так и подмывало рассказать Рычковой о таинственных переменах в Пашке, но она боялась, что перемены эти скверные и не в ее пользу, а Елена Ивановна, как видно, не любила проигравших. И Вика решила не проигрывать. Она больше не будет топтать полотенец! Это нервное. То, что ее так пугает — вранье — всем дается легко: Пашка ей зачем-то врет, в “Грунде” все врут. Не шифровки же в самом деле здесь стряпают — так, просто вранье. Платье для голого короля в соответствии с пожеланиями заказчика. Если самой врать, то нечего бояться Смоковника с Гусаровым. Она им еще устроит критические дни!