Вселенная нелюдей - Влад Райбер

отражениях этого стекла можно увидеть иной мир, который населяют мёртвые и никогда не жившие. Такие, как я!

– Да кто же ты такой? – я ещё отодвинулся от коротышки.

– Я мастер разных экспериментов, всегда искал способы стереть грань между нашим и вашим миром, – кряхтел мой жуткий гость. – Открывать новые двери – моя работа. А это особое стекло – как раз то, что нужно. Я нарочно отражался в его бликах, стоял у дверей с глазками, ждал, когда меня заметят. Кто меня увидел, тот и пригласил к себе. Вот мы теперь и связаны. Оливий меня зовут.

Я не стал жать его руку, а только сказал, что имя какое-то древнее. Сам называться не стал. Коротышка спросил, как меня угораздило стать бездомным. Я ответил, что уже забыл. Это была правда. Первое, что помню из своей жизни, как жил в переходе вместе с другими такими же детьми. Мы сидели на расстеленных одеялах и просили милостыню. Нас называли беспризорниками. Мы всего боялись: злых людей, милицию. Боялись оказаться в интернате или в спецшколе. Говорили, там хуже, чем на улице.

Но открывать душу коротышке я не стал. Он был моим мучителем. Когда я лежал беспомощный, он оттягивал мне веки, осматривал глаза, тянул за губы, заглядывал в рот. Изучал меня, словно я ему кукла. Это осталось в моей памяти.

Когда он уполз под трубу, я разбил стакан о стену, несмотря на то, что другого у меня не было.

«Найду себе где-нибудь кружку и больше не увижу этого беса», – подумал я и лёг спиной к тёплой трубе.

Мне снова не удалось ни к кому напроситься, поэтому опять пришлось самому искать ночлег. Знал я одно место за старой фабрикой. Там в одном подвальном окне были выбиты стеклоблоки. Я туда еле влез со своим больным коленом, а как буду выбираться утром, и не представлял. Слишком узкая лазейка. Но это было дело следующего утра, главное, сейчас отдохнуть и хоть немного отогреться.

В сыром подвале стояла темнота. Здесь не было ламп и электричества, только уличный свет, лившийся через стеклоблоки сплошным потоком.

Не видя, куда иду, я ударился ногой о мягкую кучу тряпок. Колено стрельнуло жгучей болью. Проклятая нога!

Тяжело дыша, я опустился на пол и разглядел, что это не куча тряпок, а человеческое тело. Женщина! Или девочка. В темноте не разобрать.

– Ты посмотри! Посмотри, какая красота! – это был скрипучий голос коротышки.

Оливий… я запомнил его имя… Он пришёл из глубины подвала. У него в руке болталась закопчённая лампа, и в ней трепыхался огонёк. И откуда малиновый коротышка там взялся?

Он подошёл, поставил лампу между мной и телом. От запаха гари и керосина стало нечем дышать.

– Ты смотри! И лицо изрезано! И глаза проколоты! Да у неё даже языка нет! Красиво? – Оливий, прыская смехом, повернул тело лицом вверх.

Девушка. Совсем молодая, худенькая. Её всю изуродовали, исполосовали, истыкали ножом. Из дыр в куртке торчал пух, окрашенный кровью.

– Какая погань это сделала с ребёнком? – не удержался я. – Ты?

– Я?! – возмущённо гаркнул малиновый карлик. – Твои братья это сделали! Грязные бомжи! Затащили её в подвал, забили, задрали и зарезали. Это всё такие, как ты!

Он поднял её белую, еще не окоченевшую руку и помахал мне:

– А знаешь! Я могу её оживить. Наверняка всё получится. Она оживёт и станет мне дочерью. Но это всего лишь тело, а мне нужна душа… Где бы мне взять душу?

Я не стал ему ничего подсказывать. Ох, замучил меня этот коротышка хуже моей подагры. Я кое-как выбрался из подвала и пошёл по морозу искать другое место.

На душе было неспокойно. Я думал про убитую девушку. Кто с ней так жестоко? Правда, что ли, такие же бездомные, как я? Или врал бес?

Он смотрел на её раны и говорил: «Красиво!» Чего же там красивого?

Ночь я провёл в помещении, где стоят банкоматы. Спал у батареи. А утром меня оттуда прогнали пинками, наградили «комплиментами»: «Живой, а воняешь так, будто давно протух!»

Ударили в спину и бросили меня в сугроб. Такова была плата за ночлежку в отделении банка. Я знал, на что шёл.

К слову, в бане я был совсем недавно… Да, мы, бездомные, тоже иногда моемся. Но зимой одежду не постираешь, переодеться не во что, да и сушить негде. Вот и таскаешь с собой вонищу. Сам-то давно принюхался, а люди шарахаются.

От храмов нищих не гонят, но прихожане обычно жадные. За целый день только на батон хлеба наберёшь. Я побираюсь у столовки автовокзала. Там можно получить по горбу от охранников, но иной раз люди дадут денег, булочку купят, а бывает, целым обедом накормят.

Там я встретил своего бывшего собутыльника Тёму. Сразу не узнал его – он густо зарос. Тёма всегда был пьян, никогда не просыхал. Удивительно, что жив до сих пор.

Мне от него кое-что было надо. Я уже примелькался, где только мог, меня отовсюду гнали, и каждый раз приходилось искать ночлег. И ещё я не хотел спать один, ведь где бы ни заснул, везде меня доставал жуткий острозубый карлик. Из-за него я стал бояться темноты.

– У меня такое место, что ты ахнешь! – пообещал Тёма. – Ты мне на водку настреляй, а я тебя к себе пущу.

Я купил ему бутылку. Он взял с меня обещание никому не рассказывать про это место, привёл к старой котельной и показал люк в земле. Под ним оказалось просторное «жилище». Там были настелены матрасы, одеяла и даже имелись подушки. На стенах лампы. Трубы огненные – можно еду согреть.

Тёма хлебал водку, напевал песни, которые часто крутили на вокзале. Слов он не помнил и додумывал свои. Я лежал на матрасе, листал книжку, которую нашёл в мусорном баке. Читать я когда-то сам выучился. В той книге кто-то кого-то любил, страдал… Ничего из этого понятным для меня не было.

– Туши свет, спать будем! – велел Тёма.

Я бросил книжку и погасил лампы, быстро уснул. И так же резко проснулся. Мой товарищ дёргал меня за ногу. Он не мог произнести ни слова, но, казалось, своими хрипами умолял помочь.

Я зажёг свет, и в моей памяти навсегда запечатлелась эта сцена: мой несчастный друг лежал на матрасе, а на его животе сидела девушка. Её лицо скрывала белая маска с кошачьими ушами. Я видел только острый подбородок и тёмные