Анна Малышева - Мой муж - маньяк?

— О, откуда же мне знать. Спросите у него, — обиженно ответила Катя. — Мы давно уже не откровенничали на подобные темы… Да и какие темы?! Я все узнала только что, только на днях… Кстати… — Ей в голову вдруг пришла блестящая идея. — Только не говорите, что я снова пытаюсь его выгородить.

— Я молчу. Так что там — кстати?

Она посмотрела, как он выбивает из пачки сигарету — его характерный жест, и решилась:

— В те вечера, когда вам нужно было его алиби… Ну, в те вечера, когда они были убиты… Возможно, он тоже ездил в автобусах… Мне только сейчас пришло это в голову. Поймите — это было бы алиби!

— Каким образом? Кто его заметил? Кто может сказать, что в данное время он был там-то и там-то? Для этого надо по крайней мере обратить на него внимание. И еще — мы должны найти этих людей. Как же мы определим — кто именно ездил в автобусах?!

— А вы поспрашивайте водителей… Автобус номер 325.

— Понимаю ваше желание спасти мужа, но это чистой воды утопия…

— Нет, не утопия! — умоляюще сказала Катя. — И вовсе я не хочу его спасти! Но должна же быть справедливость! Почему вы полагаете, что он — тот самый убийца?! Мне страшно даже предположить такое… Я не могу… Не могу… Он не такой! Ну можете вы мне поверить, я прожила с ним довольно долго! И я могла убедиться в том, что на такое он не способен!

— Ваше замечание насчет характера вашего мужа, конечно, ценно… — Он пожал плечами. — Но мы не можем им руководствоваться. А насчет свидетелей… Что ж, теперь мы поговорим непосредственно с ним. Спасибо.

— Это все? — растерялась Катя. — А про Шахова вы ничего мне не скажете?

— Про кого?

— Как же… Я рассказывала вам…

— А, вы про своего школьного учителя… Нет, ничего вам сообщить не могу… Ничего утешительного для вас и вашего мужа.

— Понятно. — Катя резко встала. — Спасибо за приглашение. Надеюсь, я вам смогла чем-то помочь.

— Вы на меня рассердились?

— О, ничуть! За что мне на вас сердиться?! Я только поняла одну вещь…

Катя сделала шаг в сторону двери, но он остановил ее:

— Хотелось бы узнать — какую именно?

— Только ту, что вы сознательно наваливаете всю вину на моего мужа и так же сознательно не желаете замечать ничего другого и никого другого… Вы очень изменились. В прошлый раз мне было показалось, что будете объективны.

— Я объективен, — довольно мягко сообщил он ей. — А вот ваш пропуск, до свидания. Мы с вами еще увидимся.

— Может быть. — И Катя вышла.

Все в ней кипело, и она шла быстро, ни на кого не глядя. Даже пару раз сильно толкнула кого-то плечом, пару раз ее кто-то толкнул. В конце концов она заставила себя смотреть под ноги и по сторонам. Это ее немного отрезвило. Она подумала: «Я взбесилась, хотя он говорил только то, что когда-то говорил мне Дима. И на Диму я так не сердилась. Почему? Может быть, потому, что Дима — обыкновенный болтун, его слова можно пропустить мимо ушей, не принимать всерьез… Но если следователь всерьез уверен, что мой муж… Нет, тут не пошутишь, не пропустишь мимо ушей… Тут все серьезно, а я не верила! Не думала! Боже мой! И значит, Мишка — его сын… Что теперь будет?! Наверное, мать Иры уже все узнала… Или нет? Нет, не должна была узнать, с какой стати…» Катя совсем запуталась и пожалела, что нет Димы, которому она могла бы все рассказать. Но в то же время она отдавала себе отчет, что и Дима ей в этой ситуации ничем не поможет, только подольет масла в огонь. «Я уже слышу его! Он скажет: „Я так и думал! Он маньяк, а следующая ступень — убийца! Ты просто не замечала этого!“ О, я все знаю, все знаю, я знаю, что все они могут мне сказать… Нет, я так не думаю. Делайте со мной, что хотите, — я так не думаю!»

Она подумала об Игоре. «Где он теперь? В камере предварительного заключения? Надо было спросить… Надо было чем-то его поддержать… Ужасно. Ужасно. Ключи у него были, тут нечего отрицать. Я сама должна понимать, насколько он подозрителен. Но я не понимаю… Нет, он не мог убить. Он мог запутаться, мог бояться Ирки, мог что угодно, но не это… Только не это…»

Она подошла к зданию метро и сильно толкнула тяжелую тугую дверь.

…В это время барменша, стоявшая за стойкой Музея Революции, подняла голову и окинула взглядом зал. Снова опустила глаза, несколько раз нажала на широкую кнопку калькулятора — подсчитывала чеки. Потом что-то заставило ее снова поднять голову. И она поняла — что. Сунув калькулятор под стойку, заперев кассу поворотом ключа, она бесшумно скрылась в заднем помещении и накрутила на телефоне номер, который нашла в записной книжке. Когда ей ответили, она лихорадочно прошептала: «Он здесь! Тот самый, который сидел в тот день…» Ее ни о чем не расспрашивали и сказали, что через две минуты будут. Она торопливо вернулась в зал. Мужчина был на месте. Она сразу узнала его, хотя и одет он был по-другому, и газеты не читал. Но она была уверена — это он. Она взяла чистый стакан, дунула в него, посмотрела на свет, дунула еще раз… Поставила стакан на место, ее лихорадило, и она с удовольствием бы выпила, но боялась даже отвести взгляд от посетителя. Кроме него, в кафе были еще посетители, но она сейчас видела только его.

Ее не обманули — двое парней с автоматами быстро вошли в зал, она метнулась за стойкой и показала глазами на угловой столик. Они встали по бокам сидящего мужчины. Тот удивленно поднял голову. Барменша закрыла глаза. Ей было очень страшно. Она почему-то ожидала, что вот-вот начнут стрелять. Но ничего подобного не случилось, — открыв через несколько секунд глаза, она увидела, что мужчина покорно и недоуменно поднимается и идет между парнями к выходу. Он казался совершенно растерянным, но шел смирно. Когда он скрылся за дверью, барменша охнула и быстро налила себе коньяку. Выпила, пригнувшись к стойке, чтобы в зале на нее не глазели. Сцена эта произвела большое впечатление на клиентов — многие переглядывались, обменивались удивленными взглядами и репликами. Мало-помалу все успокаивались, и барменша сказала себе, что ей повезло, очень повезло, что все обошлось так тихо, и именно в ее смену… И она выпила еще.

Катя не опоздала, хотя это и казалось почти невозможным — было уже половина четвертого, когда она подходила к дому, где жила Лика, а перед подъездом еще толпился народ. Она поняла, что Лику еще не выносили. Остановившись среди наблюдателей — все женщины пожилого возраста, она сказала себе, что ее место здесь, что лучше не идти туда, в квартиру, где находится Тимур… «Я лучше постою тут… Посмотрю на Лику и уеду… И на работу больше не поеду… Поеду домой… Домой, а не к Диме! Все равно Игоря там нет… Боже мой, как я устала от всех них! Почему я могу остаться одна только тогда, когда все вообще рушится, когда муж арестован, когда Дима бесится, когда следователь грубит… Ну и пусть, останусь одна — на день или на всю жизнь… Ничего не хочу!»

Рядом с ней разговаривали две женщины. Судя по их виду, они только что вышли из подъезда — в халатах, в мягких тряпочных тапочках, непричесанные… У одной даже были мокрые руки, — видимо, стирала или мыла посуду, а тут случились похороны… Другая держалась более чопорно: то и дело поджимала узкие губы, строго глядела на двери подъезда. Она-то и говорила, а соседка слушала.

— Сука, — уверенно и твердо говорила женщина. — Натуральная сука! Такую только поискать… Жена едва умерла, а она уже с ним живет…

— Да ты что?! — в ужасе переспрашивала ее подруга. — Алинка?!

— Алинка… Шлюха она, а не Алинка… А мать ее от позора вообще боится показываться.

— Если бы моя такое сделала, я бы ее убила, — убежденно говорила женщина с мокрыми руками. — Убила бы на месте!

— Твоя-то еще молодая… Еще рано об этом думать. А вот Алинка — сиськи отрастила на пол-улицы, здоровая кобыла, а мозгов нет… Поселилась там.

— Прописалась?!

— Кто ее знает… Вроде квартира была их пополам, Лики с Тимуром, а что теперь будет…

— А сына он выгонит?

— От такого подлеца всего можно ждать. Выгонит, не пропишет у себя… К матери отправит, к Ликиной. Он его не усыновлял.

— Я говорила Лике, чтобы она добилась усыновления, а она не слушала… — вздыхала женщина с мокрыми руками. — Молодая, понятно, думала, что век будет жить… На себя надеялась…

— Надо было на себя надеяться и умнее себя вести, — отвечала ей подруга. — Сама профукала квартиру.

— Ей теперь квартира не нужна.

— А сын?!

Тут их разговор, чрезвычайно интересный для Кати, прервался — двери подъезда широко распахнулись, их закрепили, и в проеме показался гроб. Все зашептались и заохали. Катя увидела Тимура. Он нес передний край гроба вместе с Петраковым, Катя его тоже сразу узнала.

Гроб был закрыт, и Катя подумала, что со дня смерти Лики прошла уже неделя. Ей стало дурно. Она едва держалась на ногах. Почему-то подумала, что гроб должны открыть, чтобы с Ликой попрощались, но тут же поняла — гроб стоял открытым в квартире и все, кто хотел попрощаться, попрощались уже там. Ей представился светлый восковой лоб Лики, ее закрытые глаза — наверное, без грима, ее узкие бледные губы…